Множественность силовых ведомств в России немного защищает граждан от бесконтрольности
У каждого россиянина, следящего за событиями в Беларуси, возникал, наверное, вопрос: «А возможно ли такое у нас?» 1376 пострадавших от действий силовиков в Минске, по данным белорусского Следственного комитета, которые приводит «Медиазона»! Это больше 10 000 при пропорциональном пересчете на Москву, например. Будут ли московские силовики вести себя также в аналогичной ситуации?
Жестокость полиции – не уникальное российское или белорусское явление. Его изучают более 50 лет и обсуждают несколько гипотез его возникновения.
- Теория чужака говорит, что полиция и жертва принадлежат к разным этническим группам, разным классам и потому становится возможно насилие.
- Организационная теория предсказывает, что стимулы должны быть такими, чтобы применять насилие было бы для полицейского выгоднее и удобнее, чем его не применять.
- Психологическая теория, касается, скорее, развития жестокости в силу динамики протеста; как только начинается взаимодействие протестующих и правоохранителей, ситуация накаляется и объем насилия увеличивается.
Заставить человека проявлять жестокость – не самая простая задача. Можно, конечно, отбирать людей с садистскими наклонностями, но и искать таких людей сложно, и специальные отряды садистов – палка о двух концах. Такие отряды полезны, когда нужно напугать множество протестующих. Но в мирное время сотрудник, основной профессиональный навык которого – насилие, будет сомнительным счастьем для начальника. Если сотрудник применит насилие там, где не нужно, будут служебные расследования, проверки и т. п. На практике необходимый руководству уровень жестокости достигается организационными средствами.
Один из самых важных таких инструментов – расчеловечивание тех, с кем силовикам предстоит «работать». Особенно легко такое расчеловечивание происходит у среднего правоохранителя в социальной изоляции. Серьезная рабочая перегрузка, часто – жизнь в ведомственных общежитиях не оставляет времени ни на какое общение, кроме жены (если она есть) и коллег. Да и на новые знакомства сил не остается. Такому человеку гораздо проще поверить пропаганде, что на улицы выходят «провокаторы», «агрессивно настроенная молодежь», «пьяницы и наркоманы».
Однако обычный полицейский (милиционер), участковый или патрульный, просто в силу характера своего труда все время общается с людьми. Да, круг общения не всегда приятный – хулиганы, мелкие преступники и т. п., но ведь есть и потерпевшие, жалобщики и свидетели. Сложно не услышать историй про «нормальных» людей, которые стали жертвами правоохранительного произвола или, по меньшей мере, возмущены действиями силовиков.
Именно поэтому основной силой для разгона протестующих становятся специальные части, которые в «мирное» время с людьми по работе практически не контактируют ― они тренируются, охраняют всевозможные «объекты» и т. д. Такие специальные части есть и в России (преимущественно в составе Росгвардии), и в Беларуси.
На первый взгляд, у них много общего.
И в России, и в Беларуси работа в полиции (милиции) и смежных структурах – отнюдь не золотое дно, особенно для рядовых сотрудников и низовых начальников. Идут туда после армии, очень часто это выходцы из провинции, для которых такая работа – хороший социальный лифт. Начальниками оказываются те же люди, просто поднявшиеся по карьерной лестнице и подучившиеся.
Если мы продолжим сравнение, то оно окажется не в пользу России. Единственный круг общения, который может естественным образом сохраниться у рядового силовика, – родители и одноклассники. В России и эти связи разрушаются быстрее. Чтобы съездить к родителям на выходные, скажем, в Петрозаводск из Петербурга, рядовому полицейскому нужно потратить 12 часов на дорогу и два дневных заработка на билеты. В Беларуси столько же понадобится, чтобы рядовой милиционер добрался до самого удаленного от Минска районного центра. А ведь родители и одноклассники российского полицейского могут оказаться если не в Иркутске, то Архангельске. Тогда ни о каких поездках на выходные речи быть не может. Социальные связи всех российских полицейских и росгвардейцев должны рваться быстрее. Тем быстрее будет потерян контакт с обществом.
Однако есть и принципиальное отличие России и Беларуси, о котором мало кто задумывается. В Минске и заведения на Окрестина (Центр изоляции правонарушителей, ЦИП, – аналог нашего спецприемника для административно задержанных и изолятор временного содержания), где происходили, видимо, самые жестокие пытки, и все милицейские участки, и те, кто занимался задержаниями и избиениями, подчиняются одному начальству – ГУВД Мингорисполкома.
В России не так. ОМОН входит в Росгвардию, а спецприемники, изоляторы временного содержания и отделы полиции подчиняются МВД. У лейтенанта Росгвардии, который привез «сдавать» избитого человека, и лейтенанта полиции, который его принимает, общий начальник – только президент России. Поэтому у всех участников правоохранительных операций есть серьезный интерес сделать так, чтобы ответственность, в случае чего, легла на плечи «смежника». И уж точно нет никакого интереса запускать этого «смежника» на свою территорию и позволять ему там издеваться над людьми. Даже если сейчас за это и не наказывают – мало ли что!
В Беларуси те же люди, что задерживали минчан на улицах, потом «работали» с ними в помещениях отделов и ЦИПе – об этом существует множество упоминаний. В Беларуси в систему МВД входит и пенитенциарная система, которая предоставляет сотрудникам, работающим с осужденными, больше законных оснований для применения силы, чем рядовым полицейским, работающими с людьми. Это предполагает также и специальный тренинг в применении силовых методов для подразделений, участвующих в охране колоний и сизо. Пенитенциарная система ориентирует подчиненных толерантнее относиться к пыткам и унижающему достоинство обращению.
Между этими структурами внутри МВД Беларуси облегчен трансфер кадров – в России же он практически невозможен. В России колонии и сизо подчинены Минюсту, и переход на работу из Службы исполнения наказаний в полицию или Росгвардию ― дело сложное и редкое. В России люди, применяющие насилие к заключенным, вряд ли будут участвовать в подавлении мирных протестов на улицах.
Серьезных оснований для оптимизма насчет большей гуманности российских силовиков в аналогичной ситуации мало. Однако существующая в России автономия правоохранительных организаций немного увеличивает защищенность граждан и вероятность того, что совсем уж вопиющие факты будут задокументированы (не для блага гражданина, а потому, что начальство одного ведомства старается прикрыть тылы от другого ведомства), а в особо тяжких случаях – будет вызвана скорая и т. д. и т. п.
Дисклеймер: в этом тексте по настоятельной просьбе автора употребляется название страны – Беларусь. С точки зрения русской орфографии правильно Белоруссия, но сейчас у этого написания появился политический контекст.
Кирилл Титаев, ассоциированный профессор социологии права им. А.С. Муромцева Европейского университета в Санкт-Петербурге
Арина Дмитриева, научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге
Мнение авторов может не совпадать с позицией редакции VTimes.
