Хочу сказать об историке Арсении Рогинском как о правозащитнике. И как о политике. На прощании звучало в нескольких выступлениях, что Арсений Борисович был великий гуманитарий, ученый, строитель Мемориала, но что правозащитником в буквальном смысле он себя не считал, и даже относился к маркированным правозащитникам несколько иронично.
Без зла, конечно, но со стороны. И, дескать, потому (этого я не слышал сегодня, но не раз слышал раньше) и был образован в мемориале отдельный правозащитный центр для буйных. Но это не так, я думаю.
Действительно, Рогинский не вел прием граждан, пострадавших от различных властей, не рвал рубаху на митингах в защиту политических и гражданских свобод. Только ведь честная работа историка, раскрытие исторической правды это есть необходимая часть защиты прав человека. И не только как права на информацию.
Но это и защита права на историческую память, возвращение народу и человечеству его прошлого. Иметь свою историю — такое же право, как иметь жилище, свободу слова, личную автономность и правосубъектность. И власть традиционно преследовала не обслуживающих ее историков, потому что исторической правды она страшится не меньше, чем правды о себе самой настоящей.
Поэтому тоталитарный советский режим преследовал и тех, кто издавал Хронику текущих событий, и тех, кто изучал и публиковал исторические материалы, причем не только о большевиках и сталинизме, но и обо всем в российской, да и не только в российской, истории, о чем имелось официальное «единственно правильное» мнение, о чем был сформирован миф, выгодный режиму.
Так сталинский деспотизм и советский империализм, в рамках созданного трудами придворных и дворовых историков мифа, канонизировали Александра Невского, Ивана Грозного и Петра I, мифологизировали декабристов и народовольцев.
В последнее время навязывается иная официальная версия российской истории, в чем-то совпадающая со сталинской, сочетающая ее с лубочной версией «святой Руси». В каком-то смысле перекраивание истории в собственных интересах при коммунистах было хотя бы откровеннее, недаром весь курс российской истории, начиная с Рюрика, именовался историей СССР.
Нынешние пока не столь откровенны, но уже приняты законы об уголовной ответственности за «распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны» (до 3 лет лишения свободы) и за «распространение выражающих явное неуважение обществу сведений о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества».
Вдобавок, когда речь заходит о «благолепии», историк рискует попасть под «оскорбление чувств верующих», тоже уголовная статья. Так что ремесло историка вновь становится опасным. Поэтому нападали ряженые патриоты не на правозащитный центр, а на участников мемориальской программы по отечественной истории для школьников.
Настоящая история – это «ворованная история» (так Мандельштам писал, что настоящая поэзия – это ворованный воздух, а разрешенная поэзия — мразь). Свободный историк — вор, в старорусском смысле этого слова, то есть государственный преступник.
Отсюда — вторая тема. Рогинский — настоящий историк, значит он правозащитник. А раз он правозащитник, значит он — политик. И политик не только потому, что занимался историей «без разрешения». Он вел правозащитную деятельность (вел в смысле направлял) именно как политическую. Но политическую не в том убогом смысле, который придает ей нынешний режим, считающий политикой удержание власти и отпихивание оппонентов ногами, но и не в смысле размахивания перед властью красной тряпкой.
Как правозащитник он был идеально переговороспособен. И умел разговаривать с властью на равных. Но дело не только в этом. Сколь ни затерто выражение «гражданское общество» (а его противниками оно затерто и затаскано вполне умышленно), Рогинский — проводник подлинного гражданского общества.
Известно, что не всем нравилось, что Рогинский вывел Мемориал в открытое море политики, а не остался в пруду раздачи гуманитарной помощи потомкам жертв репрессий.
«Народ осуществляет свою власть непосредственно». Но я не буду жать здесь на эту свою излюбленную педаль. Арсений Рогинский действовал несколько иначе. Подлинной властью для него была власть великих идей. Он был хитрым политиком. Хитрый же, по Фасмеру, означает ловкий, сведущий, опытный и умный.
Лев Левинсон
