Георгий Бовт о том, как должна выглядеть кампания по борьбе с нищетой
На днях глава Счетной палаты Татьяна Голикова доложила о росте числа бедных в России. Только за первый квартал 2017 года их в стране стало больше на 2 млн человек — 22 млн. Притом что прожиточный минимум (черта бедности) — в России явно занижен. На этот минимум, составивший в первом квартале 9,9 тыс. рублей, прожить нельзя, можно только с трудом выжить.
Почти одновременно с этим заявлением появился проект будущего бюджета страны. Его составители исходили, прежде всего, из задачи «затягивания поясов» в ближайшие три года. И урезания всего, что еще недорезали. Разве что сохранили «материнский капитал» (без индексации до 2020 года) и обещали индексировать пенсии неработающим пенсионерам на уровень инфляции.
Что в этом проекте бюджета можно трактовать как внятную программу борьбы с бедностью в стране? Да практически ничего.
Такая задача, по сути, не ставится правительством в качестве стратегической. Она вообще не принадлежит к приоритетам экономической политики, несмотря на периодически повторяющуюся риторику об «интересах народа». Действительно, какие бедные могут быть, когда мы «крутеем» с каждым днем и даже Америка боится наших хакеров.
На «прямой линии» Владимир Путин, по сути, основное время посвятил иллюстрации своего же тезиса о том, что мы страна небогатая, выступая в роли «бэтмена», «средства последней надежды», решающего проблемы достучавшихся до него отчаявшихся людей. Вскоре после «прямой линии» из кремлевской администрации — видимо, желая прощупать реакцию — утек предположительный лозунг-триада предстоящей президентской избирательной кампании: «Справедливость, уважение, доверие». Без конкретного наполнения это выглядит общо, без драйва. К примеру, уважение — к кому кого? Чем-то напоминает известное «ты меня уважаешь?». Ну, допустим. Дальше что?
А вот если заменить безликое «уважение» на «достоинство», то новую «троицу» можно наполнить тем содержанием, которое может стать главным смыслом не только самой кампании, но и будущего президентства.
Более того, по идее, должно бы. От «майских указов», о которых недаром помнят в основном только сугубо материально-социальную составляющую, пора двигаться дальше. От повышения зарплат отдельным бюджетникам к масштабной войне с бедностью. Это же будет продолжением политики «вставания с колен», которая в большей мере проявилась пока на международной арене, где мы сильно «навставали» за последние годы, нежели внутри страны. Где миллионы бедных, собственно, по-прежнему на коленях. А другие миллионы, едва сводя концы с концами, продолжают существовать «на полусогнутых». Таких, помимо живущих за официальной чертой бедности, еще наберется процентов 40 населения.
Но, похоже, в российском правительстве принято за аксиому, что если в стране случится экономический рост (с чего вдруг? разве что «нефть отрастет»), то бедность «сама рассосется». Как говорил незабвенный Леонид Ильич Брежнев, «будет хлеб — будут и песни». Между тем, стоит отметить, что если уж наша страна докатилась до такого явления, как «работающие бедные» (то есть люди работают полный рабочий день за полную зарплату, но балансируют на грани нищеты, таких 2/5 от всех, кто признан бедным официально), то сам по себе рост ВВП не решит этой проблемы.
Из истории развитых стран наиболее известна программа «войны с бедностью», объявленная президентом США Линдоном Джонсоном в январе 1964 года. Первое, что в ней надо отметить: война с бедностью понималась не только как выплата пособий малоимущим, как ее и воспринимают чаще всего на обывательском уровне, но как целый комплекс мер, некоторые из которых давно пора уже бы нам взять на вооружение.
Именно из программы Джонсона «войны с бедностью» вырос современный американский средний класс.
Кстати, в 1964 году доля бедных в Америке равнялась пятой части населения. «Война с бедностью, — говорил Джонсон, — это не только поддержка нуждающихся людей, делая их зависимыми от щедрости других, нет. Мы хотим предоставить «забытой пятой части» нашего населения возможности, а не пособия».
В течение следующих пяти лет была проведена масштабная реформа системы школьного образования. Исходя из понимания, что плохое образование — это первый шаг к бедности. Запущены две основные программы медицинского страхования — Medicare (для пожилых, она, что важно, отдельная от всех остальных) и Medicaid (для малоимущих). По этим двум программам в «милитаристской Америке» бюджетные расходы намного превышают бюджет Пентагона.
Помимо субсидий для оплаты жилья малоимущим запустили различные урбанистические программы развития: комфортная городская среда — это еще одно средство борьбы с бедностью. Помимо расширения всевозможных социальных льгот и пособий (прежде всего программы социального страхования Social Security) начали активно развивать программы переквалификации и профессионального обучения. Появились как система «продуктовые талоны» для бедных (сейчас на них «сидят» более 40 млн человек), на которые они могут приобретать продукты (обналичивать официально нельзя). Федеральные расходы на образование, здравоохранение и социальные программы выросли за пять лет в США в три раза.
Одной из составных частей программы стал «Закон об экономических возможностях». Иными словами — закон о раздаче «удочек», чтобы «ловить рыбу» самостоятельно. По нему, в частности, распределялось федеральное финансирование по штатам в зависимости от уровня бедности в той или иной местности. При этом — на заметку нашим любителям контролировать все и вся — все полномочия по расходованию этих денег были делегированы именно самим штатам. Властям штатов, избранным местным населением, считалось, виднее, как и на что тратить деньги.
Кстати, применительно к нашей стране стоит заметить, что, по мнению многих экспертов, без восстановления основ федерализма (в том числе бюджетного) никакого богатства на нас из федерального центра не посыплется.
По сути, бедные в Америке сами преобразовывали свои места проживания. Никаких подробных федеральных регламентов насчет того, как «лучше тратить деньги», до штатов не доводили. По этому же закону федеральное финансирование напрямую предоставлялось частным и общественным НКО, предпочитая часто именно их, а не бюрократические структуры. Потому как полагали, что НКО лучше знать, как бороться с бедностью на местах, нежели чиновникам.
Почти половина федерального финансирования в рамках «Закона об экономических возможностях» пошла таким общественным организациям, как Job Corps, Work-Study, Volunteers in Service to America (VISTA), суть работы которых была в адаптации программ создания рабочих мест (решая тем самым задачи борьбы с бедностью) для конкретных местностей.
Таким образом было задействовано более тысячи общественных организаций, так называемых «Общественных агентств действия» (Community Action Agencies), которые без особого воровства и коррупции освоили примерно $2,6 млрд (в ценах 1968 года). То есть почти исключительно на местном, по-нашему — муниципальном уровне, про который у нас можно разве что сказать, что уровень этот нищий и бесправный и потому как единица самоуправления бессмысленный (оттого на муниципальные выборы никто и не ходит).
За 10 лет число бедных в Америке сократилось с 20% до 11%. Притом что США тогда вели дорогостоящую вьетнамскую войну.
Важно еще отметить, что война с бедностью шла одновременно с программой преодоления расовой сегрегации. Она тоже была запущена при Джонсоне.
Невозможно преодоление бедности в условиях социальной (и расовой) несправедливости и неравенства всех перед законом. В этом смысле у нас таких полубесправных «негров» куда больше, чем в тогда сегрегированной Америке. А роль «белых плантаторов» играют известно кто.
Конечно, в ответ на этот экскурс в не нашу историю «бухгалтеры» нашего Минфина скажут, что, мол, Америка 1964 года куда богаче России 2017 года. И могла себе такое позволить. И даже сочетать войну во Вьетнаме с резким ростом социальных расходов. А война во Вьетнаме, кстати, дешевле или дороже войны в Сирии и на Украине? А на сколько? Мы же не знаем стоимости двух последних. И все, особенно депутаты Думы, стесняются спросить.
Так что контраргумент для нашего Минфина и прочих адептов «жесткой экономии» и урезания всего и вся будет таков: наша бедность проистекает не столько из-за нехватки денег в казне, а из-за того, что эти деньги тратятся неэффективно, разворовываются. Из-за того, что у нас не работают государственные институты.
Поэтому преодоление бедности без перестройки (да, именно это слово) всего государства российского невозможно. И это надо признать, наконец, на уровне политического руководства страны.
Некоторые из типичных для других стран мер борьбы с бедностью давно обсуждались и у нас. Они часто не требуют сверхъестественных ассигнований, но требуют качественно иного государства.
Скажем, Минтруд предлагает программу повышения производительности труда. Косвенно можно признать частью борьбы с бедностью. Выделят более 30 млрд рублей. На что? Если упрощенно, то по регионам отправятся «тридцать тысяч одних курьеров», чтобы в порядке аудита советовать компаниям, кого им «оптимизировать».
Но, во-первых, программа оптимизации должна сопровождаться программами переобучения и повышения квалификации «оптимизированных». Таких программ как системы в нашей стране вообще нет. Во-вторых, и без советчиков из Москвы понятно, что главный ресурс оптимизации и сокращения ненужных расходов и дармоедов — это приведение в разумные рамки кафкианского безумия с бухгалтерской, налоговой и прочей отчетностью. Пару лет назад, помнится, Константин Бабкин объяснял Путину, почему комбайны ему выгоднее производить в Виннипеге, нежели в Ростове-на-Дону. Лишь две цифры: в Канаде вопросами безопасности занимаются 4 человека, в Ростове — 150.
Рабочие места. Уж который год говорят, что нужны «25 млн высокопроизводительных». Почему тогда в стране до сих пор находятся демпингующие на рынке труда миллионы гастарбайтеров и это никак не тревожит родное государство?
Продуктовые талоны для бедных. Говорят о них уже который год. Обещали в этом году вот-вот запустить «пилотный проект», как в начале 60-х в Америке. Притом что сельское хозяйство — одна из успешных отраслей нашей экономики. Вопрос финансирования «фудстампов по-русски» можно было бы решить в рамках размеров выделяемых селу субсидий. Если их не разворовывать и не «откатывать».
МРОТ и прожиточный минимум. Это одно из «чудес» российской экономики: МРОТ (сейчас 7800 рублей) — ниже прожиточного уровня. Это не укладывается в нормальную логику, но у нас и тут свой путь. Труд не может оплачиваться ниже, чем стоит «восстановление работника». Это и без «Капитала» Маркса понятно. Пора хотя бы уравнять его с прожиточным минимумом.
А еще — внедрить федеральным законом минимальную почасовую ставку оплаты труда. Как в той же Америке сделали еще при Франклине Рузвельте в 30-е. Чтобы не было так, что, выполняя указание президента о повышении зарплат, скажем, научным работникам, их «повышали» бы так, что переводили (по «добровольному согласию») на четверть или полставки. Примерно то же самое с врачами и учителями. На «прямой линии» Путину пожаловался один почтальон: мол, он получает около 3 тысяч. «Почта России» (где у начальника 90 млн рублей премии) объяснила Путину, что почтальон работает на полставки, а средняя зарплата по «Почте» около 15 тысяч. Так что «полставки» от 15 — это 3.
Медицина. Если вы серьезно заболели в России — вы уже на грани нищеты. Даже в небогатых странах лекарства включены в программы медстрахования. У нас этого нет даже для пенсионеров. У них нет своей программы Medicaid.
Социальное страхование. Его нет как эффективной системы. Есть «размазывание каши» тонким слоем по линялой скатерти. Получателей всяких льгот, нищенских, в нашей стране — около 25 млн человек. Разговоры о том, что помощь должна стать адресной, идут чуть ли не с развала СССР и начала строительства «дикого капитализма». А воз и ныне там. Хотя нет, сдвинулся: льготы просто тупо идут под нож, без всякой адресности. В результате те, кому надо помочь, навсегда завязнут в болоте нищеты.
А теперь послушаем любимую песню под названием «Денег нет». А сколько все-таки стоит война в Сирии? А зачем нам столько силовых структур при едва ли не самой высокой «плотности» только полицейских на 100 тысяч населения в мире? А почему только на информационное обеспечение госструктур в год тратится примерно 90 млрд рублей? И это мы еще не говорим о разных госконтрактах по так называемым тендерам с несусветными «откатами». И о безумных затратных коррупционных проектах (почему, кстати, так дорого обходится «Зенит-Арена»?). Тут всего даже не перечислишь.
По данным той же Счетной палаты, неэффективных бюджетных расходов в год производится не менее 520 млрд рублей, это сопоставимо с потерями от снижения нефтяных цен.
При которых, когда они были высоки, непонятно куда делись из страны даже не миллиарды — триллионы. А если это «помножить» на хотя бы частичное улучшение делового климата — от выдачи микрокредитов бедным на развитие своего дела до сокращения не столько даже налогов, сколько поборов, то получится универсальная формула борьбы с бедностью для нашей страны (и не надо говорить, что она населена иждивенцами, это давно не так) и отношений с государством: дайте нам хотя бы удочку и отойдите подальше, не мешайте работать и зарабатывать. Ну чем не лозунг для предвыборной кампании?
Георгий Бовт
Политолог
