Краснодарскому управлению ФСБ ни к чему секретные тюрьмы. В его распоряжении есть полиция и суды, которые неделями держат интересующих спецслужбу людей под административным арестом — за «нецензурную брань» или другое хулиганство.
Заинтересовавшись историей Парвиза Мурадова, которого российские пограничники отказывались выпускать из страны, Егор Сковорода обнаружил, что в Краснодарском крае ФСБ систематически использует отдаленные отделы полиции в качестве своего рода «секретных тюрем» — нужный силовикам человек оказывается под административным арестом за «нецензурную брань» в общественном месте, а в это время с ним неофициально работают оперативники спецслужбы.
Арест обычно продлевается, и задержанные проводят в изоляторе по несколько недель (особенно часто это случается в отделе полиции Горячего Ключа). Часть пострадавших рассказывает, что перед арестом их пытали током в управлении ФСБ в Краснодаре. Среди тех, кто на себе испытал подобные методы расследования — не только подозреваемые в связях с террористами, но и местный бизнесмен или рабочие, которые пытались сбыть купленный «по пьяни» автомат.
Станция Суземка, август 2017
8 августа 2017 года, четыре утра. Поезд Москва — Киев стоит на станции Суземка. На улице льет дождь, и российские пограничники, входя в вагон, отряхивают брызги с зонтов. Они долго изучают паспорта молодой пары — темноволосого мужчины и беременной женщины в персиковом платье и платке. Пограничник ставит выездной штамп в паспорт женщины. Пара замирает. Пограничник, пробормотав что-то в рацию, уходит с паспортом мужчины. «Все хорошо будет», — шепчет его спутница. Дождь льет и льет.
— Пока надо собрать вам вещи и сойти с поезда, — возвращается пограничник. — Вам не разрешен выезд из Российской Федерации.
— Опять то же самое, — обреченно кивает молодой человек.
В разговор вмешивается сидящий напротив мужчина в костюме и галстуке:
— Что случилось? Какое основание? Я адвокат, я специально еду с ним. Вот мой ордер и вот мое удостоверение, — он протягивает документы.
Это адвокат Магомедшамиль Шабанов, он сопровождает 32-летнего Парвиза Мурадова и его 28-летнюю жену Светлану по просьбе правозащитников из «Гражданского содействия». Это уже не первая попытка Парвиза и Светланы выехать из России, но пару недель назад, 25 июля, их точно так же сняли с поезда. По словам Мурадова, на станции сотрудник ФСБ долго расспрашивал, есть ли у него Коран и молитвенный коврик, а под утро отрезал: «В Таджикистан вам можно ехать. А вот на запад нет. Не разрешается вам». У Мурадова двойное гражданство России и Таджикистана.
Адвокат Шабанов звонит начальнику смены на границе и требует предоставить документ, на основании которого его клиенту запрещено выезжать из России. Через несколько минут начальник смены заходит в купе.
— Вот, товарищ, у него «эн» и «ка», — объясняет ему пограничник, показывая паспорт Мурадова и пометки в электронной базе.
Выслушав объяснения адвоката, начальник говорит, что никто Мурадову выезд не запрещает:
— Можете дальше ехать, там все нормально. Давайте пропуск, — обращается он к подчиненному, а затем оборачивается к Шабанову. — Нам просто… Есть у нас база… Все, счастливого пути.
Поезд трогается. Через полчаса уже на украинской границе Парвиз и Светлана объясняют, что едут просить политического убежища — бежать из России они решили после того, как в Краснодаре Парвиза сначала пытали сотрудники ФСБ, а затем он больше месяца провел в ИВС Горячего Ключа по сфабрикованным административным делам. В Украину их сразу пропускают. С тех пор Мурадовы, у которых за это время родилась дочь, ждут решения миграционной службы Украины.
Краснодар, июнь 2017-го
7 июня 2017 года Парвиз Мурадов вышел из строительного супермаркета «Леруа Мерлен» на Новороссийской улице в Краснодаре. «Я зашел купить домой какой-то шланг», — вспоминает он. В Краснодаре Парвиз и Светлана прожили около года, познакомились и поженились они в Москве, куда Мурадов приехал работать из Таджикистана. Через два года после свадьбы он оказался в тюрьме из-за уличной драки. «Драка в чем была? Я защищал свою семью», — говорит Мурадов. По его словам, к ним со Светланой прицепились двое пьяных прохожих, один из которых начал размахивать ножом. Тогда Парвиз достал из рабочей «Газели» монтировку и ударил нападавшего по голове. В июне 2011 года Люблинский районный суд приговорил его к пяти годам заключения за нанесение тяжких телесных повреждений (часть 1 статьи 111 УК).
Мурадов рассказывает, что после освобождения из исправительной колонии №3 в Смоленской области, где он постоянно оказывался в штрафном изоляторе, найти работу в Москве не получалось. Тогда вместе со Светланой они решили переехать в Краснодар. Там Парвиз сначала работал таксистом, а потом на деньги от продажи московской квартиры Светланы супруги открыли небольшой магазин овощей и фруктов и купили вторую машину, которую сдавали в аренду. «Бизнес хорошо пошел у нас, но два месяца мы проработали — и вот его задержали. На 34 дня. Все пришлось продать за копейки», — вздыхает Светлана.
Пока Парвиз выбирал шланг в «Леруа Мерлен», ему позвонила беременная жена. «Она говорит, что нам надо ехать УЗИ делать. Я говорю, хорошо, сейчас где-то полпервого, я через полчаса буду», — вспоминает Парвиз. Выйдя на парковку перед магазином, он увидел рядом со своей машиной «Газель» с тонированными стеклами. «Чувствую, что-то не то», — признается он. Из «Газели» выскочили четверо или пятеро мужчин в масках, которые с криками «Лежать!» повалили его на землю: «Мне мешок на голову надели, наручники, в «Газель» кинули. Я говорю: «Ребята, в чем дело?» — «Молчи, заткнись». Били меня ногой в бутсе, рукой».
Мурадов вспоминает: несмотря на закрытое мешком лицо он как опытный таксист понял, что его привезли в район краснодарского вокзала. Там его подняли на четвертый этаж какого-то здания.
Не дождавшись мужа, Светлана безуспешно пыталась ему дозвониться. «Время час, полвторого, звоню, абонент не абонент. Сколько раз я звонила!» — вспоминает она. Светлана показывает скриншот: в 13:56 телефон включился и ей пришло сообщение: «Езжай на такси, меня ГАИ задержали. Документы забрали, сижу у них в машине». Телефон снова выключился. «У меня было подозрение, что это пишет не он. Там было написано «езжай на такси», а он никогда мне в жизни не говорит «езжай», он мне скажет, жди меня или вообще не ехай. Телефон то включается, приходит сообщение, что он включен, а потом опять абонент не абонент. Пропал, исчез», — Светлана снова заметно волнуется.
В это время, вспоминает Парвиз, его пытали током. «Сначала били, потом током пытали, поставили [провода] здесь на пальцы, наручники все сжимали, — вспоминает он. — Сказали, что мы тебе сейчас засунем в жопу палку, ты нам все скажешь, и даже не скажешь… Ты берешь на себя, короче… В чем? Что брать? Потом они пытали током, потом начали спрашивать про тех людей, которых я никогда в жизни не видел и не знал. Я говорю: кто, что, какие люди? Я не знаю, я не обманываю. Опять пытали, опять пытали. С кем ты общался? Ты сидел в тюрьме? Да. Может, в тюрьме ты с кем общался?».
Мурадов рассказывает, что в колонии он познакомился со своим земляком Фазлидином Базарбоевым, который освободился раньше на несколько месяцев и был депортирован в Таджикистан. Иногда он писал Парвизу сообщения. «Он мне пишет, что собирается уехать на работу в Турцию. Ну, хорошо, говорю, что есть там работа. И потом через пару месяцев он мне пишет, что «я собираюсь ехать туда, короче, в Сирию, я иду туда на работу»», — говорит Мурадов. После этого, замечает Парвиз, он перестал отвечать на странные сообщения своего знакомого: «Какая вообще работа в Сирии? Я не знаю».
Среди фотографий незнакомцев, которые показывали пытавшие его силовики, оказалось и фото Базарбоева, продолжает Мурадов: «Да, вот этого знаю, я с ним сидел. Мне, говорит [пытавший], короче, от тебя нужно, чтобы ты вышел с ним на связь, нашел дорогу, как они везут людей. Я говорю: «Какую дорогу? Я с ним полгода назад общался последний раз. Даже не общался, он мне ответил, что здорово, как дела. Все». Хорошо, говорит, тогда пойдешь в мечеть, будешь узнавать нам информацию, кто ходит что-то делает, и если ты не будешь этого делать, мы тебя посадим, я гарантирую». Он пересказывает диалог с этим сотрудником:
— Вы кто вообще? Кто вы такие? Полиция или опера?
— Мы не опера, мы не полиция, мы не прокуроры, мы выше их всех.
— ФСБ?
— Да.
— Ну, ясно.
По словам Мурадова, он не стал спорить с сотрудниками ФСБ: «Я сказал: хорошо, я соглашаюсь, я буду работать, помогу вам, найду вам бандитов, главное, вы меня отпустите, чтобы я был с женой, она на седьмом месяце. Ну смотри, говорит, если ты не будешь нам помогать, я тебя посажу пожизненно — возьмем пятерых людей, скажем, что ты их отправил в Сирию, и ты будешь сидеть. Хорошо. И потом они говорят: «Горячий Ключ знаешь где? —Слышал, но не был. — Поедешь туда. — И чего я там буду? — Ну, пару дней там будешь, выйдешь и пойдешь в мечеть ходить, общаться». Меня тогда уже часов пять током пытали, я его звук боюсь уже».
Горячий Ключ, июнь-июль 2017-го
К вечеру Парвиза привезли в отдел полиции Горячего Ключа — небольшой курортный город в 50 км от Краснодара. Там ему разрешили позвонить жене. «Я уже успела написать участковому заявление на его пропажу. Позвонил он в полдесятого вечера, когда я ехала в очередное ОВД заявление писать. Он позвонил, сказал что в Горячем Ключе», — рассказывает Светлана.
В полиции на Мурадова составили административный протокол о мелком хулиганстве (статья 20.1 КоАП) — все протоколы и решения суда есть в распоряжении редакции. По версии полицейских, он был задержан за то, что громко матерился возле Вечного огня на улице Ленина — обсаженной соснами центральной улице Горячего ключа. На следующий день Горячеключевской городской суд арестовал Мурадова на трое суток. Вину он в суде не отрицал. «Они мне сказали: берешь на себя, что ты со всем согласен, и выйдешь поскорее. Я согласился», — объясняет Парвиз. Его поместили в спецприемник при изоляторе временного содержания (ИВС) в местном отделе полиции, откуда разрешили позвонить жене.
«Ему дали телефон, он сказал: «Я выйду через трое суток, приходи меня встречать 10 июня в 19:40». Меня туда довезли знакомые, я приехала и вижу, что его не отпускают — а уже время-то прошло. Его вывели из ИВС в дежурную часть, но не выпускают. И меня туда запустили, в дежурную часть, я захожу, вижу, он весь избитый: на лице ссадины, кровоподтеки, руки все, где наручники одеваются, у него как болячки засохшие были. И я говорю — чего, ты идешь? А он с пакетом стоит, говорит, что нет, меня не отпускают. Говорят, что я еще буду сидеть», — вспоминает Светлана. По ее словам, полицейские сказали, что не могут отпустить Парвиза: «У нас указ, чтобы он сидел еще».
11 июня суд снова признал Мурадова виновным в том, что он опять нецензурно выражался на улице Ленина — судя по полицейскому протоколу, задержан он был у соседнего с отделом полиции дома через 15 минут после того, как его официально выпустили из ИВС. Суд арестовал его еще на двое суток. Эта история повторилась потом несколько раз: когда срок ареста подходил к концу, на Мурадова составляли новый протокол. В протоколах и постановлениях суда меняются только номера домов на улице Ленина. 13 июня суд арестовал Парвиза Мурадова на 13 суток, 26 июня — на 12 суток, 8 июля — еще на трое суток. Всего было составлено пять таких протоколов, в ИВС он провел 34 дня.
Он вспоминает, что следы пыток сходили больше недели, но врачи не зафиксировали повреждений, хотя в первую ночь в Горячем Ключе полицейские и возили его на медосмотр. «Я же был избитый, спина вся в кровоподтеках, в синяках. А врач меня смотрит и говорит — у тебя все хорошо. Я говорю: «Какое хорошо?! У меня рука вот онемела, рука опухшая, смотри спину, смотри здесь, все в синяках. — У вас все хорошо». И дал полицейскому справку, что все хорошо», — возмущается Мурадов.
В ИВС, по словам Парвиза, его несколько раз навещали сотрудники ФСБ, которые просили его успокоить жену и снова сыпали угрозами: «Если ты нас обманываешь, если попробуешь уехать, мы тебя посадим на 15 лет и потом мы тебе сделаем депортацию, лишим гражданства, поедешь в Таджикистан и там будешь сидеть. Ты знаешь, как там сидят?».
Перед очередным заседанием суда, когда Мурадову дали трое суток ареста, его снова посетил человек из ФСБ: «Я его по голосу узнал — он меня пытал. Он мне сам сказал: «Тебе мало было? Ты опять хочешь к нам прийти?». Лицо я видел уже. Значит, это вы были, сказал я. Он промолчал».
К тому времени Светлана нашла адвоката Магомедшамиля Шабанова, который приехал в Горячий Ключ, добился встречи с Мурадовым в ИВС и начал писать жалобы на аресты. Вечером 10 июля Парвиза все же выпустили, а на следующий день они со Светланой уехали в Москву. С тех пор Парвиз в Краснодар не возвращался, а его жена рассказывает, что ездила туда продавать машины и магазин. «Продала за один день все по дешевке там. И вот мы здесь», — говорит она под стук колес подъезжающего к Киеву поезда.
Как вспоминает ее супруг, во время ареста в бане ИВС он встретил рослого русского мужчину, который тоже жаловался на сотрудников ФСБ: «Пришли домой к нему, пытали, били за то, что общался с друзьями в Сирии». Полицейские, по словам Парвиза, не скрывали, что делают это по указанию ФСБ и что подобных задержанных регулярно привозят в Горячий Ключ.
Он вспоминает, как 26 июня после очередного суда полицейские сказали ему, что накануне привезли «еще двоих». На сайте Горячеключевского городского суда указано, что 25 июня за нецензурную брань на улице суд арестовал на двое суток двух молодых людей — Юни Мурдиева и Адама Сугаипова.
Ростов-на-Дону, март 2018 года
— Были такие намерения, разузнать, действительно ли, как в клипах там неверные, ну, убивают невинных… У меня были намерения помочь женщинам… Ну, сострадание… И я добровольно отказался ото всего и раскаялся, что хотел сделать, ушел добровольно. И-и-и прошу вас помиловать и не лишать нас свободы, — неуверенно произносит последнее слово молодой человек с черными спутанными волосами.
Это 30-летний Адам Сугаипов, он растерянно отходит от микрофона и садится на лавку в «аквариуме» Северо-Кавказского окружного суда — одного из четырех судов в России, которые рассматривают дела террористической направленности. Худой юноша рядом с ним — 24-летний Юни Мурдиев.
— И я, мне следователь сказал, вот полтора года будете сидеть, все-все, как они сказали, я подписал. Мы больше ничего не сделали… Полтора года сидеть. Я все подписал, — обращается Мурдиев к тройке судей.
Процесс подходит к концу и сегодня, 20 марта 2018 года, подсудимые выступают с последним словом. Обоих обвиняют в том, что они пытались уехать в Сирию и «совершили умышленные действия, направленные на участие в террористической организации «Исламское государство»» (часть 1 статьи 30 и часть 2 статьи 205.5 УК). Из обвинительного заключения следует, что проживавших в Чечне Мурдиева и Сугаипова задержали в аэропорту Краснодара, откуда они собирались вылететь в Турцию — на руках у них были и обратные билеты.
После этого, как утверждается в материалах уголовного дела, молодые люди добровольно приехали в краснодарское управление ФСБ — то самое четырехэтажное здание на улице Мира, где, вероятно, пытали Парвиза Мурадова. Там они добровольно выдали телефоны и добровольно рассказали, что летели в Турцию, чтобы встретиться с вербовщиком Зелимханом Диресовым (он в розыске с января 2017 года), а затем, возможно, перебраться в Сирию.
Если верить документам и показаниям сотрудников, которые они давали в ходе процесса, получается, что вечером 24 июня молодых людей отпустили после опроса в ФСБ. Тем же вечером они оказались в Горячем Ключе и, как следует из постановления суда, были задержаны полицейскими за нецензурную брань. 25 июня Горячеключевской городской суд арестовал Мурдиева и Сугаипова на двое суток — видимо, именно тогда полицейские сказали Парвизу Мурадову, что в ИВС привезли «еще двоих».
Как и в случае Мурадова, арест Мурдиева и Сугаипова за матерщину повторялся несколько раз — 27 июня, 5 и 12 июля. Лишь 12 июля оба они были официально задержаны и допрошены как подозреваемые. «Почему сотрудники ФСБ не задержали подсудимых сразу после опроса, если они действительно считали их террористами?» — удивляется в суде адвокат Ислам Хучиев.
И он, и другие защитники настаивают на том, что признательные показания — единственное доказательство вины подсудимых. «Мы же понимаем, что если бы этого опроса и показаний, которые они давали в ходе предварительного следствия, просто не было бы, то не было бы никакого уголовного дела», — говорит адвокат Александр Азоев. Впрочем, на насилие со стороны сотрудников ФСБ, по словам его коллеги Хучиева, подсудимые не жаловались.
21 марта суд признал обоих подсудимых виновными и приговорил Сугаипова к семи, а Мурдиева к восьми годам в колонии строгого режима.
Горячий Ключ, 2016-2017
Листая решения Горячеключевского городского суда, оказалось нетрудно отыскать десяток человек, которые в 2016 и 2017 году провели несколько недель под арестом по обвинению в мелком хулиганстве (все та же статья 20.1 КоАП) — это Алексей Кудашев, Алишер Файзов, Акмал Юсуфхонов, Аличон Чураев, Павел Стукаловский, Антон Кривомазов, Мехроджиддини Нурзода, Файзидин Имомов и Азизбек Атаназаров. Все они якобы матерились на улицах Горячего Ключа — как правило, на той же улице Ленина. По решению суда все они отбывали административный арест в специальном приемнике при ИВС отдела полиции в Горячем Ключе, а после окончания срока ареста были либо депортированы, либо задержаны следователем ФСБ.
23-летнего Азизбека Атаназарова из Узбекистана задержали 13 октября 2016 года, когда он собирался вылететь из Краснодара в Турцию (по его словам, в поисках работы), следует из постановления суда. Как и чеченцы Мурдиев и Сугаипов, затем он оказался в Горячем Ключе, где провел 13 суток в местном ИВС. Но уголовное дело против Атаназарова возбуждать не стали — суд просто выдворил его из страны. Были высланы из России и 22-летний Мехроджиддини Нурзода (провел в ИВС 20 дней в феврале 2017-го), и 29-летний Файзидин Имомов (34 дня в июле-августе 2017-го).
О приговоре уроженцу Читинской области Алексею Кудашеву сообщала пресс-служба ФСБ. «Кудашев был администратором группы в одной из социальных сетей. На своей странице он систематически публиковал информацию об организациях «Имарат Кавказ» и «Исламское государство», запрещенных на территории России. В материалах содержались призывы к терроризму. Проведенная экспертиза признала их экстремистскими», — говорил неназванный сотрудник пресс-службы. По его словам, Кудашев был задержан и арестован в Петербурге.
Однако из документов Горячеключевского суда следует, что с 31 октября по 8 декабря 2016 года 28-летний Кудашев находился в местном ИВС за то, что «выражался грубой нецензурной бранью» на улице Ленина. Решения об административном аресте выносились четырежды, всего в ИВС он провел 38 дней. Лишь после этого молодого человека арестовали за размещение «ВКонтакте» записей с оправданием терроризма (часть 2 статьи 205.2 УК). Вину Кудашев признал, дело рассматривалось в особом порядке — без изучения доказательств и допроса свидетелей. 12 сентября 2017 года Северо-Кавказский окружной военный суд приговорил его к четырем годам лишения свободы. Он безуспешно пытался обжаловать это решение в Верховном суде.
Граждане Таджикистана Алишер Файзов, Аличон Чураев и Акмал Юсуфхонов, судя по постановлениям суда, тоже приехали материться в Горячий Ключ, из-за чего провели в ИВС по 28 дней — с 15 марта по 11 апреля 2017-го (решение об их аресте суд выносил трижды). Всех троих забрал из ИВС следователь ФСБ, и сейчас они находятся в СИЗО по обвинению в попытке присоединиться к террористам из «Исламского государства» (часть 1 статьи 30 и часть 2 статьи 205.5 УК). Срок ареста, как сообщили в Октябрьском районном суде Краснодара, продлен до 11 апреля. Расследование не завершено, в суд дело еще не поступило, однако все трое уже внесены в Федеральный перечень террористов и экстремистов.
«Это нас ФСБ закрыла там просто», — объясняет свой арест за нецензурную брань в Горячем Ключе 53-летний Павел Стукаловский. Он рассказывает, что сотрудники ФСБ задержали его в феврале 2016 года за купленный «по пьяни» автомат, который он вместе со своим соседом Антоном Кривомазовым попытался сбыть с рук. Покупателем оказался оперативник ФСБ. Стукаловский объясняет: «Чтобы мы в Краснодаре на ИВС не сидели, нас отправили в Горячий Ключ, чтобы связи у нас не было никакой. Нас из ИВС вывозили сразу в отдел, из отдела на суд, с суда обратно — и вот так без выхода месяц мы просидели там». В ИВС он провел ровно 31 день.
По словам Стукаловского, его жестоко избили при задержании, а Кривомазов рассказывал ему, что побои продолжались и в управлении ФСБ на улице Мира. «Когда принимали, конечно, били. Мне плохо было, я понял, что есть сотрясение мозга, но куда обращаться? В Горячем Ключе я сказал, а врач меня просто послала в больнице — говорит, ничего нет, он нормальный. Я говорю, да у меня голова даже разбита! Сегодня ночью разбили. Никакой реакции», — возмущается Стукаловский.
В ИВС, вспоминает он, несколько раз приходили сотрудники ФСБ: «Показания снимали, эти, говорят, берем, те давай уберем, признавайся еще — мозги массировали и на нервах поиграли». После окончания срока ареста Стукаловского и Кривомазова наконец официально допросил следователь, который предъявил им обвинение в покушении на незаконный сбыт оружия (часть 3 статьи 30 и часть 2 статьи 222 УК) и отпустил под подписку о невыезде.
«Они поняли, что мы не террористы, никто. Они же думали, что у нас гора автоматов, а был один автомат семидесятых годов, весь ржавый уже», — усмехается Стукаловский. 15 июня 2016 года Советский районный суд Краснодара приговорил его к 1 году и 8 месяцам лишения свободы, а Кривомазова — к 2,5 годам.
Лес под Краснодаром, март 2017
«Они вытащили меня в лес. Я понял, что это лес, потому что там была трава и рядом журчала река. Машин не было слышно, то есть место было достаточно глухим. Меня кинули на спину и стали избивать ногами по всем частям тела, особенно целясь в область бедер и коленей, а также правого плеча. С меня стянули брюки и белье. На грудь мне сел человек и стал задавать вопросы», — так описывал свое похищение краснодарский предприниматель Арам Гамбарян, обратившийся к правозащитникам из «Комитета против пыток».
37-летнего Гамбаряна задержали утром 21 марта 2017 года — его машину заблокировали седан и черный микроавтобус, из которого выскочили несколько вооруженных человек в черной форме (задержание попало на видеокамеру супермаркета). Они вытащили Гамбаряна из автомобиля и закинули его в микроавтобус. «Работает ФСБ!» — кричали люди в масках. Избивать его начали еще в микроавтобусе, рассказывал Гамбарян, при этом похитители сказали, что они сотрудники ФСБ и уголовного розыска. До леса ехали около часа.
Пострадавший рассказывал, что человек, который сел ему на грудь, весил больше центнера. «Мне без перерыва лили воду на лицо, из-за чего я не мог говорить и задыхался, — вспоминал Гамбарян. — Полагаю, вода была из реки, так как она была холодная. В это время не менее двух человек били меня ногами по всем частям тела (особенно по пяткам) с обеих сторон, и ударяли током при помощи электрошокера в область половых органов, в область подмышек, под челюсть, по ногам. <…> Мне сообщили, что уже вырыли яму под мой труп, но, если я не буду отвечать на вопросы, меня закопают там живьем. После этого меня подняли за руки и за ноги и кинули куда-то (возможно, в яму), после чего принялись закидывать меня комьями земли. Также меня обещали привязать к дереву и оставить тут на ночь, чтобы меня съели шакалы. Кроме того, мне несколько раз подносили пистолет к виску и нажимали на курок. Однако он оказывался не заряжен, и раздавался только щелчок».
В лесу его пытали около шести часов, говорил Арам Гамбарян правозащитникам. По его словам, оперативники расспрашивали его о покушении на бизнесмена Миндиа Гулуа и пытались связать это преступление с именем Романа Кащаева. По информации источников «Росбалта», Гулуа представляет в Краснодарском крае интересы «вора в законе» Мераба Сухумского (Мераба Джангвеладзе), у которого был затяжной конфликт с другим «вором в законе» по прозвищу Кащей — это и есть Роман Кащаев. Источник «Росбалта» утверждал, что Гамбаряном расследовавшие покушение силовики заинтересовались из-за того, что он носил в СИЗО передачи своему близкому другу Эдуарду Кешешьяну — того задержали как подозреваемого, но быстро выяснилось, что он инвалид и не мог быть киллером. Тогда как возможного соучастника и задержали самого Гамбаряна. «И тут снова незадача: оказалось, что Арам [Гамбарян] — человек, крайне далекий от криминального мира, Кащея вообще никогда не знал», — писал «Росбалт».
После пыток в лесу Арама Гамбаряна привезли в Следственный комитет, где следователь, по словам потерпевшего, предупредил, что его снова отвезут в лес, если он не будет давать нужные показания. «Когда я ответил на все вопросы, он дал мне прочитать и подписать какие-то два или три листа показаний, но я не смог прочитать, потому что мне было очень плохо. Я их подписал», — рассказывает Гамбарян. Однако следователь, посоветовавшись с кем-то, заявил, что эти показания не подходят: «Он сказал, что сейчас отправит меня на пару дней в ИВС, чтобы я подумал».
К утру 22 марта Гамбаряна перевезли в станицу Северская в 30 км от Краснодара, где после осмотра у врача («я сказал ему, что упал, потому что рядом стояли оперативники») доставили в Северский районный суд. «Там я заснул на столе в коридоре, после чего меня разбудил сотрудник полиции, который сказал, что суд уже прошел и мне дали 10 суток административного ареста», — вспоминает Гамбарян. При этом в решении суда утверждается, что Гамбарян присутствовал на заседании и раскаялся в том, что он в общественном месте «безадресно и беспричинно выражался грубой нецензурной бранью».
После десяти суток в ИВС, где, по словам пострадавшего, его несколько раз посещали сотрудники уголовного розыска, предлагавшие «заключить соглашение о сотрудничестве», Гамбаряна выпустили. Он сразу же попал в больницу: из медицинских документов следует, что врачи зафиксировали у потерпевшего сотрясение мозга и множественные ушибы мягких тканей и внутренних органов, оценив причиненный ему вред как тяжкий.
Несмотря на это, говорит юрист «Комитета против пыток» Сергей Романов, уголовное дело о похищении и пытках Гамбаряна до сих пор не возбуждено — более, того, следователи вынесли уже восемь постановлений об отказе в возбуждении уголовного дела. Все они были отменены судом, проверка продолжается.
Белореченск и другие районные суды, 2014-2017
«Это очень активная практика последних лет», — говорит адвокат Владимир Гайдаш, рассказывая о случаях, когда задержанные сотрудниками ФСБ люди оказываются под арестом по явно сфальсифицированным административным делам. Пока задержанный сидит в ИВС, предполагает Гайдаш, сотрудники проверяют, «насколько человек, возможно, причастен к чему-то», и определяют его дальнейшую судьбу. По словам защитника, суды прекрасно понимают незаконность подобной практики, и если у задержанного появляется адвокат, «эта ситуация сразу прекращается».
Гайдаш вспоминает своего подзащитного Рустама Джетиева, которого задержали в станице Новоджерелиевская 16 февраля 2014 года. Супруга Джетиева рассказывала, что поздним вечером к ним в дом ворвались около десяти вооруженных мужчин в масках и с автоматами, которые обыскали жилище и, заковав мужа в наручники и надев ему на голову мешок, увезли в неизвестном направлении. Когда на следующий день женщина пошла подавать заявление о похищении, она узнала, что Брюховецкий районный суд арестовал Рустама на 15 суток за неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции (часть 1 статьи 19.3 КоАП).
После окончания срока Джетиева не выпустили, и 3 марта суд по тому же обвинению арестовал его еще на 10 суток. Затем мужчину перевезли в станицу Калининская, где он, согласно постановлению местного суда, «устроил беспричинный скандал» и матерился возле магазина. Новый арест — 15 суток. Причем из документов следует, скандал Джетиев якобы устроил через 45 минут после официального освобождения из ИВС в Брюховецкой — а от нее до Калининской 50 км. Адвокат Гайдаш предполагает, что родившегося в Чечне Рустама Джетиева задержали из-за родственников-эмигрантов: «Заподозрили там в каких-то связях. Но он оказался совсем непричастен, и его отпустили». Жаловаться на аресты и действия сотрудников ФСБ Джетиев не стал.
Не жаловались и четверо граждан Таджикистана, которых задержали после посещения мечети в Майкопе — они провели под арестом в двух ИВС по десять суток (постановления также есть в распоряжении редакции). Арестованных заставили ремонтировать отдел полиции, где их держали, говорит Гайдаш; освобождение задержанных он объясняет так: «Видимо, по учетам их пробивали, собирали какую-то информацию, но поскольку они не представляли оперативного интереса, их просто выгнали и все».
В начале декабря 2017-го в Краснодаре пропал 26-летний Микаил Матаев, переехавший туда из Дагестана. Девушка Матаева рассказала его отцу, что вечером 1 декабря возле дома их схватили семеро неизвестных, при этом Микаила сковали наручниками и надели ему на голову пакет. Обоих привезли в здание УФСБ по Краснодару. Девушку после неофициального опроса отпустили, а молодого человека родственники смогли обнаружить только 9 декабря — оказалось, что Белореченский районный суд арестовал его на 15 суток за мелкое хулиганство.
Когда адвокат посетил Матаева в ИВС Белореченска — города, расположенного в 80 км от Краснодара — тот рассказал, что после похищения силовики его избивали и пытали электрошокером, требуя признаться, что он передавал патроны неизвестному ему человеку. По пальцам ему провели «круглым металлическим предметом, на ощупь напоминающим патрон». Пытки и избиения, по словам молодого человека, продолжались почти всю ночь, а на следующий день перевезли в отдел полиции Белореченска.
В отношении Матаева возбудили уголовное дело о незаконном хранении патронов, которое было неожиданно закрыто сразу после освобождения из ИВС — одновременно, как писал «Мемориал», отец забрал свое заявление в правозащитные организации. «Счастливый конец неприятной истории? Именно так считают Микаил и его родственники. А похищение, пытки, возникновение из ничего вначале административного дела, а потом и уголовного? По-видимому, с их точки зрения, это отдельные неизбежные в современной России издержки», — удивлялся правозащитник Олег Орлов.
«Эта технология отработана и прозрачна для правоохранителей»
«Секретными тюрьмами» обычно называют неофициальные места заключения, где задержанные силовиками люди находятся вне правового поля без какого-то официального оформления — фактически они похищены. Как правило, эта практика связана с пытками. Правозащитники из Amnesty International и Human Rights Watch рассказывали о «секретных тюрьмах» СБУ в Украине. «Медиазона» публиковала рассказ Андрея Соколова, который был оправдан судом, а затем провел полгода в подвале СБУ в Мариуполе.
«Новая газета» писала о «секретных тюрьмах» в Чечне, в которых держали и пытали задержанных силовиками геев. Republic рассказывал о том, что некоторых подозреваемых в терроризме сотрудники ФСБ держат в «секретной тюрьме» в Московской области (возможно, речь идет не об одном, а о нескольких местах). Побывавшие там утверждают, что их жестоко пытали; лишь после получения нужных оперативникам показаний они были официально задержаны. Издание писало, что в некоторых случаях — так было с подозреваемыми в теракте в петербургском метро братьями Азимовыми — спецслужба даже инсценировала задержание и публиковала постановочное видео.
Явно сфальсифицированные административные аресты, которые практикует УФСБ Краснодарского края, отличаются от «секретных тюрем» тем, что попавших туда людей все-таки сложно назвать похищенными — они арестованы судом, хоть и не за то, в чем их, возможно, подозревают. При этом в ИВС их неофициально посещают сотрудники спецслужбы, а зачастую, по рассказам потерпевших, такому аресту предшествуют пытки.
Иногда пытки наоборот, начинаются после ареста — к примеру, украинские националисты Станислав Клых и Николай Карпюк сперва тоже были помещены под административный арест на 15 суток. Лишь после этого их перевезли в ИВС Владикавказа, где, как они рассказывали, жестоко пытали током. На те же 15 суток за «грубую нецензурную брань и оскорбительное приставание к прохожим» суд в Симферополе арестовал «крымских диверсантов» Евгения Панова и Андрея Захтея; по словам обоих, после задержания их пытали сотрудники ФСБ.
«Это тупая работа какая-то, потому что тут явные следы остаются», — комментирует сложившуюся на Кубани практику адвокат Дмитрий Динзе, представляющий интересы Панова и одного из братьев Азимовых. По его словам, в случае с «секретной тюрьмой», где держали Аброра Азимова, трудно доказать сам факт похищения и незаконного содержания под стражей, тогда как в случае с ИВС все действия силовиков задокументированы.
Динзе считает, что оперативники ФСБ могут работать «в связке со следователем», который не хочет оформлять задержание по уголовному делу и предъявлять обвинения из-за недостатка доказательств. «А здесь без адвоката кружат-вертят его, создают положение, в котором человек себя чувствует беспомощным. Пинают его, прессуют и так далее», — рассуждает Динзе.
«Это старая схема, еще давно так все делали, обычно оперативники уголовного розыска этим занимаются», — замечает адвокат.
Изучавший работу оперативников МВД сотрудник Института проблем правоприменения Кирилл Титаев рассказывает, что подобная практика была широко распространена с девяностых до середины двухтысячных годов. При этом в рассказах оперативников обычно речь шла об одном административном аресте на 3-5 дней, а несколько арестов подряд, когда содержание под стражей растягивалось на недели, были скорее исключением. «Про такое рассказывали как про какие-то уникальные кейсы, когда человеку давали три раза подряд по 15 суток», — вспоминает Титаев.
По его словам, сотрудники МВД объясняли необходимость подобных методов тем, что иногда нужно несколько дней продержать под стражей человека, в вине которого они не сомневаются, но официально задержать не могут из-за недостатка улик. За несколько дней административного ареста можно, например, получить результаты экспертизы или дождаться, пока потерпевший придет в сознание и опознает преступника.
«Пример, который я слышал в нескольких версиях: пьяная драка на кухне, все в крови, один труп. Свидетели они же сами, отпечатков пальцев нет, и надо смотреть по тому, что скажет экспертиза по телу и по следам крови на орудии», — говорит Титаев. В такой ситуации оперативники предпочитают сфальсифицировать административный материал в отношении всех участников инцидента, а пока они сидят под арестом за мелкое хулиганство или неповиновение, разбираться, кто из собутыльников нанес смертельный удар.
«Так что сама по себе эта технология — она известна, она отработана и она прозрачна для правоохранителей. У них есть четкие нарративы о том, почему так делать можно», — резюмирует Титаев.
Руководитель фонда «Общественный вердикт» Наталья Таубина отмечает, что ей не известно ни одного случая, когда следователь или оперативник ФСБ был бы привлечен к ответственности за применение пыток. «То есть по сравнению с другими правоохранительными органами безнаказанность сотрудников ФСБ выходит чуть ли не абсолютная. А если на закон оглядываться особо и не нужно, то и методы работы в ход идут наиболее удобные и дающие быстрый результат при малых ресурсных затратах», — говорит Таубина.
«Медиазона» направила в управление ФСБ по Краснодарскому краю подробный запрос обо всех упомянутых в тексте случаях, однако к моменту публикации ответ получен не был.
Егор Сковорода
