Российские историки и правозащитники опасаются, что в архивах МВД начали уничтожать учетные карточки репрессированных в годы сталинского террора. В министерстве считают, что эти опасения необоснованны.
Тем не менее активист-исследователь общества «Мемориал» Сергей Прудовский утверждает, что обнаружил по крайней мере один случай, когда учетная карточка репрессированного была безвозвратно потеряна — оригинал был уничтожен региональным управлением МВД без сохранения ее цифровой копии.
С Сергеем Прудовским беседовал обозреватель Русской службы Би-би-си Артем Кречетников.
Би-би-си:В июне газета «Коммерсант» со ссылкой на вас написала о том, что в архивах МВД начали уничтожать учетные карточки репрессированных. Правда, речь шла только об одном конкретном случае — о семье Чазовых. Расскажите, пожалуйста, что произошло с этой семьей, и как вы обнаружили отсутствие учетной карточки.
Сергей Прудовский: Крестьянин Григорий Чазов из колхоза «Труженик» Крапивинского района Новосибирской области в декабре 1937 года был обвинен в том, что якобы отравил трех лошадей и умышленно сломал жнейку, и приговорен к высшей мере за «вредительство». Подлинная причина, вероятно, заключалась в том, что семья до коллективизации являлась зажиточной.
На расстрельном участке Чазова ударили по голове чем-то тяжелым и столкнули в яму. Он притворился мертвым и, когда «исполнители» ушли, сумел из нее выбраться.
После этого он и его брат Фёдор отправились «в Москву за правдой». Из приемной Калинина их послали в прокуратуру Союза, а там допросили и сразу арестовали.
Григория впоследствии расстреляли, а Фёдору Особое совещание при НКВД СССР дало в августе 1938 года пять лет лагерей как «социально опасному элементу». В октябре его отправили по этапу на Колыму.
Фантастическое спасение и не менее фантастическая доверчивость! Случай меня заинтересовал. Мне удалось найти переписку, в которой прокуратура Союза пеняла НКВД за то, что те допустили побег приговоренного к высшей мере, и документы, свидетельствующие, что Фёдор был осужден по докладу заместителя генпрокурора Григория Рогинского на том основании, что он «может распространять преувеличенные слухи».
Пытаясь выяснить дальнейшую судьбу Фёдора Чазова, я написал в УМВД по Магаданской области и получил ответ, что его учетная карточка уничтожена, так как он был осужден не по 58-й статье, а как социально опасный элемент.
Из МВД России мне ответили, что материалы, касающиеся заключенных того периода, не уничтожаются без предварительной оцифровки.
Я повторно написал в Магадан и попросил предоставить мне архивную справку об отбытии Чазовым наказания, составленную на основании электронной копии. Мне отказали, поскольку я не являюсь родственником Чазова.
Аналогичные материалы из других регионов я получал совершенно беспрепятственно не меньше десяти раз. Подозреваю, что они ничего не оцифровали, и теперь занимаются отговорками.
Буквально на днях дело еще больше запуталось. Коллегам удалось отыскать наградной лист, оформленный в 1943 году на пулеметчика Фёдора Чазова. Дата рождения и место довоенного проживания совпадают.
В начале войны осужденных по «легким» статьям массово направляли на фронт, но в таких случаях в качестве органа, осуществившего призыв, значится военкомат по месту нахождения лагеря. А Чазов, если верить документам, был призван из родной деревни.
Форменный детектив! Я, конечно, этого дела не оставлю.
Би-би-си: Какова вообще ситуация с хранением гулаговских архивов? Что по этому поводу говорит закон?
С.П.: В конце 1950-х годов при ликвидации лагерей личные дела бывших заключенных уничтожались. Остались только учетные карточки с самой важной информацией.
В 2014 году был выпущен межведомственный приказ прокуратуры, МВД и ФСБ. Он имеет гриф «для служебного пользования», но известно, что он предписывает уничтожать материалы на осужденных по достижении ими возраста 80 лет.
Однако к пострадавшим от сталинского террора следует применять законы 1991 года «О реабилитации жертв политических репрессий» и 2004 года «Об архивном деле», то есть хранить документы вечно.
Особо подчеркну, что в законах говорится об осужденных не по 58-й статье, а по политическим мотивам. В случае Фёдора Чазова такие мотивы, по-моему, сомнений не вызывают.
Би-би-си: Под определение «социально опасные элементы« попадали самые разные люди: от бывших дворян и нэпманов до карманников, проституток и тех, кого позднее стали называть бомжами. Несомненно, ко многим оно применялось по политическим мотивам. Но МВД-то сегодня что делать? Просматривать и сортировать сотни тысяч папок: какие можно выкинуть, а какие оставить?
С.П.: Ничего не нужно сортировать. Отсканировать страницы и выложить в открытый доступ. А бумажные носители, в конце концов, можно потом уничтожить, если они кому-то очень мешают.
Би-би-си: Тоже работа немалая.
С.П.: Российская Федерация сама провозгласила себя правопреемницей СССР. Сумели в свое время пересажать столько народа — пускай потрудятся.
Би-би-си: Вопрос, кого считать жертвами репрессий, а кого нет.
С.П.: Я ввел бы понятие «жертва политического строя», террористических методов управления экономикой и обществом. Если мать ворует десять картофелин с колхозного поля, потому что ее детям нечего есть — это политика, или нет?
О льготах и привилегиях речь, увы, уже не идет, а в моральном и историческом плане, думаю, ко всем жертвам надо относиться одинаково.
Би-би-си: Пик интереса к истории сталинского террора, соответствующих расследований и исследований пришелся на конец 1980-х, начало 1990-х годов. Согласны ли Вы с тем, что изучение истории ГУЛАГа обречено постепенно снижать обороты и становиться делом профессиональных исследователей?
С.П.: Значительная часть работы сделана. Что касается смены поколений, я постоянно имею дело с молодыми людьми, которые очень горячо интересуются судьбами своих теперь уже прадедов.
Би-би-си: Можно относиться к этому по-разному, но мы вступаем в эпоху, когда для массового сознания исчезает разница между сталинским террором и опричниной. Уходит боль, наступает время общего обезличенного знания. Да, был в нашей истории ужасный трагический период, когда государство пожирало свой народ, он не должен повториться. Нужны музеи, монументы и главы в школьных учебниках, надо знать примерное число жертв, главных пострадавших и главных виновников.
Но не пытаемся же мы создавать поименные списки жертв Ивана Грозного и выяснять, почему конкретно угодил в жернова каждый человек. Анна Ахматова говорила, что страна у нас разделилась на тех, кто сидел, и тех, кто сажал. Ну, а еще она делилась на помещиков и крепостных, и что теперь?
С.П.: Вы сами произнесли ключевые слова: «не должно повториться». Мне кажется, мы не гарантированы от государственного произвола и насилия, пусть не в таких масштабах. Жива мораль, согласно которой держава — это все, любые жертвы ради нее оправданы, и «у нас на родину не обижаются».
Именно что необходим поименный список жертв режима. Создало же министерство обороны базу данных о погибших в Великой Отечественной войне [обобщенный банк данных «Мемориал» — прим. Би-би-си].
Что мешает? Половинчатая, я бы сказал, какая-то скаредная позиция государства в архивном деле. Вроде раскрывают материалы, но вечно с оговорками, как бы нехотя, чтобы создать людям трудности и отбить охоту этим заниматься.
Рассекречены протоколы Особого совещания при НКВД/МГБ СССР и частично — региональных «троек», содержащие сотни тысяч фамилий. Но получить копии нельзя, фотографировать тоже нельзя. Что ж историку — их в зале от руки переписывать?
В ФСБ действует удивительный порядок: список рассекреченных материалов сам несет гриф «ДСП» [для служебного пользования]! То есть, исследователь может запросить документ, если точно знает, что ему нужно, но не может поработать со списком и выбрать, что его заинтересует.
Такое впечатление, что государству хотелось поставить в Москве монумент жертвам репрессий и закрыть вопрос. Все нужные слова уже сказаны, черта подведена, и нечего дальше нагнетать!
Би-би-си: В 1950-х годах процесс индивидуальной реабилитации имел огромную практическую важность: людям и их детям возвращались гражданские права. Но есть ли смысл продолжать его сегодня?Есть мнение, что жертвы сталинского террора в реабилитации не нуждаются, так же как жертвы Холокоста. Без того понятно, что преступным являлся режим, а люди жертвами.
С.П.: В общефилософском смысле тут есть резон. Но жертв Холокоста просто убили, над ними не было суда. Пусть государство признает официально и публично, что было не право.
Кроме того, реабилитация нужна многим потомкам репрессированных.
У одного моего знакомого прадеда посадили по 58-й статье, а прабабушку сослали без суда как члена семьи врага народа. В результате прадед был реабилитирован, а прабабушка нет, поскольку в отношении ее не выносился приговор. По-вашему, человеку должно быть все равно, а он говорит, что ему неприятно.
