Дело «Сети»: анонимная справка из ФСБ, бегло прочитанная Путиным, превращается в государственную истину в последней инстанции
Отечественная политическая традиция с давних пор придает, наверное, даже гипертрофированное значение способности говорить, как это у нас называется, без бумажки. Весь советский и постсоветский опыт свидетельствует о том, что люди на должностях и люди, умеющие говорить – это разные люди, причем ораторские умения скорее идут в минус, потому что ныне живущие россияне помнят и Михаила Горбачева, умевшего произносить многочасовые речи, и других перестроечных ораторов вроде Анатолия Собчака, которые не вызывают в обществе сколько-нибудь заметной массовой ностальгии и любом случае гораздо менее популярны, чем Брежнев, даже здоровавшийся по шпаргалке, или, если из наших современников, Виктор Черномырдин, чье легендарное косноязычие было бесспорным элементом его положительной харизмы. Но, как всегда бывает, именно то, чего не любят, оказывается самым заветным желанием, и одним из бесспорных стартовых преимуществ Владимира Путина было как раз умение говорить, выгодно контрастировавшее с поздним Ельциным, у которого в этом смысле все было совсем плохо. Традиция больших путинских выступлений – она как раз оттуда, из немоты власти конца девяностых; в фильме «Свидетели Путина» сотрудники его первого предвыборного штаба наперебой поздравляют его с успешно проведенной пресс-конференцией – тогда это было, наверное, совсем чудом – первое лицо может без подготовки и даже вполне эффектно отвечать на какие угодно журналистские вопросы. Умение Путина в первый же год его царствования упаковалось в несколько ежегодных телевизионных форматов – «прямая линия», большая пресс-конференция, послание Федеральному собранию (при Ельцине послание печатали в виде толстой книги, а сам президент выступал с коротенькой пояснительной речью).
Но начало нулевых – времена совсем археологические. Теперь перед нами не молодой президент, который что-то должен доказывать людям, а автократ с восемнадцатилетним стажем, который, вероятно, и не помнит, зачем ему когда-то придумали «прямые линии» и аналогичные ей форматы. Потребность убедить (а в тех же «Свидетелях Путина» Путин 2000 года вслух сожалеет, что у него нет возможности поговорить с каждым из 140 миллионов – он бы их уговорил) сменилась потребностью выговориться, и путинский разговорный жанр с некоторых пор превратился в своеобразный политический институт – такой парламент одного депутата, в спорах которого с самим собой рождается то, что после этого и будет государственной истиной. В каком-то смысле современным россиянам повезло – далеко не в каждом персоналистском государстве подданные имеют возможность так регулярно и подробно узнавать, что у первого лица в голове.
И тут, наверное, стоит скаламбурить, что у говорящего без бумажки Путина в голове как раз бумажка – он сам несколько раз ссылается на нее в последнем разговоре с членами СПЧ (наверное, это самый драматичный формат в силу персонального состава участвующих в разговоре резонеров; в четверг, когда Путин будет общаться с восторженными преимущественно региональными журналистами, конфликтных тем будет меньше), и судя по контексту, это справка из ФСБ, которая материализуется где-то в середине разговора – сначала, когда Путина спрашивают о «Новом величии» и «Сети», он говорит, что не знает, что это такое, а чуть позже уже уверенно цитирует: «По местам сбора и жительства участников “Сети” обнаружено и изъято – изъято! – учредительные и программные документы терсообщества», и выглядит все так, как будто эту справку, услышав путинское «не знаю», срочно печатали в соседней с залом заседаний комнате, чтобы до конца встречи Путин смог продемонстрировать свою универсальную компетентность.
Фокус в том, что это уже не его компетентность, а компетентность (или хитрость, или способность обманывать, или еще какой-то аппаратный талант) неизвестных авторов этой справки. Мы видели Путина между «не знаю» и «знаю», он сидел за столом, он не листал десятки томов уголовного дела, он ни с кем не разговаривал о деле «Сети», никого не спрашивал, у него не было физической возможности разобраться в очень-очень спорном сюжете, а потом принесли справку и, как говорится, вжух – разобрался и сделал вывод: «Понимаете, это такая серьезная вещь. Нам что с вами мало терактов где‑то там?»
Кто хотел знать, что у Путина в голове, тот увидел, что в голове у него – черт знает кем составленная справочка, в которой нет ничего ни про пытки, ни про крайне сомнительные обстоятельстварасследования (нормально ли, когда террористическое сообщество оставляет после себя «учредительные и программные документы»?), ни вообще чего-то, кроме списка боеприпасов, вообще ничего не значащего вне контекста – что это за гранаты, откуда они взялись и какое к ним отношение имеют фигуранты дела «Сети». Путин, прочитавший и процитировавший эту справку, не стал знать больше, чем Путин, этой справки не читавший. При этом на наших глазах сформировалась государственная установка по поводу дела «Сети» – они террористы, они виноваты, ошибки нет, и даже история Льва Пономарева как-то сама собой подверсталась к этому списку гранат и пистолетов – «Он пацифист, защищающий вот этих людей и призывающий их к несанкционированным митингам». Чем хороши продолжительные публичные выступления Путина – они демонстрируют, как на пустом месте возникают стереотипы, имеющие в персоналистской системе силу закона. Все происходит в реальном времени, на наших глазах длящаяся почти год драма упрощается до одной случайной фразы, и именно эта фраза теперь и будет окончательной государственной позицией по делу «Сети» (при том что самой «Сети», возможно, никогда и не существовало).
Вертикаль – это упрощение, и неважно, вверх или вниз по ней перемещается спорный вопрос. Хитрая политическая идея, спустившись из кремлевского кабинета на площадь к росгвардейцу с дубинкой, упрощается до дубинки. Хитрая оперативная игра, поднявшись из отдела ФСБ в зал заседаний СПЧ, превращается в путинское «Нам что с вами мало терактов где‑то там?» – в стенограмме именно так, без запятых, и это правильно, так нагляднее.
Олег Кашин
Журналист