В те выходные, когда внимание российской полиции было приковано к агитационному «субботнику» Алексея Навального, в Пскове тихо и незаметно прошел еще один субботник. Он был едва ли не более протестным по своему смыслу, и организаторы не афишировали свою цель. В субботу, 8 июля, псковское областное отделение ВООПИиК (Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры) согласовало с властями субботник по адресу: г. Псков, ул. Советская, д. 62а. На уборку в подвале «Дома настоятельницы» Старовознесенского монастыря вместе с ВООПИиК вышли члены Союза архитекторов, псковского «Мемориала» и других общественных организаций. 11 июля люди вернулись в уже расчищенный подвал – на этот раз со свечами, траурными венками и гвоздиками.
11 июля здесь звучала заупокойная лития. Поминали убиенных Григория Петрова и Василия Стрельникова. 80 лет назад, 11 июля 1937 года они были расстреляны в этом подвале по обвинению в шпионаже.
Такая акция в Пскове состоялась впервые. Псковское общество «Мемориал» ежегодно организует поездки для потомков жертв сталинских репрессий на мемориальное кладбище в Левашовскую пустошь – большую часть арестованных в Пскове увозили в Ленинград и расстреливали там. Но было известно, что 27 человек расстреляли в Пскове. Не было известно, где именно расстреляли.
До сих пор не известно, где их похоронили. Венки после литии отнесли на погост к церкви Алексея с Поля – дальше по Советской улице. Это ближайшее кладбище к месту расстрелов. Вероятнее всего, жертв зарывали там.
Согласно приказу главы НКВД Николая Ежова №00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», который дал старт Большому террору, место и время приведения приговора в исполнение предписывалось держать в строжайшей тайне. Локализовать подвал как место казни на территории Старовознесенского монастыря сумел архитектор-реставратор Владимир Никитин. О том, как шло его расследование, он рассказал в интервью Радио Свобода.
– Почему вы занялись этой темой?
– В прошлом году меня избрали в состав правления Псковского общества «Мемориал». Когда-то, на самой заре его создания, я уже был в правлении, тогда мы познакомились с Юрием Андреевичем Дзевой, председателем общества. И вот тогда еще, 25 лет назад – еще не было памятников, еще Левашово только-только появлялось, – я предлагал: давайте мы повесим табличку, что «здесь было НКВД», на Старовознесенский монастырь. Но мы не знали деталей: какое здание какую функцию несло, что там, собственно, было этим самым НКВД/ОГПУ. Где расстреливали, мы тоже не знали.
Но уже тогда, 25 лет назад жители Пскова, родственники репрессированных вспоминали о страшном событии, когда при отступлении наших войск, заживо сгорели в подожженном запертом помещении арестованные НКВД заключенные.
– Вы имеете в виду июль 1941 года, когда советские войска в спешке отступали перед Гитлером и в считаные дни сдали Псков?
– Это 9 июля 41-го, да. И жители Пскова помнят, как тянули руки и кричали о помощи из огня.
Мы не знали, где это – вот «где-то там», а где? Потом уже к 1100-летнему юбилею Пскова (никаких отношений с «Мемориалом» у меня уже не было) появилось много краеведческих публикаций. В частности, появилась работа Анатолия Филимонова в сборнике «Псков 1920–1930 годы, очерки социально-культурной жизни» о том, что из Старого Вознесения в феврале 1920 года были отселены монашки, и в монастыре расположилось управление ВЧК и концлагерь на 350 человек. Не такой ужасный, как мы сейчас себе представляем концлагеря фашистские или гулаговские, – это был мягкий такой концлагерь, для перевоспитания, с хорошей кормежкой, с режимом свободным, отпускали домой. То есть мы уже знали, что там было НКВД.
– Получается, сам этот исторический факт стал широко известен сравнительно недавно.
– Да, только в 2005 году. И Филимонову группой общественных связей УФСБ РФ по Псковской области была предоставлена фотография: Псковский окружной отдел ОГПУ, 1930 год. Сняты примерно 50 сотрудников, подписаны фамилии. И там изображены ворота Старо-Вознесенского монастыря и само здание окружного отдела ОГПУ (а потом НКВД). И это здание – как раз вот то самое, которое сохранилось и сейчас пустует, Советская, 62а.
И вот мы опирались на эту фотографию. Потом появился расстрельный список. Его подготовил Анатолий Разумов (старший научный сотрудник Российской национальной библиотеки, руководитель центра «Возвращенные имена» при Российской национальной библиотеке, Санкт-Петербург. – РС) для публикации в газете «Псковская губерния». Лев Шлосберг написал очень хорошую статью, где были названы поименно 27 человек. И, редкий случай, сказано, где расстреляны первые два человека: «…в подвале окружного отдела НКВД», изображенном на этой фотографии.
– Вам оставалось связать одно с другим: фотографии и расстрельный список из архива НКВД?
Вход в подклет – это очень крутая лестница: трудно себе представить, как спускались вместе девять человек, включая тех, кто должен быть казнен. И потом: как оттуда поднимать тела окровавленные, и как вывозить, куда на руках тащить? Подъезда для транспорта нет
– Да. Мы еще думали, что, может быть, это в подклете Старого Вознесения, в церкви. Но вход в подклет – это очень крутая лестница: трудно себе представить, как спускались вместе девять человек, включая тех, кто должен быть казнен. И потом: как оттуда поднимать тела окровавленные, и как вывозить, куда на руках тащить? Подъезда для транспорта нет. В то время как к зданию окружного отдела НКВД (это мы буквально в 2016 году выяснили) дорога подходила прямо ко входу в подвал. Вход отдельный, с обратной стороны здания, в пристройке. Лестница не очень длинная, не крутая, и можно выехать прямо на улицу Советскую и дальше, к месту тайного захоронения.
– Значит, в этом подвале им просто было удобнее?
– Им удобнее, да. Расстреливали в три часа утра, когда весь город спал. Подвальчик закрытый, через одно помещение попадали в другое, окна, очевидно, были плотно заложены. Негромкие выстрелы из нагана. И надо было сразу увезти. Собственно, первые двое заключенных – Петров и Стрельников – они не попадают на период Большого террора, они были арестованы зимой 1936 года и казнены 11 июля 37-го.
– Что про них известно?
– Известно, что им было 28 лет каждому, они 1909 года рождения; что они – крестьяне-единоличники, которые, поскольку была тотальная коллективизация, не могли работать крестьянами, и один работал грузчиком, а другой – землекопом. Что они из Палкинского района, а это приграничный район или даже вообще, может быть, буржуазная Латвия. И что у них статья 58-6 «шпионаж».
– Если родились на территории Латвии, то, значит, шпионы.
– Да, да. В этот период как раз полным ходом шел процесс Тухачевского. Его расстреляли 11 июня – за месяц до их расстрела. Когда их расстреливали, как раз был репрессирован Рокоссовский, которого отвезли в Кресты и там пытали, выбили ему передние зубы, сломали рёбра, но он никого не оговорил, и ничего не подписал. А он был командир Пятого кавалерийского корпуса, который здесь был создан, как раз в эти годы.
– Вы думаете, что вот эти двое расстрелянных каким-то образом связаны с делом Рокоссовского, Тухачевского?
– Ну, они были не военные… Может быть – я не знаю – может быть, они собирали сведения, только для кого – эти крестьяне-единоличники, малограмотные? А если началась военная чистка – выкосили всех, высший командный состав, – то очевидно, нужно было подтверждение этого «заговора с целью переворота»… Наверное, они попали под это дело. Мы не знаем. Это если бы у них нашлись родственники и потребовали протоколы допросов – они имеют право потребовать все документы, – то мы бы узнали больше. Пока мы удовлетворились тем, что у нас подтверждено: здесь вот расстреливали.
– Остальные 25 человек, как я понимаю, были расстреляны уже тогда, когда вступил в силу приказ №00447, и места расстрелов были засекречены…
– Все остальные «расстреляны в Пскове». С 5 августа началась операция, и следующий расстрел в псковском списке – это 19 августа. То есть прошло две недели. Быстро – за две недели это собрать, найти! А был спущен план для Ленинградской области и, наверное, из Ленинграда прислали свой план в Псков, раз здесь окружной отдел.
– Кстати, какой был план репрессий на Ленинградскую область?
– Вот, Ленинградская область в приказе под №39. Четыре тысячи, «всего-то».
– Под расстрел?
75 950 человек нужно было расстрелять по плану за четыре месяца. Примерно 600 человек в день
– Да, четыре тысячи – расстрел. И десять тысяч – лагеря. Это план, а план же надо выполнять! И зачем такая нагрузка на Ленинград, Ленинградские НКВД или ОГПУ, когда еще Псков есть?
Всего получалось 75 950 человек нужно было расстрелять по плану за четыре месяца. Я разделил на четыре, получилось 18 987,5 человек в месяц. Или примерно 600 человек в день. По всей стране.
– Как вы думаете, в Пскове люди знали о том, что происходит?
– Знали. Потому что когда «воронок» подъезжал – машин было мало, ночью подъезжали только они – к какому-нибудь дому, там у многих уже были вещи приготовлены. Знали же, кто в списках.
– Как вы думаете, почему столько лет информация об этих расстрелах, об этом месте казни была неизвестна?
– Потому что никто эту тему не разрабатывал. Вот есть фонд «Возвращенные имена» в Санкт-Петербурге и они это всё делают. Они обустроили Левашовское кладбище, составили мартиролог.
– Что еще должно быть сделано в Пскове?
– А это сказать легко: значит, мы должны отметить все 27 человек. Сейчас было два веночка, а 19 августа будет двенадцать венков.
Я не представляю, как они осуществляли расстрел двенадцати человек в этом маленьком подвальчике. Когда нужно таким составом зайти – осужденный, четыре палача, прокурор, председатель воентрибунала и врач… Я вам показывал фотографию расстрела Берии – позади него щит деревянный сделан. Тут тоже какой-то щит должен был быть. Потом, должны быть опилки, чтобы засыпать кровь, потому что тот, кто следующий войдет, может просто в обморок упасть, и им сложно будет это все делать. А когда двенадцать человек – сколько крови! То есть они несколько часов осуществляли расстрел. Но чтобы ввести следующих, нужно убрать труп, посыпать кровь… А лестница – одна, нужно, чтобы там кровь не пролилась. Забросить в машину, чтобы увезти. Это же не так просто – бойня…
Что дальше? Вот, 19 августа, потом 23 августа – пять венков, и 18 сентября – шесть венков… И затем 21 июля 2018-го – еще два венка, это конец.
А потом через Союз архитекторов, через ВООПИиК, через «Мемориал» попробуем провести на волонтерских началах архитектурный конкурс на знак или памятник для погоста у церкви Алексея с поля. И там будет у нас такой уголок – как бы псковское Левашово. Мы точно не знаем: есть вероятность, что там они лежат, а может и не там. Это они (ФСБ. – РС) должны сказать. И если они будут говорить, что «вы не доказали, что здесь», тогда мы скажем: «Вы говорите, где. Вы скажите, где. Вы докажите нам, что это не здесь». Вот и все.
– Каким вы видите будущее этого подвала?
– Я думаю, что нам не потянуть и не нужно делать музей на весь окружной отдел НКВД, музей ГУЛАГа. Не потянет Псков такое. Вот подвал – потянет. Ансамбль Старовознесенского монастыря нужно передавать церкви, но церковь-то, мы знаем, какая она сейчас, она разная. Все зависит от священника.
– То есть в подвале сделать небольшой музей, а само здание отдать церкви?
– Музей, да. Вот здесь, потому что здесь у них отняли жизнь. И отмечать очередные даты. И выдавливать из них информацию: пусть скажут, где захоронили.
– «Из них» – это из чекистов?
– Из ФСБ. У них хранится это в архивах.
И еще памятник в Левашово – мы даже конкурс провели в Союзе архитекторов по благоустройству памятника расстрелянным псковичам. Там хороший памятник сделан, но он плохо установлен, в низинке. Нужно благоустроить.
– Что, если после нашей публикации вдруг появятся родственники жертв?
– Они не появятся сами по себе, их искать надо. Слишком давно это было. Где там – что у нас с деревнями-то произошло после войны! Поэтому надо искать. Вот если бы, скажем, была молодежь какая-нибудь – молодежь же легка на подъем. Начали бы искать, поехали бы туда в эти деревни, узнали, что там осталось в деревне, назвали бы эту фамилию – может быть, кто-то помнит. По крайней мере, три поколения могут еще держать память. Искать надо родственников, они сами не появятся. Тем более у всех в голове винегрет.
– Ну да, у нас сейчас Сталин – самый популярный исторический деятель в народе…
Самое главное, чем мы гордимся, – это 1945 год. А цена этого 45-го года такова, что это вообще-то трагедия мирового масштаба!
– Сталин – это как бы отходняк такой. Это последнее, что выходит из трупа, – Сталин. Самое главное, чем мы гордимся, – это 1945 год. А цена этого 45-го года такова, что это вообще-то трагедия мирового масштаба! Нечем гордиться. А что, больше ничего нет? А вот это? «А об этом не надо говорить»! Там, в «Мемориале», христианское братство такое есть. Они говорят, что надо всех простить. Я говорю: хорошо, а нацистских палачей тоже надо простить? Или их не надо прощать, они не наши, а наши – чем наши лучше? А зло: его надо прощать? Прощать зло – это что, по-христиански, зло прощать?
– А если не прощать, то что?
– А если не прощать, то надо учинить над ними суд истории, который все расставит на свои места и назовет: вот это белое, а вот это черное. Чтобы не было путаницы. А дальше – надо детей учить, что такое хорошо и что такое плохо. А сейчас на чем мы учим – на вранье?..
Светлана Прокопьева
Корреспондент РС в Пскове
