Русский бог и эффективность. Препятствует ли православие экономическому развитию?

24 июля 2018
Общество

Вера не против бизнеса. Заимствованию лучших практик мешает раскол

Русского бога не я придумал, а Пушкин.

Гроза двенадцатого года
Настала – кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?

Со времен Александра Сергеевича этот Господь с четко прописанным пятым пунктом стал очень популярен. Есть даже мнение, что он помогает нам в битвах, но мешает в экономической деятельности. Проще говоря, все более популярными становятся представления, будто православие несовместимо с развитием.

Пока в умах господствовал марксизм, на связь религии с экономикой почти не обращали внимание. Но за последнее время марксизм сник, а в образованных кругах прошел слух: был, мол, такой немецкий ученый Макс Вебер, написавший, что протестантская этика – это круто. И очень способствует духу капитализма. А раз мы в России не протестанты, то, значит, ничего нам на капиталистическом пути не светит. Кроме повышения НДС, пенсионного возраста и прочих буржуазных неприятностей. В общем, бесполезно молиться русскому богу о процветании. Лучше – о победах.

Связь религиозных верований с экономикой действительно существует, но выглядит она совсем по-другому. В те старые эпохи, когда вера для человечества значила очень много, церковь влияла на все стороны жизни и на экономику в том числе. Однако по мере секуляризации общества ее влияние сокращалось, и ныне нет совершенно никаких оснований считать, что мы можем хуже или лучше развиваться в зависимости от того, как молимся богу.

Бизнес – нормально, но не ⁠круто

На самом деле ⁠экономическое развитие возникло ⁠не с протестантизмом, а значительно раньше. В католических североитальянских городах ⁠позднего средневековья жизнь била ключом: строились корабли, производились ткани, ковались ⁠мечи и повсюду сновали предприимчивые купцы, обменивавшие разнообразные богатства на деньги и на другие товары. Проблема старого католического мира состояла вовсе не в том, что люди, мол, не развивали экономику. Проблема сводилась к двум ограничителям этого развития, один из которых можно назвать моральным, а другой институциональным.

Моральный ограничитель состоял в том, что в старом глубоко религиозном обществе предпринимательская суета считалась, как правило, деятельностью второго сорта. Допустимой, но не слишком поощряемой. А институциональный ограничитель означал, что церковь выставляла некоторые серьезные (хотя вполне преодолимые) запреты: например, на осуществление ссудных операций, без которых серьезное развитие бизнеса невозможно. Поэтому экономика развивалась, но идеальным итогом ведения бизнеса для католика в разных европейских странах была не максимизация богатства (как у современного предпринимателя), а перевод этого богатства при благоприятных обстоятельствах в более удобные формы. Достигнув определенных масштабов бизнеса, купцы приобретали на свои деньги землю, титулы, а в некоторых странах (например, во Франции) государственные должности, позволяющие со временем «отбивать бабки» хорошо понятными нам методами.

С землей или должностями было гораздо меньше рисков, чем с наличными деньгами. Снижалась вероятность, что на тебя «наедут» сильные мира сего с целью обчистить, как липку. Переводя капитал в менее рисковые активы, бизнесмен делал примерно то же, что сегодня он делает, выводя капитал из России в те западные страны, где правоохранительные органы защищают предпринимателя, а не стригут с него шерстку, как у нас на родине.

Вебер уже не важен

Протестантская (точнее, кальвинистская) этика, согласно Максу Веберу, сняла традиционные ограничители на развитие предпринимательства. Теперь человек, занимавшийся бизнесом и преуспевавший в нем, хорошо себя чувствовал с моральной точки зрения. Его уважали соседи и он сам себя уважал. Более того, чувствовал, что угоден богу своим коммерческим делом. Бизнесмен мог, конечно, по-прежнему стремиться к тому, чтоб заморозить капитал в земельных угодьях, но мог вести себя совершенно иначе. Скажем, искать способы использовать капитал более эффективно в торговле или промышленности, если так ему нравилось.

О том, прав ли был Вебер в своих оценках, спорят по сей день, но для нас это уже не важно. Дело в том, что со временем секуляризация сделала несущественными и для католического мира те ограничители, которые накладывались на бизнес в Средние века. Поэтому сегодня вопрос о том, какая конфессия лучше для развития экономики, вообще не актуален. Некоторые католические страны (например, Ирландия) достигли по формальным показателям даже больших успехов в экономике, чем протестантские. Лютеране (например, в Скандинавии) отличаются в среднем меньшей коррупцией, чем кальвинисты.

На этом фоне хорошо видно, что у православного мира нет каких-то особых проблем, заложенных в суть религиозного учения. Православие не содействовало бизнесу, как и католичество, но и не строило на его пути непреодолимых преград. Новгород или Псков в позднее Средневековье были нормально развивающимися в экономическом плане городами, если, конечно, сравнивать их не с такими лидерами той эпохи, как Венеция, Нюрнберг или Брюгге, а с удаленной от центров развития балтийской периферией – Таллином, Стокгольмом, Бергеном.

Борзостей не текох, астрономов не читах

Проблема православного мира состояла в другом. «Латынский мир» воспринимался им как неправильный, а потому всякие заимствования оттуда до поры до времени отвергались. Если бы, скажем, так вышло, что центром модернизации стала в Средневековье Византия, то особых проблем ненависть к латынству не породила бы. Прогрессивные новшества приходили бы на Русь с греческими учителями и торговцами, а отсталый Запад плевался бы, видя наши успехи, и все глубже увязал бы в своих феодальных сварах. Но Византия (при всем ее ученом блеске) оказалась бесплодна в плане модернизации, да к тому же еще и пала под ударами турок. А Запад пошел в рост. И когда это стало ясно (примерно к XVII столетию), возник вопрос о возможности заимствований. Вот здесь-то церковная схизма (именно она, а не суть православного учения!) нас подкузьмила.

На Западе отсталые регионы сравнительно легко воспринимали прогрессивные идеи, распространявшиеся из регионов передовых. Итальянские купцы эпохи возрождения несли свой коммерческий опыт во Францию и в Испанию. Немецкие колонисты осваивали славянские и балтийские земли, развивая там бюргерскую (городскую) культуру. А уж использовавшая общий латинский язык университетская среда Западной и Центральной Европы с самого начала была фактически единой.

У нас же все вышло иначе. В царствование Алексея Михайловича умные люди вроде бы тоже стали глядеть на Запад, желая поумнеть. Например, постельничий царский Федор Ртищев призвал для обучения тридцать малороссийских монахов, разместив их в специально основанном неподалеку от Москвы монастыре. Монахи, естественно, были православные, а не католические (просто от поляков премудростям всяким научившиеся), но, тем не менее, «патриотически настроенная общественность» эту образовательную практику тут же осудила. «Учится у киевлян Федор Ртищев греческой грамоте, – поговаривали в Москве, – а в той грамоте и еретичество есть… Кто по латыни научится, тот с правого пути совратится».

Православие отечественного образца выставило барьер на восприятии не только латинских истин, но даже греческих. Если первые не воспринимались, поскольку считались еретическими, то вторые отторгались, поскольку предлагались народом опростоволосившимся и, следовательно, вряд ли заслуживавшим того, чтоб у него учиться. В школьных прописях, отмечал Василий Ключевский, помещалось наставление: «Братия, не высокоумствуйте! Если спросят тебя, знаешь ли философию, отвечай: еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не читах, с мудрыми философами не бывах, философию ниже очима видех».

Интересы, а не верования

Нет сомнения, что церковная схизма в итоге затормозила развитие России, следовавшей в религиозном плане за Константинополем, а не Римом. Не потому, что мы, мол, неправильно верили, а потому, что сам факт расхождения православной и католической церквей поставил барьер на пути заимствований знаний и практических навыков, не имеющих непосредственного отношения к религиозным догмам. Даже в XVII веке, когда военные навыки стали активно заимствоваться, западная культура в широком смысле отторгалась. И лишь при Петре ситуация изменилась радикально. Общество наше еще даже не стало безрелигиозным, но ограничители на принятие всяческих «борзостей» рухнули. И с тех пор они не восстанавливались.

Конечно, нынешние церковные иерархи временами излагают какие-то антизападные тезисы. Но в их риторике нет ничего собственно православного. Они говорят скорее как кремлевские иерархи, чем как православные духовные лидеры. Точно такие же тезисы могут у нас озвучивать президент, премьер, спикер Госдумы или глава ФСБ. Все они, наряду с патриархом и «митрополитбюро», являются частью единой политической системы. Если вдруг в Кремле установятся иные настроения, церковь тут же скорректирует свою риторику, чтобы не ссориться с властями и получать от них привычные преференции.

Проблемы наши – в плохих институтах (правилах игры), а не в плохой культуре, религии или ментальности. Хорошие институты чрезвычайно долго пробивались не только у нас, но и в странах с иной культурой. Тем, кто дорвался до власти, всегда выгодно установить такие правила игры, при которых они максимизируют свои выгоды, а уж как при этом развивается экономика – вопрос для них вторичный. И в протестантских, и в католических странах обществу долго приходилось бороться за реформы, способствующие нормальному развитию. Долго приходилось преодолевать коррупцию и так называемое рентоориентированное поведение, при котором бюрократическая должность используется для извлечения личной выгоды, а не для выполнения возложенных на чиновника государством обязанностей.

Осуществление реформ – это, в первую очередь, преодоление сопротивления тех многочисленных социальных групп, которые проигрывают от начинающихся преобразований. Как среди выигравших, так и среди проигравших могут быть люди совершенно разных вероисповеданий. И вести себя они, как правило, будут в этом вопросе не в соответствии с религиозными требованиями, а в соответствии со своими интересами. Людей, заинтересованных в том, чтобы ничего не менять, всегда много. Но нет никаких оснований считать, что русский бог играет на их стороне.

Что еще почитать:

«Православный тупик. Религия определила путь России задолго до коммунизма?» Колонка Леонида Бершидского по поводу нашумевшего доклада Симеона Дянкова и Елены Николовой

Дмитрий Травин
Научный руководитель Центра исследований модернизации ЕУСПб

Технологии

Стало известно как добавить название к изображениям и фигурам в «Р7-Офис»

Пользователи «Р7-Офис» могут задавать названия объектам,  включенным в текстовый документ — таким как уравнения, таблицы,…

Общество

Робот-бариста и механический пес: что покажут гостям столичного фестиваля «Портал 2030–2050»

Знакомство с последними разработками в сфере технологий, роботизации производства и искусственного интеллекта пройдет в «Сколкове». Десятки экскурсий проведут на территории…

Общество

Акция Фонда «Ноосфера» Елены Батуриной «Я – россиянин» масштабируется в стране

В 2024 году отмечается 20-летие со дня утверждения у Дня народного единства официального статуса государственного…