Расселение пятиэтажек могло бы стать предвыборным ходом. Система Собянина сделала его темой протеста
Когда в конце февраля Владимир Путин перед телекамерами сказал Сергею Собянину, что было бы неплохо снести старые пятиэтажки, выглядело это как популистский ход на старте президентской предвыборной кампании. В самом деле, срочное массовое улучшение жилищных условий москвичей могло бы стать лучшей формой предвыборной агитации, граничащей с подкупом избирателей; в регионах губернаторы перед выборами раздают людям пакеты с продовольственными заказами, а на судьбоносных федеральных выборах ставка возрастает до квартир в новостройках взамен изношенных хрущевок, все логично. Но за два месяца то, что казалось популизмом, трансформировалось в полноценный социальный кризис.
Москва замерла в ожидании хищнических атак на принадлежащее москвичам жилье, и перспектива «реновации» (как это часто бывает, власть нашла подходящий термин вместо пугающего «снос»; реновацией в Восточной Европе традиционно называют капитальный ремонт типового жилья, придающий зданиям более современный вид) воспринимается скорее как катастрофа, чем как радость будущего новоселья, причем катастрофическая атмосфера создается не оппозиционерами, которые, допустим, и в самом деле всегда готовы искать плохое даже в самых хороших новостях, а самой властью.
Серия разъяснительных встреч глав управ с жителями расселяемых домов, принятый в первом чтении Госдумой закон, упрощающий расселение, и неуклюжий телевизионный пиар («Ничего хорошего в этих хрущевских пятиэтажках уже не высидишь. Гнить там все будет и дальше», – говорит Дмитрий Киселев) – власть агрессивно требует у осчастливленных граждан сдаваться без сопротивления, а все самые мрачные слухи официально подтверждаются. Главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов, пытаясь успокоить граждан с помощью разъяснительного установочного интервью, сказал заодно, что «оптимизации» подвергнутся и социальные объекты (Кузнецов говорит, в частности, о школьных территориях, которые, по его мнению, слишком велики для современного мегаполиса), и зеленые насаждения (которые, по мнению Кузнецова, никакой пользы не несут – там «гуляют бездомные животные, могут ограбить»). Потенциально популярная мера за несколько недель превратилась в самую очевидную протестную тему, опасную уже даже не для московской мэрии, а для власти как таковой – мобилизация рассерженных москвичей в любом случае не кажется самой удобной для Кремля предвыборной мерой.
Разумеется, бросается в глаза контраст между нынешней «реновацией» и формально не законченной до сих пор лужковской программой по расселению хрущевок. Сносить старые пятиэтажки прежние городские власти начали задолго до Путина, и это не встречало массовых протестов и не требовало специальных федеральных законов. Жилые башни, сменившие пятиэтажную застройку на Пресне или на северо-западе Москвы, стоят уже по двадцать лет и если не украшают город, то по крайней мере не возмущают ни тех, кто там живет, ни тех, кто ходит мимо, более того – в том числе и эти дома были в свое время источником непридуманной массовой любви москвичей к эксцентричному мэру. Сергею Собянину о такой любви остается только мечтать.
Он, впрочем, судя по всему, на любовь и не претендует. Роль, которую Собянин играет в Москве, совсем не та, что была у Лужкова. Мэр-назначенец (выборы 2013 года на этот статус никак не повлияли – ну да, назначенцев сейчас принято протаскивать через электоральную процедуру, но они не перестают от этого быть назначенцами) заполняет важное пространство во властной вертикали, он управляет Москвой не по поручению москвичей, а по поручению Кремля, и все задачи, которые он решает, ставятся перед ним не москвичами, а Кремлем – собственно, и о пятиэтажках поручение ему дал Владимир Путин, а не сам Собянин пришел к нему с такой идеей.
Весь управленческий стиль Собянина состоит в непрерывной демонстрации безграничных возможностей власти. Постоянная перекладка тротуарной плитки начиная с 2011 года, дизайн-код для вывесок, программа «Моя улица», переформатирование общественного транспорта, снос магазинов и кафе, объявленных «самостроем», – уже сейчас это можно назвать самой масштабной авторитарной модернизацией, возможной в постсоветской России, и важнейшее свойство авторитарной модернизации, которое иногда даже кажется единственной ее реальной целью, – постоянное ломание общественного мнения об колено. Знаменитое собянинское «прикрываются бумажками о собственности», одиозный «Активный гражданин», подменивший все существовавшие в городе механизмы обратной связи, заказные кампании в прессе и социальных сетях – здесь нет даже попыток убеждения, здесь либо устрашение, либо предложение смириться как единственная признаваемая властью форма взаимодействия с горожанами.
Популярных мер в такой ситуации быть не может. Даже если завтра Сергей Собянин решит выдать каждому москвичу по новой квартире сверх имеющейся, это тоже будет оформлено как приказ коменданта оккупированного города, подразумевающий в комплекте с подарком страшное унижение. Вообще-то это и есть репутация, и такую репутацию Сергей Собянин завоевал сам. Он действительно не столько мэр, сколько комендант, и любое его действие не воспринимается в отрыве от его комендантского статуса, который, в свою очередь, делает политическим вопросом любую проблему в городском хозяйстве. Почему перекладывают плитку? Потому что так захотел Собянин, который отвечает не перед москвичами, а перед Путиным. Почему снесли магазины? Потому что Собянин отвечает не перед москвичами, а перед Путиным. Почему собираются сносить дома? Потому что Собянин, потому что Путин.
Никто не знает достоверно, что было реальной причиной инициативы Путина и Собянина по сносу домов. Версий может быть сколько угодно, от предвыборной до коррупционной, но в любом случае, принимая это решение, Собянин и Путин не учли сложившуюся за семь лет репутацию Собянина и тот политический контекст, в котором находится каждый шаг городских властей. Здесь велик соблазн обнаружить в пятиэтажечном кризисе хитрую предвыборную многоходовку формата «сначала Собянин доводит кризис до предела, потом Путин все отменяет». Но нет, было бы странно искать хитрый замысел там, где шесть лет перекладывали плитку, – кажется, они действительно так устроены и ничего не имеют в виду. Собянинский стиль предусматривает полное разрушение коммуникации власти и общества. До сих пор некомфортно было только обществу, но рано или поздно и власть должна была испытать на себе недостатки выбранной ею модели. Судя по всему, такой момент наступил.
Олег Кашин
Журналист
