Время выхода программы в эфир: 04 АВГУСТА 2013, 19:08
В ГОСТЯХ: Елизавета Глинка (Доктор Лиза)
исполнительный директор фонда «Справедливая помощь», врач паллиативной медицины
ВЕДУЩИЙ: Сергей Корзун
С.КОРЗУН: Всем здравствуйте. Ведущий программы «Без дураков» Сергей Корзун, моя сегодняшняя гостья в прямом эфире — исполнительный директор Фонда «Справедливая помощь», врач паллиативной медицины, Елизавета Глинка, Доктор Лиза, человек, который работает, в первую очередь, со смертельно больными людьми. Но жизнь и смерть у нас всегда идут рядом, и это не рояль в кустах – за 15 минут до того, как мы вышли в эфир. Елизавета узнала о том, что — расскажите?
Е.ГЛИНКА: У меня родилась внучка, весом 4 килограмма и ростом 54 сантиметра.
С.КОРЗУН: Богатырская внучка. Расскажите, от кого? От вашего приемного сына?
Е.ГЛИНКА: Да, у моего приемного сына, у третьего, у Ильи.
С.КОРЗУН: Где они?
Е.ГЛИНКА: Они в Саратове — мама в Саратове, и он поехал туда. Оба учатся.
С.КОРЗУН: Историю Ильи расскажете, или это тайна?
Е.ГЛИНКА: Нет, не тайна. Его мама была моей пациенткой, она умерла, когда Илье было 12 лет, и я забрала мальчика к себе. Здесь интересна история Ильи, потому что он, наверное, единственный малыш, который был усыновлен дважды. Изначально его нашли буквально в мусоропроводе одного общежития, нашли живым, и когда в 90-х гг. было постановление, которое разрешает одиноким женщинам усыновлять, то наша пациентка, Галина, его усыновила, но, к сожалению, заболела.
С.КОРЗУН: В одном из интервью вы говорили, что во время работы в Киевском хосписе, больше 200 смертей произошло при вас. Вы стараетесь, по мере собственных сил, восполнять эту жизнь? У вас двое собственных детей, внуки еще есть?
Е.ГЛИНКА: Пока нет.
С.КОРЗУН: То есть, первый внук. Такое близкое соседство смерти рядом с вами – вы не обращаете на это внимание, поскольку человек православный, либо все равно задевает?
Е.ГЛИНКА: Конечно, задевает. Но, наверное, я не смогла бы работать, если бы не верила, что за смертью что-то есть еще. И вообще две вещи в мире, за которые платить нельзя, говорит моя подруга. Вера Миллионщикова, и я с этим согласна – это роды и смерть. Это вещи, которые мы не контролируем, которые откуда-то свыше приходят. Верим мы в Бога, или нет, но эти вещи извне.
С.КОРЗУН: Есть две модели человеческого поведения, одна чисто человеческая, другая чисто биологическая. Как мы говорим о жизни и смерти, также, наверное, говорим о конкуренции и сострадании. Конкуренция известна всем биологическим видам, сострадание, насколько я понимаю, в первую очередь и почти исключительно присуща человеку. Есть ощущение, что сострадание это гендерная, женская функция. Как у вас в семье, насколько я понимаю, муж зарабатывает деньги, а вы ведете хозяйство, сострадаете, занимаетесь сострадательными функциями. В вашем деле больше женщин, действительно?
Е.ГЛИНКА: Нет. Мужчин и женщин одинаково в нашем деле. И я бы сказала, что мужчины сострадают больше, но говорят об этом меньше. Женщины более эмоциональны. Мне трудно держать в себе любые эмоции – от горестных до радостных. Мужчины устроены по другому, я знаю несколько человек – они настолько молчаливы и тихи, даже на грани аутичности — настолько в себе. Но их сострадание и их сопричастность к страданиям больных не перестает меня удивлять. У меня есть несколько таких людей в моем окружении. Я правда думала про одного человека, что он «людоед», а оказался мягким, добрым и очень трогательно относящимся к слабым мужчинам.
С.КОРЗУН: Все равно больше женщин непосредственное участие принимают в качестве волонтеров?
Е.ГЛИНКА: В качестве волонтеров чуть больше, но дольше задерживаются мужчины около нас — это факт.
С.КОРЗУН: То есть, совершенно не гендерное деление.
Е.ГЛИНКА: Никакого гендерного деления нет. Больше того, мною занята ниша очень непопулярная. То есть, помощь тем, кому практически нельзя помочь. И если 6 лет назад это был медицинский хоспис, то сейчас это хоспис социальный. То есть эти люди, которые я знаю, что погибнут, и они в большинстве своем понимают, что помощи ждать им больше неоткуда. И то, на что они рассчитывают – это сострадание и жизнь одним днем. Максимум – одной недели. И вокруг этой ниши собираются люди, которые тоже сострадают и которым это очень интересно.
А мне интересно, как представлены мои добровольцы. Потому что это и журналисты с вашей радиостанции и журналисты, которые когда-то делали о нас репортажи, это писатели, инженеры, крупный бизнес и среднее звено, малочисленное. Но больше всего это люди, которые сами бывали в такой ситуации в той или иной степени. То есть, это те же малоимущие — чуть-чуть им не хватает, чтобы я взяла их на учет, у которых прожиточный минимум 2 тысячи. Это соседи, которые живут рядом со мной, например. Слои общества, с которыми я работаю, разнообразны, но добровольцы, которые помогают умирающим в социальном плане или физическом, они также, даже больше разнообразны. То есть, у меня представлены все слои.
С.КОРЗУН: Вы всегда были сострадающей? В медицину пошли по призванию?
Е.ГЛИНКА: Нет, я довольно жесткая вообще. Я умею говорить «нет», и я научилась, наконец, говорить «нет» и рассчитывать силы свои, научилась отказывать, научилась, как говорят, «фильтровать» помощь. А сострадающая я, или нет, — наверное, это надо спрашивать не у меня. Я просто выполняю свою работу.
С.КОРЗУН: Верна ли легенда о том, что впервые вы с этим столкнулись в США, куда пошли работать?
Е.ГЛИНКА: Да, это не легенда, а чистая правда. Я, родив второго ребенка, пошла посмотреть, как устроена операционная в американском госпитале, мечтая вернуться в анестезиологию и заглянула в отделение, раскрашенное разными цветами и узнала, что такое хоспис. И я настолько в это погрузилась, мне стало интересно, как это устроено, как человек может умирать достойно, почему это бесплатно, какой контингент там лежит. И появилась у меня мечта где-нибудь на просторах своей родины это построить.
Меня многие считают украинкой, хотя я русская и родилась в Москве, но мой первый хоспис был построен в Киеве – так совпало с командировкой моего мужа.
С.КОРЗУН: Расскажите об иммиграции – в 1986 г., сразу практически после окончания института, вы вышли замуж и уехали?
Е.ГЛИНКА: Я поехала рожать.
С.КОРЗУН: Просто в хороших условиях? России не доверяли?
Е.ГЛИНКА: Ну, простите — у меня брак не регистрировали и у меня была перспектива рожать одной, или уехать.
С.КОРЗУН: А почему не регистрировали?
Е.ГЛИНКА: В 1986 г. 3,5 месяца проверки было в ЗАГСах.
С.КОРЗУН: А муж – гражданин США,
Е.ГЛИНКА: Да. Поэтому.
С.КОРЗУН: То есть, вариантов не было – это был единственный, вынужденная эмиграция.
Е.ГЛИНКА: Вынужденная. И уезжала я навсегда, и была уверена, что СССР будет вечным, и я никогда не вернусь.
С.КОРЗУН: Муж с хорошим русским языком, хоть и с акцентом – я его видел по фильмам. Юрист, адвокат?
Е.ГЛИНКА: Он сейчас будет принимать, скорее всего, гражданство России, он сдал здесь экзамен на адвоката и успешно практикует вот уже 3-й год.
С.КОРЗУН: А корни?
Е.ГЛИНКА: Он русский, и его отец тоже Глеб Глинка, а мама – Елизавета. Родился он в Бельгии сразу после войны.
С.КОРЗУН: Это эмигрантская семья?
Е.ГЛИНКА: Это военная эмиграция, его папа попал в плен и не вернулся после плена сюда.
С.КОРЗУН: Фамилия не ваша девичья? Некоторые источники говорят, что вы чуть ли не прямая наследница.
Е.ГЛИНКА: Нет. Я даже устала отвечать на вопрос, что у Михаила Ивановича Глинки не было своих детей. А вот у двоюродного брата были. И с той стороны действительно, поэт Глинка – он прямой потомок моего мужа.
С.КОРЗУН: И вы не можете являться по крови наследницей?
Е.ГЛИНКА: Нет, конечно.
С.КОРЗУН: Разберемся с гражданством.
Е.ГЛИНКА: Российское.
С.КОРЗУН: Некоторые источники говорят, что вы гражданка США.
Е.ГЛИНКА: Это им так удобнее.
С.КОРЗУН: И поэтому работаете исполнительным директором Фонда, а не учредителем.
Е.ГЛИНКА: Это неправда, у меня российское гражданство.
С.КОРЗУН: Никогда не меняли?
Е.ГЛИНКА: Нет. У меня была грин-карта по браку.
С.КОРЗУН: Тогда почему только исполнительный директор?
Е.ГЛИНКА: Потому что Фонд изначально задумывался как фонд, который построит хоспис для умирающих не только от рака, а так, как принято во всем мире – для всех больных с терминальными заболеваниями. И президент нашего фонда — Леонид Парфенов, но это не тот Парфенов, а Леонид Александрович Парфенов, заведовал отделением нейрореанимации в Институте им.Бурденко. И когда я с ним познакомилась и предложила эту идею – давай построим вместе хоспис, в котором бесплатно будут умирать люди, пострадавшие от тяжелых инсультов, черепно-мозговых травм, страдающие неизлечимыми заболеваниями в терминальной стадии и больные раком — давай их объединим. И таким образом он стал президентом, имея гораздо больший опыт работы с такой категорией, а я стала исполнительным директором.
С.КОРЗУН: Никогда не хотелось все бросить?
Е.ГЛИНКА: Хотелось. Мне и сейчас иногда очень хочется бросить. Но я бросила общаться с чиновниками, и мне стало намного легче. Знаете, такая ежедневная рутина: пришла на работу, там сидят больные, здоровые, бездомные, малоимущие, отчаявшиеся, ходоки, которые приехали к Путину просить помощи и которым не на что вернуться домой – таких очень много, особенно в последние месяцы появилось.
Поскольку я только в исключительных случаях общаюсь с чиновниками, — или когда меня вызывают, потому что не знаю, что должно случиться, чтобы я сама пошла – ну, за больного могу попросить, это, пожалуйста, — и жить стало намного легче.
С.КОРЗУН: А почему перестали общаться? Была какая-то история?
Е.ГЛИНКА: Нет, не было истории. Я написала очень много писем, обращений, еще когда была жива Миллионщикова, мы говорили о необходимости создания хосписа для других категорий. О том, что в нашей стране право на смерть совершенно не обеспечено, что отделения сестринского ухода явно малы, что нужны достойные условия – хорошие палаты, — это должно быть. Смерть и роды одинаковы. Рожают и бедные и богатые. То же самое и смерть, смерть даже больше – умирают все одинаково.
В общем, эта длинная история закончилась ничем – я получила в итоге письмо, года четыре назад, что в настоящий момент строительство таких учреждений мы считаем нецелесообразным. Потом было несколько бесплодных контактов с Мэрией, и на этом все.
И я подумала — у меня больных полно, что мне надо? Вся Россия мне помогает, как может. У меня, правда, нет ни единого гранта, я не иностранный агент.
С.КОРЗУН: Не вынуждают регистрироваться?
Е.ГЛИНКА: Нет. Потому что это Владивосток, Хабаровск, Рязань, Пенза, Волгоград, Брянск – очень много помощи оттуда приходят. И я им говорю: ваше право выбирать, кому помогать. Помогая мне вы выбираете тяжелый путь – ни один из моих пациентов не выживет, мы им мало поможем. Безусловно, облегчим, покормим, оденем, госпитализируем, но ситуация редко меняется.
С.КОРЗУН: Недавно в вашем дневнике в ЖЖ было сообщение о поме5щении на Пятницкой. Я не очень хорошо понял – что недавно случилось?
Е.ГЛИНКА: Случилось то, что я попросила Мэрию приватизировать этот подвал для того, чтобы сделать там хороший ремонт – хороший в плане того, чтобы разделить. Ко мне в день на 170 метров приходят порядка 100 человек. Часть из них бездомные, часть – абсолютно здоровые люли, но малоимущие – пенсионеры и инвалиды. Помещение я арендую много лет у города.
С.КОРЗУН: Приватизировать на себя?
Е.ГЛИНКА: Зачем на себя? На Фонд. И мне сказали, что уже давно не приватизируется, это невозможно. НО, видимо, в предвыборной борьбе, есть постановление от врио мэра дать в аренду на 10 лет. Я посоветовалась с умными мужчинами, мне говорят: бери на 10 лет и делай ремонт. А я хочу сделать два входа – для больных и здоровых, пандус для инвалидной коляски и стол, где я могла бы их кормить, потому что я их кормлю на улице.
И когда я подписала эту бумажку, бухгалтер отнесла ее в Мэрию, а там сказали: подписала? Чудесно. Мы только уставную деятельность мы поменяем на административную, и пусть она снова подпишет. Я позвонила опять умным людям, говорю – что это вообще такое? И долго юристы копались и сказали: это работа с бумагами. А не работа с людьми, это руководство фонда. Потом были долгие пререкания, я сказала, что ни при каких условиях подписывать это не буду. Не нравится – выселяйте. Вот и вся история.
Но это пошло дальше, потому что сказали, что очень хотят отдать помещение в аренду – довольно доброжелательно. 26 августа Фонду будет 6 лет. Я позвонила в крупную фирму, которая делает ремонт в медицинских центрах, говорю: хочу, чтобы все мылось, была вытяжка, уборная для инвалидов, стол, — они все просчитали, и сказали: мы все согласуем. И позавчера мне позвонили и сказали: у нас есть указание сверху, мы вам ремонт делать не будем. Спрашиваю: почему? Ответ: не могу вам сказать, но начальство сказало, что ремонта не будет. Вот такова судьба моего подвала.
С.КОРЗУН: Добровольцами будете?
Е.ГЛИНКА: Добровольцы не вытянут — там очень большой объем, очень старое помещение.
С.КОРЗУН: Запущу голосование – у меня возник простой вопрос: могли бы вы пойти в хоспис хотя бы волонтером — 660-06-64? Если честно, положа руку на сердце, нет — 660-06-65.
Е.ГЛИНКА: У вас ручка с логотипом «Единой России».
С.КОРЗУН: Да? Не заметил.
Е.ГЛИНКА: Уберите, пожалуйста.
С.КОРЗУН: Но название вашего фонда коррелируется с названием другой политической партии. Для вас есть партии и партии?
Е.ГЛИНКА: Да, коррелируется. Я не скрываю, что помогал мне открывать мой фонд Сергей миронов. Но делал он это как частное лицо, и это была моя форма благодарности ему, название фонда выбрала сама. А что вас удивляет?
С.КОРЗУН: Изменились ваши взгляды на политическую деятельность?
Е.ГЛИНКА: Знаете, я изо всех сил стараюсь быть вне политики. Но, так или иначе, она обязательно пролезает. И я вам скажу, что одни из недоброжелателей у меня — партия на вашей ручке. Они очень не любят контингент, с которым я работаю. Среди них есть такой деятель, которые меня просто замучил, преследовал меня и в «Твиттере» и в ЖЖ, и говорил, — буквально, что «их надо уничтожать». Плюс единожды я им не дала комментарий, и был дикий скандал по этому поводу — в общем, не люблю я их.
С.КОРЗУН: Вы встречаете много людей, которые с сочувствием относятся к вашему контингенту, но таких людей не так уж и много. Думаете, что больше тех, кто сострадает?
Е.ГЛИНКА: Мне кажется поровну. Среди сострадающих тоже есть разные люди – можно тихо сострадать, а можно дать кусок хлеба. Это разные виды сострадания.
С.КОРЗУН: Делаем короткий перерыв и вернемся в студию.
НОВОСТИ
С.КОРЗУН: Продолжаем программу. Миха: «Великая женщина – регулярно жертвует доллары Фонду СП».
Е.ГЛИНКА: Спасибо, Миха.
С.КОРЗУН:Анонимных много? Или законодательство не позволяет? Вы не рекламируете тех, кто оказывает вам помощь? Но они вроде бы и не просят.
Е.ГЛИНКА: Некоторые просят не указывать фамилии.
С.КОРЗУН: А те, кто просит указывать фамилии?
Е.ГЛИНКА: А у меня таких нет. Я иногда сама озвучиваю, когда уж очень хорошо помогают, говорю — вот какие молодцы.
С.КОРЗУН: То есть, Мих таких много?
Е.ГЛИНКА: Много. И — мужчина, а вы говорите.
С.КОРЗУН: Мне кажется, что это женская модель – помочь тому, кто рядом.
Е.ГЛИНКА: Знаете, мне нужен был слуховой аппарат для очень старой женщины, очень сложный и для безнадежно больного ребенка. И как только я написала об этом в «Твиттере» — казалось бы, кто читает? — мне через два часа сказали: будет у бабушки слуховой аппарат и у ребенка. Потом написала — я езжу в Карабах, смотреть самых тяжелых больных, сидит армянин у меня, плачет, не переставая — нет денег. После распада СССР все иностранцы платят как иностранцы – это чудовищная разница и чудовищная, я считаю, несправедливость, — а маму можно лечить только здесь, из Дубны пришел колоссальный счет, а у меня не было вообще ни копей4ки – знаете, непрофильные больные все получаются непрофильные и неправильные. И тоже я написала: армянская диаспора, пожалуйста, откликнитесь, — и через час, через журналиста, — есть такой персонаж чудесный, «Меркури» в Твиттере, не знаю, кто он в реальной жизни, он связал меня с человеком, который полностью оплатил лечение этой армянки. И этот Гагик, который сидел передо мной, вытер слезы и стал смеяться – мама его выписана и они уже в Ереване.
С.КОРЗУН: Мне кажется, что женщине все равно легче помочь тому человеку, который рядом, близко, а мужчине проще либо помочь материально, либо переустроить страну, совершить революцию – чтобы в этой стране было все нормально устроено. Это не случайный вопрос – вам не захотелось занять пост министра здравоохранения, чтобы разом решить эти проблемы не через человеческую помощь?
Е.ГЛИНКА: Да никогда в жизни. Потому что я очень люблю своих больных, люблю работать руками, а не с бумагами. Потому что наши министры не работают с больными.
С.КОРЗУН: А вы бы были первым министром, который работает с больными.
Е.ГЛИНКА: Нет, не хочу. Знаете, почему я люблю свой Фонд? Потому что, смотрите, — Миронов мне помогал. Год мне уже – тайно – помогает Прохоров.
С.КОРЗУН: Теперь уже нетайно – раз сказали.
Е.ГЛИНКА: Да, теперь уже нетайно. Но когда я с ним познакомилась. Я сказала – я, прочтя ваши некоторые высказывания, честно ершила, что вы людоед, и я вряд ли с вами сработаюсь, — вот такой у меня был разговор. Он говорит: даже не знаю, что ответить, — посмотрим. Мы как-то оба были испуганы, но никакой надменности не было, ничего. И потом я обратилась к нему с просьбой очень тяжелому больному, которому абсолютно никто не помогал – больной даже не из РФ. Отправили этого больного – не помогли, но намного облегчили его существование. Это врач, который пострадал во время карабахской войны, упал с высоты, его парализовало. Я ему сказала: Миша, можно я об этом напишу? Потому что я три года умоляла принять его хотя бы за полцены. Он сказал: знаешь, чего, — я не ожидала от него, правда, почему и стала с ним дружить сильно, — он говорит: когда речь идет о человеческой жизни, таких вещей мне и говорить не надо абсолютно.
И еще хорошее скажу о нем — я сейчас ношусь как ненормальная, очень хочу, чтобы из тюрьмы выпустили Владимира Акименкова, потому что я была у него в тюрьме и видела, что это полуслепой ребенок, которому вменяется одна статья – участие в массовых беспорядках, — который совершенно не виноват, который сидит год, не видит судью, а сейчас он не слышит своего адвоката. То есть, попраны абсолютно все права. Я слышала, что одного человека выпустили позавчера – почему нельзя выпустить человека, который имеет врожденное тяжелое заболевание и который не видел, куда бежать. Бежали здоровые и сильные.
С.КОРЗУН: Кому готовы написать, к кому пойти?
Е.ГЛИНКА: Куда угодно готова пойти.
С.КОРЗУН: Невзирая на принцип не общаться с чиновниками?
Е.ГЛИНКА: Да.
С.КОРЗУН: Илья из Ярославля: «Что значит «справедливая помощь»? Есть ли принципы в милосердии? С каким режимом сочувствовать, кому помогать, и так далее?»
Е.ГЛИНКА: Режим не имеет никакого значения в оказании помощи. Мы принимаем абсолютно всех. И справедливость в этом плане для меня – оказание помощи всем нуждающимся. Ко мне даже богатые, которым стало плохо на улице, заходят, и мы им тоже помогаем. И на дому у нас есть пациенты, которые вполне себе платежеспособны. И крайне редко я на это иду, — вначале, когда было время, меньше пациентов, чем сейчас, они просили – пожалуйста, можно, чтобы вы были.
С.КОРЗУН: Кому вы отказываете однозначно?
Е.ГЛИНКА: Оплата адвокатов, когда судятся, семейные разборки тяжелые. Тут я отказываю. Оплата каких-то несуществующих проектов – лечения от рака. У меня очень много психически больных притягиваются. Я научилась отказывать. НО, казалось бы, есть люди с отклонениями, которых я очень люблю — каждую пятницу для них мы устраиваем ужин. У меня их порядка 15. И все с данной инвалидностью. И знаете, я чище людей не встречала в своей жизни, потому что они как дети. Они бывают настырные, капризные, а вот алчные, злобные люди, которые обладают обычно идеей сверхмогущества: «я знаю все, но мне не хватает для «старт-апа» — им я отказываю.
С.КОРЗУН: Илья вспоминает дискуссии по законопроекту об эвтаназии, в которой вы принимали участие: «разве эвтаназия это не свобода выбора и личное дело каждого человека? Почему вы против, много ли было случаев в вашей практике, когда люди, отчаявшись, кончали жизнь самоубийством?»
Е.ГЛИНКА: Был один случай в практике, когда украинский больной покончил самоубийством, потому что не был обезболен, — наверное, у каждого врача подобное есть, — есть мужчина с раком легких, который повесился на своем ремне на кровати, — был у меня такой случай. Больше не было. Было несколько просьб, и я все-таки остаюсь при своем мнении: обезболенный больной, больной, которого любят и которому я объясняю, что дорога каждая минута, что я его люблю, или близкие его любят таким, какой он сейчас есть.
С.КОРЗУН: Обычно сильный аргумент – если человек сам хочет, то почему нельзя?
Е.ГЛИНКА: Надо обезболить пациента. И понять, что он нужен такой, какой он есть. А Илье скажу – самоубийство никто не отменял. Это делают и не всегда смертельно больные люди – посмотрите, какой у нас уровень самоубийств и по каким причинам люди так страшно заканчивают эту жизнь. Я не могу даже говорить об эвтаназии, — во-первых, у меня только что родился ребеночек. Во-вторых – как можно отнять жизнь, которую не ты дал? Чем это отличается от убийства?
С.КОРЗУН: По просьбе – облегчить страдания. Нет?
Е.ГЛИНКА: Нет.
С.КОРЗУН: Очень мощный аргумент против – то, что в реальной практике это может быть замаскированным убийством.
Е.ГЛИНКА: Здесь я знаю иногда подоплеку всяких квартирных дележек и всего остального. У меня иногда создается впечатление, что насильственной эвтаназии подвергнутся процентов 30. Потому что тот беспредел юридический, который происходит особенно с нашими стариками. Которые выселены из своих квартир по каким-то причинам — этого нельзя допускать.
С.КОРЗУН: Останавливаем наше голосование. Итак, «я мог бы пойти в хоспис волонтером» — 42,5%, честно сказали «нет» — 57,5%. Мне кажется цифры оптимистичными.
Е.ГЛИНКА: Я же сказала – будет пополам. Так оно и есть.
С.КОРЗУН: Еще сообщения: «Слушаю вас и плачу – спасибо вам» — из Кирова.
Е.ГЛИНКА: Не плачьте.
С.КОРЗУН: «Вы правда поддерживаете сепаратизм в Карабахе?» — вопрос Ромы из Самары.
Е.ГЛИНКА: Рома из Самары, я поддерживаю больных, а не раскол – я вне политики, пожалуйста, поймите и примите.
С.КОРЗУН: Юрий: «Хотел бы попробовать волонтером – не знаю, получится ли. Куда обращаться?»
Е.ГЛИНКА: Пусть приходит, позвонит в фонд — 953-94-86, и мы его научим.
С.КОРЗУН: «Не смогла бы – не потому что не сочувствую, и хлеба дам, но волонтером быть и жить в этом не могла бы. Для этого надо быть такой невероятной, как Лиза».
Е.ГЛИНКА: Да нет никакой невероятности.
С.КОРЗУН: «Как можно помочь? Интернета у меня нет – могла бы общаться с больными по телефону, иногда это важно для одинокого человека. Спасибо вам – Людмила из Барнаула – принимаете помощь такого рода?
Е.ГЛИНКА: Да, конечно. У меня есть переводчик, которому иногда надо, чтобы кто-нибудь позвонил. Есть такие больные. Сейчас у меня есть одна бабушка – недавно я о ней писала – она мне написала трогательное письмо, как о ребенке, о библиотеке, которую она собирала всю жизнь, которая ее хочет продать, потому что ей не хватает на лекарственные препараты. И таких больных много. Там даже не столько помощь нужна, сколько общение. К сожалению, большая часть моих пациентов или говорит очень плохо, или уже совсем не разговаривает.
С.КОРЗУН: Вы добровольных помощников как отбираете? Проходят они у вас собеседование?
Е.ГЛИНКА: Два месяца испытательного срока – разбирают вещи, раздают продукты. Если честно, у меня до больных допущено очень мало народа — в основном, по телефону. А так ездит профессиональная медсестра и наш доктор-онколог к ним.
С.КОРЗУН: С вещами не страшно связываться? С точки зрения той же санитарии? Известны Фонды, которые принимают только денежные пожертвования.
Е.ГЛИНКА: Нет, я беру, потому что моему контингенту все равно, что надевать. Тем не менее, говорят, что в районе Павелецкой самые модные бомжи, потому что действительно, приносят очень дорогую нарядную одежду.
С.КОРЗУН: Из предпоследней коллекции.
Е.ГЛИНКА: Да, действительно, и когда они выходят, они выглядят как менеджеры. Не страшно связываться. Я считаю, что пожертвование денежное оно даже меньше важно, чем крупа, чем масло, чем мясо. Знаете, это то, что люди мне приносят.
С.КОРЗУН: У вас есть несколько постов о том, что заканчиваются медикаменты – неужели проще вам принять эту медицинскую помощь в виде медикаментов?
Е.ГЛИНКА: Конечно, проще – деньги идут по безналу, мне надо с аптекой договор выбрать Мне быстрее, когда мне нужен препарат — вообще я так плохо устроена, я министр был бы очень плохой. Потому что когда я пишу, что «кончилось» – это значит правда, кончилось и плохо мне от этого. Я пишу: пожалуйста, принесите, потому что я не рассчитала. В июне у меня было 89 перевязок, а нас работает двое. Сколько надо материала? Это уже как маленькая клиника.
С.КОРЗУН: «Были ли выздоровевшие?»
Е.ГЛИНКА: Безусловно, были. Были долго жившие с неизлечимым диагнозом. Настолько долго, что я несколько раз даже позволила себе усомниться в правильности диагноза. У меня есть и до сих пор пациенты в Москве с тяжелейшими, неизлечимыми формами заболевания, которые абсолютно сохранны, которые активны – по мере того, как могут быть активны, — которых родственники передали в Фонд как умирающих, которым сказали «все» — а они живут.
С.КОРЗУН: «Помогает ваша известность, или мешает?»
Е.ГЛИНКА: Конечно, мешает.
С.КОРЗУН: Даже в тот момент, когда вы получили премию за самый известный дневник в интернете и не так давно вошли в сотню влиятельных — женщин?
Е.ГЛИНКА: Да, меня это повергло в полный шок. Казалось бы, такая тема, незаметная, и больные мои незаметные. Думаю, что это потому, что я никогда не отказываю журналистам в интервью. Думаю, иных причин для популярности нет.
С.КОРЗУН: А чем мешает? Стали бы миронов и Прохоров с вами, неизвестной, разговаривать?
Е.ГЛИНКА: Они меня знали как неизвестную как раз. Потому что известность привязывают: ты с Мироновым, ты с Прохоровым. А я со всеми. Я всегда прошу: давайте оставим пространство, которое будет лишено политических драк. Потому что болеют все. И члены партии, которая ручка. И «Справедливая Россия», и «Гражданская платформа» и беспартийные, а умирают так точно совершенно все. Поэтому вмешивать это в Фонд я считаю совершенно неправильным. Я рада, когда разные – кроме ручки, — могут между собой продуктивно общаться.
С.КОРЗУН: Год назад вы все-таки отметились в чем-то, связанном с избирательной комиссией. Я ошибаюсь?
Е.ГЛИНКА: «Белая лента». Я была короткое время участником «Белой ленты» и было это связано как раз с первыми задержаниями. И именно потому, что я вне политики, я категорически против таких жестоких мер, которые принимаются к людям, которые иные. И это совершенно естественно, что я туда пришла, потому что я работаю с теми, кого общество неприемлет. А сейчас тот, кто имеет иное мнение, он в тюрьме. И, как правило, это какие-то страшные захваты – это не просто дали повестку и привели, а это обязательно заламывание рук, с выбиванием зубов, и все это на фоне того, что происходит в полиции – после реформы — насилуют, убивают, бунты какие-то происходят в колониях. Я туда вошла не как политик, а именно как поддержка тех, кто сейчас нуждается в помощи. Ведь очень много людей сидит.
С.КОРЗУН: Тут кстати рассказать об Оксане Пановой.
Е.ГЛИНКА: Очень сложное дело, и, наверное, пока идет суд, я воздержусь от комментариев. Но я слежу из газет и понимаю, что это просто какая-то расправа над журналисткой. Да, я подписала письмо в ее поддержку.
С.КОРЗУН: Дмитрий Мезенцев: «Люди, которые в хосписе, легко уходят из жизни?» наверное, это к вопросу об эвтаназии.
Е.ГЛИНКА: Безусловно. В киевском хосписе у нас нет ограничений на дозы обезболивающих, и настолько доктора, — там работают два доктора после меня, — они располагают всеми средствами. А если средств нет, то мы обязательно их изыщем на Украине – естественно, соблюдая законодательство, — у нас практически нет ни одного больного, который мучается.
С.КОРЗУН: А в Москве ограничены по обезболивающим?
Е.ГЛИНКА: Тоже не ограничены. Принимаем все усилия – вплоть до того, что буквально сидим рядом, не оставляем больных. Мое правило в хосписе: мы сидим с больным, держим его в буквальном смысле за руку или за голову, или за одеяло, за кровать – если он один умирает, чтобы он один не умирал, чтобы не было страшно. И я всегда говорю умирающим: не бойся, — хотя сама боюсь до смерти, потому что не знаю, что такое смерть, но говорю: не бойся, — пытаюсь их успокоить.
С.КОРЗУН: Свое время делите между Москвой и Киевом?
Е.ГЛИНКА: Да. Но сейчас не каждую неделю, – сейчас почему-то огромный поток пациентов по Москве. Я не знаю, вроде бы и пенсии повышают, но все больше и больше становится малоимущих и больных.
С.КОРЗУН: Если бы у вас резко увеличилось финансирование, что бы вы сделали?
Е.ГЛИНКА: Построила бы больницу для бедных. Для неизлечимых больных бедных людей, которые не могут лечиться за деньги.
С.КОРЗУН: Много конкретных вопросов, от Лены — куда приносить одежду, Ольга – нужны ли памперсы для взрослых мужчин.
Е.ГЛИНКА: Памперсы нужны, очень нужны пеленки — пеленки тоже заканчиваются.
С.КОРЗУН: И куда приносить одежду?
Е.ГЛИНКА: Пятницкая, 17, дробь 4, строение 1. А вообще в моем ЖЖ «Доктор Лиза», если вбить в Яндексе – он сразу выдает адрес. Это метро Новокузнецкая, улица Пятницкая, дом 17, дробь 4, строение 1 – три минуты от метро Новокузнецкая. И телефон: 495— 953-94-86.
С.КОРЗУН: Вопрос от «Берег-88»: «Помогают ли Фонду религиозные организации?»
Е.ГЛИНКА: Нет.
С.КОРЗУН: Принципиально не принимаете помощь?
Е.ГЛИНКА: Мне не предлагали. Они мне больных присылают.
С.КОРЗУН: Вы к этому относитесь как-то?
Е.ГЛИНКА: Как человек православный, я глубоко уважаю православную свою религию – я не просила помощи у Церкви и Церковь мне не помогает. Присылают больных — это правда.
С.КОРЗУН: «Что дает вам силы жить, когда рядом горе и смерть»?
Е.ГЛИНКА: Жизнь. Такое естественное продолжение жизни. Ну, я не знаю.
С.КОРЗУН: Дети помогают в работе?
Е.ГЛИНКА: Нет. Они все вне моей работы. Один художник, второй мечтает открыть свою авиакомпанию, а третий будет поваром, но вот стал отцом. Вот такие у них планы. Никто из них не хочет.
С.КОРЗУН: Но отрицательно никто не отнсоится? Ни муж, ни дети?
Е.ГЛИНКА: Старшие говорят: почему-то ты стала героем рабочего класса, — пишет мне письма старший ребенок. Средний просто всегда поддерживает, младший тоже.
С.КОРЗУН: Спасибо всем за вопросы, спасибо вам, за то, что пришли на наш эфир. Успехов вам и личного счастья. Всего доброго.
Е.ГЛИНКА: Спасибо вам.
