27 июля полицейские избили немало людей, вышедших в Москве протестовать за свободные выборы. При этом большинство полицейских и росгвардейцев, которые бьют участников митингов, остаются неузнанными. Волонтеры запустили общественную инициативу «Правопорядковый номер», чтобы попытаться решить проблему анонимности силовиков. Они предлагают нанести на форму полиции и Росгвардии крупные опознавательные номера. «Медуза» поговорила с авторами проекта.
_____________________________________________________________________________________________
— После митинга 27 июля в Москве ваша инициатива «Правопорядковый номер» выглядит как никогда актуальной. Как у вас появилась ее идея?
Алексей Курбатов: События 27 июля показывают, что ситуация с полицейской жестокостью и превышением полномочий просто ужасающая. Десятки людей были избиты и получили серьезные травмы. Причем неразборчивость этого насилия выходит за все возможные пределы. Мало того, что «ОВД-Инфо» говорит как минимум о десяти пострадавших журналистах, — на Тверской в двух метрах от меня ОМОН начал избивать мужчину с камерой на селфи-палке, ему разбили лицо в кровь, солнечные очки разлетелись на куски, а потом оказалось, что это был сотрудник центра «Э», которого просто не признали.
Наша инициатива с номерами, как одно из решений этой проблемы, пришла мне в голову еще в прошлом году. Сначала на майских митингах в Петербурге жестко разгоняли протестующих, я видел фото и был впечатлен. Тогда еще пострадало несколько фотографов, с бейджами, редакционными заданиями. После этого прошлой осенью разгоны повторились. Мне запомнилась фотография, где росгвардеец так избивает человека, что у него дубинка гнется. Это была неоправданная жестокость.
Я почитал законы о полиции, и оказалось, что при работе на несанкционированных акциях применение спецсредств запрещено, если не нарушается общественный порядок и работа транспорта. Даже когда это незаконное собрание. Главное, чтобы акция не несла насильственный характер.
Сама идея того, чтобы полиция и Росгвардия отвечали за свои действия, казалась очевидной. Я понял, что анонимность сотрудников неестественна и все полицейские должны представляться при общении с гражданином. Мы должны знать, кто они, — и это можно сделать, если на форму крупным светлым шрифтом наносить личный номер. Я связался с Толиком, который отлично пишет тексты, а потом нам порекомендовали Диму Макарова как консультанта. Ему понравилась идея, и мы втроем начали готовить кампанию.
Анатолий Решетников: Необязательно быть задержанным, чтобы увидеть произвол и возмутиться тому, что происходит. Задерживали многих моих знакомых и друзей. Я до сих пор помню, как в начале 2010-х на моих глазах винтили и тащили в автозак человека в костюме голубя, который ничего не кричал и никому не мешал. Еще был человек, который просто сидел на земле и, в предвкушении жестокого обращения, обматывал себя бинтами. Полный сюр. Последнего, по всей видимости, задержали за его эффектный, но полностью мирный и вовсе не очевидно политический протест. Для меня эта проблема как раз тогда вышла за грань допустимого.
Дмитрий Макаров: Идея давно витала в воздухе, а Алексей озвучил запрос. Я по профессии юрист, один из председателей Московской Хельсинкской группы и давно занимаюсь защитой прав человека. Один из инициаторов Объединенной группы общественного наблюдения, которая проверяет полицейских на митингах. Эта тема для меня не новая, и я присоединился к Алексею и Толе. Около года мы изучали, как работа с опознаванием полицейских устроена в других странах, связывались с партнерами, изучали, как это можно устроить в России.
— С каких стран вы брали пример?
Макаров: Практика с номерами есть в Германии — там изначально ее поддержала часть полицейских, еще в Северной Ирландии, в Испании, в Италии сейчас идет программа по внедрению номеров. Это проблема не только российская.
Курбатов: Еще есть в Великобритании, Австралии и Венгрии.
— А в других странах знаки кто инициировал? Волонтеры или кто-то другой?
Макаров: В Италии — «Международная амнистия». В Германии предложение звучало с разных сторон, в том числе от правозащитников. В Северной Ирландии это была инициатива самой полиции. Нам сложно надеяться на инициативу наших властей, и мы решили начать общественное обсуждение. Глобальный вопрос не в номере, а в насилии, которое мы регулярно наблюдаем.
— Каких результатов с петицией по проекту вы уже достигли?
Макаров: Прошло пока что пять дней с официального запуска, петициюподписало больше десяти тысяч людей. Там мы обращаемся к министру внутренних дел и руководителю Росгвардии с требованием ввести номера в принудительном порядке. Мы получили поддержку Московской Хельсинкской группы, Объединенной группы общественного наблюдения, «Комитета против пыток», «Общественного вердикта», «Гражданского контроля», профсоюза журналистов и московского профсоюза полицейских. Петиция — это повод заручиться поддержкой в общественном пространстве.
— То есть полиция вас уже поддерживает?
Макаров: Руководитель профсоюза и ранее высказывался в пользу идентификации. Поэтому, думаю, диалог с мыслящими людьми внутри системы тоже возможен. Есть ли такие, мы посмотрим.
— Почему вы не создали петицию на РОИ?
Макаров: У Change.org больше инструментов привлечения внимания и работы со сторонниками. Наберется достаточное число откликов — можно будет подумать и про РОИ.
Курбатов: Плюс у РОИ голосуют только по электронному паспорту, как я понимаю, поэтому там сложнее быстро набрать большое количество союзников.
Макаров: И при этом власти так же позволяют себе игнорировать обращения, набравшие требующиеся 100 тысяч подписей.
— Что собираетесь дальше делать?
Макаров: Как минимум будет коалиция общественных объединений. Плюс мы хотим узнать позицию членов общественных советов при МВД, услышать официальную позицию. Пока что мы с ними не общались.
Курбатов: Петиция не обладает юридической силой, и она нужна для того, чтобы в обществе начинался диалог на эту тему. Если люди начнут говорить, то невозможно будет на это не ответить, и МВД и Росгвардия пойдут на диалог. Так же с омбудсменами по правам человека: они занимаются вопросами массового нарушения права, и у них есть полномочия обратиться в Думу и к президенту.
— У вас есть положительный опыт обсуждения похожих инициатив, чтобы в итоге они срабатывали?
Макаров: В 2010 году прошла кампания «Пять простых поправок для полиции». Одна из поправок содержала предложение по идентификации полицейских в общественных местах. В итоге поправка нашла прямое отражение в законе — статья 25, пункт 5.
В реальности эта норма долго не исполнялась, и в 2012 году мы организовывали гражданские патрули, которые проверяли полицейских и их документы — спрашивали, почему они не исполняют закон. Мы добились результата — при патрулировании полицейские стали носить нагрудные знаки. И отсутствие знака со стороны граждан и активистов стало восприниматься как что-то ненормальное. Но на митинги это регулярно не распространяется, что мы зафиксировали во время наблюдения.
— Как «Правопорядковый номер» будет работать на практике? Написан номер на одежде полицейского. Человек запоминает его, если с ним происходит какой-то инцидент. А что дальше?
Макаров: Если есть незаконные действия, то сразу вместо абстрактного человека в форме появляется человек с номером. Сразу возникает идентификация, а не просто абстрактная сила. Безнаказанность связана не только с идентификацией, но и работой следственных органов и судебной системы. Поэтому «Правопорядковый номер» затрагивает разные сферы, а появление номеров — это шаг в нужном направлении. Нужно начать говорить на эту тему.
С 2011 года у нас не известно ни об одном уголовном деле о полицейских (и с недавнего времени еще и о Росгвардии), которые применяют чрезмерную силу. Это говорит либо о том, что они делают все идеально, либо что очевиден дисбаланс. Уголовные дела о протестующих очевидны, а в обратную сторону мы дел не видим.
Если есть иные предложения, как нам проработать систему безнаказанности, я буду рад его услышать. Глобально, это все детали. Главное, чтобы было признание проблемы, потому что сейчас шансов привлечь к ответственности полицейского или сотрудника Росгвардии, который явно превысил свои полномочия перед людьми, которые не представляли опасность, почти нет. Сама петиция — призыв подумать и поговорить об этом. Пока диалога никакого нет.
— Чем крупные номера на форме могут быть полезны для самой полиции?
Курбатов: Если человек подает заявление и считает, что его права были нарушены, и у него есть фото- и видеофиксация, то становится легко понять, кто нарушил его права. Это дает новый эффект: полицейские, которые выходят на работу с большим номером, чувствуют свою личную ответственность. Появляется самоцензура.
Макаров: Это снимает чувство безнаказанности. Полицейские будут совершенно по-другому воспринимать свои действия. Повысится уровень ответственности и защищенности в том числе и для полицейских, и снизится уровень агрессии. Не думаю, что всем полицейским нравится избивать. Просто у них такая система подготовки, и важно обсуждать эту тему. Почему протестующие воспринимаются как враги, если люди говорят о важных для общества проблемах?
Курбатов: И люди будут рядом с полицией себя иначе чувствовать. Почему полиция должна быть в черных масках? У них как будто нет времени представиться сейчас — они просто нападают и избивают. К тому же правда — не всем полицейским нравится избивать. Недавно в «Омбудсмене полиции» кто-то запостил видео, где полиция избивает митингующих на акции против свалки в Орехово-Зуево. Там в комментариях многие писали, что им стыдно за коллег, или предлагали другие стратегии, как нужно оттеснять протестующих без насилия.
А один человек написал, что он в органах служит 20 лет, но никогда бы не поднял руку на гражданского, если нет угрозы здоровью, тем более с использованием спецсредств. Ведь в этой толпе в следующий раз могут быть их близкие люди. Так что многим полицейским тоже не хочется, чтобы их ненавидели из-за жестокости их коллег.
Этот материал — часть проекта против полицейского произвола. Все материалы находятся на отдельной странице.
Александра Сивцова
