Четыре года назад, 26 июня 2015-го, ушел из жизни Евгений Максимович Примаков. Россия потеряла мастера международной дипломатии, государственного деятеля, стратега, ученого. О гранях таланта, которым он был щедро наделен, было и еще будет сказано немало добрых и справедливых слов. Одной из таких граней была верность идеалам державничества. В постсоветской России мало кто сделал для возрождения понятия «держава» больше, чем Примаков. Сегодня, когда страна вновь проходит испытание на державную прочность, присмотримся еще раз к примаковским идеям. Несмотря на востребованность и частичное восприятие этих идей российским политическим сообществом, их полномерная реализация еще впереди. Среди них выделяются международное измерение державности (баланс сил и престиж), ее внутренний смысл (сильное государство) и ее дипломатическое обеспечение (равный или паритетный диалог).
Международный баланс сил и престиж великой державы
Емкое понятие «державность» включает в себя несколько смыслов. Для Примакова, главной сферой деятельности которого была международная политика, это понятие подразумевало поддержание основанных на балансе сил глобальной стабильности и престижа великой державы. Без сохранения глобального баланса сил Россия не будет в безопасности, какими бы благими интересами и пожеланиями ни руководствовались мировые лидеры. Для Примакова проблема заключалась не в самом расширении НАТО, а в подготовившем его высокомерии «однополярного» Запада во главе с США и его пренебрежении принципами баланса сил. Что касается престижа, то он включает в себя как материально—силовые, так и идейно—политические измерения – например, предсказуемость, ответственность и верность взятым на себя обязательствам. Даже при условии временной ослабленности страна будет оставаться державой, если обладает опытом и волей реализации державных обязательств.
После распада СССР понятие «держава» предстояло возрождать заново. Для Примакова державность во многом означала вывод внешней политики России из сферы идеологического доминирования. В советское время понятие «державность» было обесценено коммунистической идеей. В начале же 1990-х коммунизм сменился идеологией «универсальных» ценностей западного либерализма и «конца истории». Под последними, как теперь хорошо понятно многим, нередко укрывались глобально—имперские амбиции США.
Постепенно, во многом благодаря усилиям созданного Сергеем Карагановым Совета по внешней и оборонной политике (СВОП), понятие «державность» вернулось в политический лексикон в качестве одного из центральных. На официальном же уровне его возродил Примаков. Получив назначение министра иностранных дел, он на первой же пресс—конференции в начале 1995 года заявил, что Россия была, есть и будет великой евразийской державой и что именно это будет определять ее внешнюю политику. Это заявление оказалось тем более важным, поскольку было сделано в середине 1990х, когда немало политиков и экспертов в силу ослабленности России вычеркнули ее из списка не только великих, но и сколь—нибудь значимых государств. Работавший тогда в Фонде Карнеги Томас Грэм написал, например, статью с броским названием «Мир без России». Автор доказывал, что Америка настолько велика и сильна, что больше не считает необходимым вести с Россией двусторонний диалог, а будет разговаривать с ней в группе других государств.
Современное сильное государство
Вторым важным и недооцененным измерением державности для Примакова была идея современного сильного государства. К сожалению, это измерение оказалось недостаточно проработанным, а сам Примаков реализовывал его путем импровизаций, опираясь на опыт и безошибочные политические инстинкты. За время своего краткого премьерства (1998–1999 годы) он сумел выстроить новую, левоцентристскую коалицию реформ в противоположность правой, неолиберальной и двинулся в сторону возрождения способности формулировать и осуществлять государственную политику в интересах широких слоев общества.
Его понимание сильного государства диктовалось прагматическим пониманием российских реалий. Для Примакова как русского державника было аксиомой, что государство должно обладать значительной автономией, без которой невозможны формулирование и реализация политической стратегии в интересах нации, т. е. общества в целом. Государство должно быть свободно от вмешательства не только внешних, но и внутренних групп интересов, будь то крупный бизнес или связанные с силовыми или иными организациями лоббистские структуры. Отсюда и борьба Примакова с засильем Бориса Березовского и иных олигархов ельцинской «семьи». Будучи премьером, он вырабатывал программу развития экономики в соответствии не с идеологией, а с реально имевшимися проблемами и перекосами. Позднее, на посту руководителя Торгово-промышленной палаты, он отстаивал важность выработки и соблюдения четких правил в отношениях экономики и собственности и предупреждал об опасности силовых «наездов» на бизнес. Не будет преувеличением сказать, что со времени своего премьерства Примаков находился в оппозиции к неолиберальному курсу правительства. И после ухода из Торгово-промышленной палаты Примаков продолжал выступать за изменение государственного курса, в том числе критикуя правительство Дмитрия Медведева.
При этом, поддерживая сильное государство, Примаков понимал опасности бюрократической зарегулированности экономики, чиновничьего засилья и коррупции. Речь шла о правовой силе государства и его опоре на институты, а не на неформальные связи, чреватые злоупотреблениями, в том числе в отношении гражданских свобод. В свое время Примаков поддержал реформы Горбачева отчасти потому, что считал возможным и необходимым соединение идеалов сильного, независимого государства с правами личности. Многие из поддержавших перестройку державников осознавали важность политической и интеллектуальной свободы в развитии общества. Представители этой группы не считали политические преобразования подрывом государственных устоев, осуждая неолиберализм в экономике, но поддерживая либеральные требования независимости судов, частичной региональной децентрализации, честных выборов и борьбы с коррупцией.
Паритетный диалог
Наконец, третий заслуживающий внимания урок Примакова связан с присущей ему способностью вести диалог и договариваться подчас даже с самыми сложными партнерами. Обладая образом жестковатого и мрачноватого человека, особенно в глазах российских и зарубежных либеральных СМИ, он в действительности был легок в общении и готов к диалогу и компромиссам. Он не раз демонстрировал и готовность к уступкам, в том числе значительным, как это было с Большим договором с Украиной или вхождением в Совет Россия–НАТО. Личные амбиции уступали интересам дела, как это было в истории с выходом из президентской гонки 1999 года, когда Примаков снял свою кандидатуру отчасти потому, что его позиции оказались тогда близки программе более молодого и энергичного Путина.
Оговорюсь, что, будучи дипломатом и политиком, Примаков понимал и важность ярких жестов. Например, весной 1999-го он развернул самолет над Атлантикой, отказавшись встречаться с руководством западных стран во время начавшихся бомбардировок Югославии и продемонстрировав пределы гибкости России в переговорах с Западом. Но в основном Примаков предпочитал делать свое дело прагматически, не загоняя себя в угол громкими, идеологически нагруженными заявлениями. Такой подход увеличивает пространство, необходимое для заключения важных договоренностей.
Предполагаю, что убежденность в важности диалога на равных проистекала у Примакова из все того же прагматизма и стремления деидеологизировать сферу международных отношений. Не пренебрегая ценностно—идеологическими основаниями России, Примаков, однако, не вкладывал в них универсально—мессианского смысла и не считал их единственно важными в формировании внешней политики. В советское время осмысление социально—классовых оснований общества с марксистских позиций не подменяло для него необходимости специального изучения реалий международного стратегического баланса сил. Евразийство было для Примакова не идеологией противопоставления Западу, а географической константой исторической судьбы страны. Для России, считал он, органична трансконтинентальная, «двуглавая» внешняя политика, как органично взаимодействие научившихся сосуществовать различных народов внутри страны.
Вероятно, стремление к диалогу равных являлось и отражением характера Примакова. Его державность была лишена крикливости, как лишен был крикливости и он сам. Добиваясь всего в жизни самостоятельно, он был лишен какого—либо самовыпячивания. Его выпятила, а точнее, выделила сама жизнь за таланты, преданность стране, твердость убеждений и умение общаться с людьми и ценить человеческое общение. Подобным же образом Примаков–государственный деятель не стремился выпятить и навязать интересы и ценности своей страны остальному миру и не считал, что Россия лучше остальных. Лучшей она была для него в понимаемых им пределах, но при этом Примаков умел понимать и принимать интересы других народов. Отыгрываться на ком—то, утверждаться за чей—то счет было не в его правилах. Потенциальными партнерами для него были все, кто воспринимал Россию как равную, не пытаясь навязать ей свое видение мировых проблем и решений. Дипломатия и диалог – равный и взаимоуважительный – были для него не пустыми фразами, а ключом к решению современных проблем.
Будущее российской державности
Не все в наследии Примакова выдержало проверку временем, а что—то, наоборот, оказалось высказано задолго до возможной реализации. Так было с идеями многовекторности и многополярности, которые в условиях беспрецедентного доминирования США оказалось сложно реализовать как в 1990е, так и в 2000е. После созданного в 1997 году Совета Россия–НАТО гегемонистская внешняя политика Запада, политико—экономическое давление и расширение Североатлантического альянса продолжились и даже усилились. Вместо сохранения Большого договора Россия и Украина находятся в ситуации противостояния, конца которому не видно. Отчасти – и не без примаковского влияния – возникли иллюзии относительно быстрого перехода к постзападному мировому порядку. Сегодня очевидно, что переход этот будет не только очень болезненным, но и длительным.
И все же державные уроки Примакова оказались как нельзя более уместны и способствовали восстановлению ряда важных и утраченных в 1990е позиций. Выдержала проверку временем ориентация на укрепление баланса сил и российского престижа великой державы. Мир единственной сверхдержавы уходит в прошлое, глобальное значение США неуклонно снижается. Меняется и децентрализуется Европа. Примаков раньше других предупреждал о важности российского поворота к Азии. Во внешней политике стратегического треугольника Россия–Китай–Индия постепенно реализуются проекты «большой Евразии», Шанхайской организации сотрудничества и другие.
Важно и то, что многое сегодня решается на путях и принципах отстаиваемого Примаковым паритетного диалога. Перед Россией открылись новые возможности налаживания международного сотрудничества, которые она с особым успехом использует в незападном мире. Прагматизм по—прежнему опора российской дипломатии. Здесь есть чему поучиться и некоторым из российских пропагандистов, поспешившим объявить западные либеральные ценности исчерпавшими себя, а русские и российские – вечными и универсальными.
В связи с последним в либеральных кругах крепнет убеждение, что отношения России и Запада – это новая холодная война с характерной для нее информационной конфронтацией и «войной нарративов». Теперь, когда России вменяют в вину «идеологию» многополярности, консерватизма и сильного государства, примаковский тезис о деидеологизации внешней политики по—прежнему актуален в качестве ориентира, хотя и требует нового разъяснения. Российские ценности и их идейные основания нельзя путать с идеологической конфронтацией периода блокового противостояния. В период той, настоящей холодной войны считалось, что две системы примирить принципиально нельзя, а возможно лишь их временное сосуществование. Сегодняшние же ценностно—идеологические различия при всей их остроте являются сторонами одной и той же медали. Приход Трампа к власти в 2016 году стал признаком глобального сдвига. Фронт холодной идеологической войны, если она имеет место, проходит сегодня внутри Америки, внутри Европы и ряда других стран. Конфликт либералов и консерваторов стар и разделяет не страны, а мир в целом. То, что Россия и русские в основном лучше воспринимают идеи консерватизма, не означает, что в России нет своих либералов. Не означает это и того, что в западных странах нет своих консерваторов, в том числе симпатизирующих популярным в России идеям державности, сильного государства и национальных интересов.
Что касается внутриполитических проблем развития России, то они связаны не столько с идеей державности и сильного государства, сколько с отсутствием последнего. Экономическое пробуксовывание, коррупция, ориентация на стабильность вместо развития – «родимые пятна» российского капитализма, возникновение которого связано с залоговыми аукционами, рейдерством, экспортом энергоресурсов, а также с неспособностью государства реализовать единые принципы и правила в политике и экономике. Примаков стремился в меру возможностей изменить положение дел, но в этой области державность во многом осталась благим пожеланием.
Востребованность и величие Примакова неотрывны от его следования идеалам державности – прагматичного, но твердого и последовательного. Об этом свидетельствует вся его большая и разнообразная карьера, включавшая в себя работу арабиста—международника, ученого—политолога, руководителя ведущих академических институтов, главы Службы внешней разведки, министра иностранных дел, депутата, премьер—министра и председателя Торгово-промышленной палаты. Примаков сумел во многом предвосхитить время. Но времени еще предстоит дотянуться до его уровня.
Андрей Цыганков — профессор международных отношений и политических наук Калифорнийского университета (Сан—Франциско)
