«Нынешнее поколение советских людей будет жить при стагнации!» Ой… «российских». Такой лозунг можно повесить на здании Минэкономразвития, а заодно и над Белым домом, где живет и работает правительство РФ. И переименовать его в Серый дом, что ли. И добавить: и дети ваши будут жить при стагнации, и внуки, если успеют появятся… нет, не на свет, а в сумраке стагнации. И всюду будут тлен, беспроглядная серость, как небо в октябре, загнивание и умирание всего сущего. Аминь!
Конечно, врать в прогнозах нехорошо. И Минэкономразвития послало в Минфин по-своему честный «долгосрочный прогноз социально-экономического развития до 2035 года». Теперь Минфин сделает долгосрочный бюджетный прогноз, определив приоритеты и размеры финансирования тех госпрограмм, что еще останутся. Хотя зачем еще что-то финансировать, если все вокруг и на 20 лет вперед — «унылое г….о». И сколько его ни финансируй, унылым г…ом останется. Лучше сразу лечь в гроб, накрыться крышкой и «потушить свет» в Великом русском проекте, начатом, как теперь принято толковать, не варягами, а киевским (увы) князем по имени, конечно же, Владимир, памятник которому сейчас водружают близ Московского Кремля.
Или, может, напоследок устроить ядерный апокалипсис типа прощального фейерверка? После нас хоть потоп. Ведь жить с таким «диагнозом» 20 тоскливых лет, а то и больше страна, претендующая на величие, не может.
Нам обещают процента два роста в год. Это более чем в полтора раза ниже среднемировых. Учитывая и без того невысокий уровень жизни в стране, это будет означать сползание в третий мир. В Африку, но со средней годовой температурой по стране минус четыре. Выйти на «докрымский» уровень 2013 года реальных доходов населения удастся лишь в начале 2020-х. Если повезет. Мы весь ХХ век сравнивали себя с 1913-м. Теперь весь ХХI век будем сравнивать с 2013-м?
И это еще Минэкономразвития исходило из относительно оптимистичной цены на нефть – от $57 за баррель в 2020 году до $70 в 2030-м и более $76 в 2035-м. Будто не будет никакого роста использования возобновляемых источников энергии. И не забегают по миру электрические «теслы» и прочие «гибриды», а все будет «как при бабушке». Вернее, при «дедушке» уже к тому времени.
На мой взгляд, приукрашено и влияние демографического фактора. Минэкономразвития считает, что демографический провал 2020–2030-х будет компенсирован за счет работающих пенсионеров, а также притока мигрантов числом от 300 тысяч в год. Но почему будет больше работающих пенсионеров на фоне развала медицины? Почему мигранты должны будут неослабевающим потоком ехать в «умирающую страну»? И почему бы тогда не рассчитать прогноз, по которому Россия (и когда в этом случае?) станет страной с преимущественно мусульманским населением, а откуда еще к нам притекут мигранты? Кстати, Владимир, выбирая «правильную религию», рассматривал вариант ислама.
Что касается массовой роботизации, которая оставит без работы миллионы людей, перехода к принципиально новой экономике в остальном мире, предусматривающего в том числе отказ от нынешних форм «глобализации», все это не нашло адекватного отражения в прогнозе.
Он проникнут философией «пусть все идет как идет». Это есть абсолютизация застоя.
Хрущевский лозунг «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» был пропагандистско-завиральным. Однако даже он по-своему ложился в контекст «оттепели», когда после сталинского террора Советский проект, получив сверху ограниченные вольности, достиг пика своего развития в научном, образовательном, технологическом плане. Но даже и в годы «застоя» России Николая I едва ли не главный охранитель режима граф Бенкендорф «отлил в граните»: «Прошлое России было изумительно; ее настоящее более чем великолепно; что же касается будущего, то оно выше всего, что может представить себе самое горячее воображение».
У нас сегодня государственная пропаганда сосредоточена на «изумительном прошлом» и «великолепном настоящем». Образ будущего либо напрочь отсутствует, либо предстает, в том числе в документах правящей партии, в таком виде, что уже несколько лет спустя после обнародования вызывает лишь издевательские усмешки ввиду неадекватности реально содеянному.
По степени популярности эсхатологических и даже апокалиптических воззрений насчет будущего России нынешнее время сравнимо с концом ХIХ — началом ХХ веков. Когда ощущение надвигающегося краха охватило что консерваторов, что либералов. И даже такой известный охранитель, как один из идеологических столпов контрреформ Александра III Константин Леонтьев, писал: «Даже самые великие политические успехи наши и в Азии, и в Европе таят в себе нечто трагическое и жестокое… господствуя, мы расплываемся в чем-то неслыханно космополитическом… Не повторяем ли мы в новой форме историю старого Рима? Но разница в том, что под его подданством родился Христос, под нашим скоро родится — Антихрист?»
Хотя даже тогда в общественной мысли нашлось немало места вполне оптимистичным и даже сверхоптимистичным футуристическим ожиданиям. Аж дух захватывало.
Причем в начале ХХ века в гораздо большей мере, чем сейчас, мрачные апокалиптические прогнозы скорее отражали морально-нравственный кризис самой правящей элиты, нежели реальную экономическую ситуацию. Сейчас они проистекают и из того, и из другого.
Тогдашняя Россия стояла на пороге индустриализации, переживая также демографический бум. Средний возраст был около 20 лет против примерно 40 сейчас. Она имела все предпосылки стать для мира тем, чем стал теперь Китай. Россия была ведущим экспортером продовольствия, прежде всего зерна (нынешняя Россия тоже по зерну занимает ведущие позиции). Темпы железнодорожного строительства были беспрецедентными: мы никогда больше не строили столько железных дорог. Построенные при Александре III и Николае II — по-прежнему основная часть современной сети. С 1885 по 1913 год протяженность железных дорог выросла в 35 раз. Рост промышленности во многом обеспечивался иностранными инвестициями (до 40% вложений).
Россия была встроена не только в европейскую экономику, но и в европейскую систему образования. К примеру, порой до 40% студентов, обучавшихся в университетах Бельгии на инженерно-технических специальностях, были подданными Российской Империи. В европейских университетах учился каждый восьмой студент России. Быстрыми темпами росла грамотность населения в целом. В первое десятилетие ХХ века русские, притом работавшие на Родине, ученые Иван Павлов и Илья Мечников были удостоены почти подряд двух Нобелевских премий по медицине. Больше такого не случалось никогда. Страна стала, по сути, конституционной монархией, двигаясь к правовому государству. Она задавала моду в мировой культуре в не меньшей степени, чем сегодня это делает Америка.
Однако в условиях кризиса Первой мировой войны, прежде всего общественного, мировоззренческого, морально-нравственного, охватившего русское общество, образ будущего смогли представить в конечном счете лишь большевики.
Что стало катастрофой для страны, привело к вялотекущему (а порой и не вяло) геноциду титульной нации и не только, выпадению из мирового цивилизационного контекста. И наконец, к становящемуся ныне катастрофическим технологическому отставанию.
Уже после революции Василий Розанов напишет в «Апокалипсисе нашего времени», бросая обвинение в адрес тогдашних «интеллектуалов», русской интеллигенции, которая отказалась верить в будущее страны: «Бог не захотел более быть Руси. Он гонит ее из-под солнца… Значит, мы «не нужны» в подсолнечной и уходим в какую-то ночь. Ночь. Небытие. Могила… Мы умираем от единственной и основательной причины: неуважения себя. Мы, собственно, самоубиваемся… мы сами гоним себя».
Любопытно, как в отсутствие сегодня привлекательного образа будущего, который никак не может выдавить хоть по капле из себя политический класс, нас настойчиво хотят «патриотично воспитать». Возлюбить то, что есть. Возлюбить без будущего. Возлюбить, цепляясь за «скрепы» как за последний спасительный рубеж, предотвращающий сползание в цивилизационную пропасть и небытие.
Давайте вернем «патриотическое воспитание» в школы. А дабы подчеркнуть сопричастность к «нашим самым великим политическим успехам и в Азии, и в Европе», но не «расплыться в чем-то неслыханно космополитическом», укрепим начальной военной подготовкой и православием. А еще возвратом «к истокам» — без абортов, политкорректности, «низкопоклонства перед Западом» (созвучность позднесталинской кампании борьбы с космополитизмом, породившей этот лозунг, по-своему символична теперь) и даже без книжек отлученного как раз в начале ХХ века от церкви графа Толстого.
А для пущего закрепления патриотизма среди тех, кого, в отличие от подрастающего поколения, уже трудно воспитать заново, а нужно просто «поставить в рамки», предлагается банально выпороть рублем.
Представители правящего класса вообще видят свое взаимодействие с обществом преимущественно «через бабло». Давайте введем «налог в пользу Крыма». Налог на выезд за границу. Чтоб дома отдыхали. И даже так называемый «налог на тунеядцев» пытаются подать под патриотическим соусом: дескать, эти «трутни» истощают нашу казну притязаниями на социальные блага. Для госслужащих уже прописан отказ от иностранных мессенджеров, иностранных поездок и как можно больше всего иностранного. Под подозрением или ударами порой бездумного импортозамещения — иностранное образование и лечение, гуманитарные программы и кино, медицинская техника и лекарства, софт и сыры с фруктами.
Растущая на глазах Стена становится символом патриотизма. Но и символом Тупика.
И чем больше будет проявляться идейной, нравственной и моральной импотенции по части формирования привлекательного образа будущего нашей страны, так чтобы не надо было именно что «заставлять Родину любить», тем выше будет эта Стена. Которая рано или поздно падет. 20 лет стагнации мы не осилим. И не потому, что мы не Аргентина какая-нибудь. А просто не привыкли так, чтобы совсем без Мечты. А противостояние с Западом (хотя тут инициатива и двусторонняя) таковым быть не может. Да и не должно.
Георгий Бовт
Политолог
