Седьмого марта Фонд борьбы с коррупцией опубликовал небольшое новое расследование: снимая с квадрокоптера роскошное поместье первого вице-премьера Игоря Шувалова (переделанную «цековскую дачу»), сотрудники ФБК обнаружили стоящий неподалеку «дом без окон» – часть элитного жилого комплекса, жильцы которого не должны смотреть на дворец Шувалова.
Скромность вождей
Любопытно, что ровно 80 лет назад, в феврале 1938 года, вышло специальное совместное постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) «О дачах ответственных работников». Арестованные как враги народа представители партийной элиты, включая бывшего шефа НКВД Генриха Ягоду и старых революционеров Рудзутака и Межлаука, обвинялись также и в том, что «понастроили себе грандиозные дачи-дворцы на 15–20 и больше комнат, где они роскошествовали и транжирили народные деньги, демонстрируя этим свое полное бытовое разложение и перерождение» (обратите внимание, как изменилось представление о роскоши век спустя!). Больший гнев Политбюро вызвало то, что «желание иметь такие дачи все еще живет и даже развивается в кругах руководящих работников». Постановление предписывало, что семейные руководящие работники отныне могут иметь дачи не больше 7–8 комнат среднего размера, а все, что больше, необходимо «передать Совнаркому для использования в качестве домов отдыха».
Казалось бы, перед нами классический пример демонстративной скромности советских вождей. Начиная с 1960-х годов, когда очень умеренная роскошь в быту становится слегка доступна (уже разрешается гордиться хрустальной люстрой), такие представления распространяются через ностальгические анекдоты об утраченных идеалах скромности тридцатилетней давности. И возникают «новые» анекдоты о Сталине. Кавычки в слове «новые» стоят неслучайно, потому что анекдот, который вы прочитаете, – пересказ истории XVIII века про скромного Петра I, который посещает роскошный дворец своего подданного и в конце визита предлагает переименовать его в госпиталь:
Однажды покоритель Арктики Папанин (а может, герой войны Рокоссовский) пригласил Сталина на новоселье – на новую роскошную дачу. Показал ему и фонтан, и бассейн, и прочую роскошь. Был устроен пир на весь мир. На следующее утро Папанин (ну или Рокоссовский) заискивающе спрашивает генсека:
– Ну как вам моя дача?
– Хороша! Только одного не хватает.
– Чего же?
– Вывески «Детский сад» над входом.
В этом маленьком анекдоте отражается большой парадокс о «дистанции власти» в социалистическом пространстве.
Двойное послание
В 1960-е годы голландский социолог Герт Хофстеде придумал сравнительное исследование властных отношений между начальниками и подчиненными в разных странах (начал он с изучения национальных представительств корпорации IBM). Участники исследования описывали типичные для их сообщества отношения между представителями власти и подчиненными. Как к начальнику надо обращаться? Зовет ли он в гости? Советуется ли при принятии решений? Есть ли вечеринки, на которых можно увидеть жену начальника? Ответы, обработанные по определенной формуле, создают индекс «дистанции власти»: насколько и какими способами представитель властного института отделяет себя от зависимых от него людей. По итогам исследований можно ранжировать страны по индексу дистанции власти. Общества с низким индексом (например, Германия, Новая Зеландия и Израиль) отличаются распределенной ответственностью за принятие решений, допустимостью сомнений в авторитете, консультативным типом управления, стремлением к индивидуальной свободе в выражении мнений. В обществах с высоким индексом (в Китае, например) и начальник на работе, и учитель в школе, и отец дома будут требовать максимального послушания.
В государстве рабочих и крестьян сам народ делегирует полномочия править народным избранникам, как любил подчеркивать товарищ Сталин, а раз так, то никакой дистанции между правителем и простыми людьми быть не должно. Однако к концу 1920-х годов советская власть выступает против свободы слова, уничтожает последние независимые профсоюзы и создает новую систему кормления лояльных подданных (еда через закрытые распределители, машины, квартиры). В этой системе получение дач Папаниным и Рокоссовским в награду «за служение» было совершенно ожидаемым действием. В результате дистанция власти начинает увеличиваться. Появляется множество мест (магазины, дома, школы), куда ты не мог попасть, не принадлежа к номенклатурному сословию. Возникает double bind (двойное послание): с одной стороны, роскошный (по социалистическим меркам) стиль жизни становится знаком принадлежности к группе элиты, и все стремятся получить такие привилегии; с другой стороны, народные избранники не должны подчеркивать свою дистанцию от народа. Поэтому дачи из 15 комнат вызывают такой гнев – плохо не то, что они большие, а то, что это заметно «со стороны».
Народ ходит, видит
Такой парадокс должен быть как-то решен. Решается он самым остроумным способом: образ жизни элиты, отличный от повседневности простых тружеников, должен быть тотально скрыт от последних. Жители Кубы давно шептались о том, что кубинские дома крупных партийных чиновников поражают роскошью. Но увидеть их нельзя – нет в городском пространстве такого понятия, как «роскошный дом первого секретаря обкома» или «партийный квартал». Они спрятаны от внешнего взгляда. И в первую очередь это касалось дома вечного революционера Фиделя Кастро. Никто на Кубе не должен быть знать его адреса. Где-то на территории Гаваны было хитро спрятано огромное поместье со своими садами, вертолетами и коровами (настоящее молоко на Кубе – непозволительная роскошь). Это поместье носило в народе название Punto Cero – «нулевое место», то есть «несуществующее».
Аналогичным образом старались действовать советские привилегированные чиновники 1970-х годов, о чем в эмиграции вспоминал поэт Лев Лосев. Перед Новым годом райкомовский секретарь пытался вынести из распределителя при Смольном (тогда – обком партии) двух гусей, но был остановлен часовым: «Не положено, вынос продуктов из Смольного в открытом виде запрещен. – А потом часовой, понизив голос, доверительно добавил: – Народ ходит, видит, кто что выносит. Нехорошо. Надо портфель для этого дела иметь или ридикюль».
Прятать дворцы от взглядов обитателей хижин можно и более простым способом. Шестиметровый забор вокруг Дома отдыха в Плесе (в народе известного как «дача Медведева») или «дом без окон» напротив дворца Шувалова – не уникальные вещи. Например, в марте 2017 года в Махачкале жильцам частного дома замуровали наглухо окна, выходящие на двор муфтията Дагестана («по соображениям безопасности»).
Тут есть дань традиции. В середине 1960-х годов, как рассказывает 74-летний житель Казани, окна дома 59 по улице Карла Маркса выходили на «гостевой» обкомовский домик. Жильцы увидели там какие-то непотребства и написали жалобу в вышестоящие инстанции. Ответ последовал немедленно – им заложили окна кирпичом, чтобы не смотрели куда не следует.
Природа правителя
За невозможностью смотреть на правителя, его дом, знать о его личной жизни, а также находиться с ним в одном пространстве-времени проступает архаическая логика об иной, чем у простых людей, природе правителя. Вождь – другой, и поэтому все, что он делает и что его окружает, несвойственно его подданным. Так, собственно, создается представление о сакральной власти. Чем больше вождь отделен от народа, тем он становится сильнее. Поэтому такое дистанцирование и его невидимость воспринимаются как норма. Фильм Владимира Соловьева «Миропорядок-2018» о достижениях Владимира Путина начинается с того, что кортеж президента несется по пустынным улицам. Черная машина, мигалка и опустевшее шоссе представляют собой стопроцентно опознаваемую и положительную отсылку к правителю.
Третьего марта в «Лужниках» состоялся митинг-концерт в поддержку Путина – кандидата в президенты. Охрана на входе отбирала большие фотокамеры, зрители чуть не плакали, потому что они пришли туда с вполне определенной целью. Когда Владимир Путин появился, весь стадион встал в едином порыве, чтобы снять президента на смартфон. Казалось бы, зачем? Изображения Путина вполне доступны. Дело не в самом образе как таковом, но в том, что частная, личная фотография показывает, что произошло невозможное: я с правителем нахожусь в одном пространстве.
Неудивительно, что запреты видеть как самого представителя элиты, так и его жилище сейчас вновь набирают силу. В ноябре 2011 года Новосибирск был взбудоражен – в связи с приездом в город Владимира Путина жителям большого числа домов запретили подходить к окнам. Жителям улицы Вокзальная предписали «зашторить окна, не выглядывать, не фотографировать» в течение суток.
В День Победы 9 мая 2015 года живущим на Рублевском шоссе отказали в доступе к балконам и окнам – из-за кортежей, которые будут следовать по шоссе. В июне 2017 года из-за визита Владимира Путина то же самое проделали с жителями Ижевска.
Такие табу, подчеркивающие непреодолимость пропасти между «нами» и «ими», отражаются в новейших слухах:
Когда Алина Кабаева выходит за покупками, специальное подразделение ФСБ очищает от людей все ближние улицы. Идет она по пустым улицам, и никто ее не может увидеть (записано собственноручно в 2016 году).
Дистанция власти и катастрофы
Городские власти такую инициативу предпочитают не комментировать, а «просьбы к населению» до этого самого населения доводились через объявления, наклеенные на подъездах, где отказ в доступе к окну мотивировался «соображениями безопасности» (а не запретом видеть правителя, конечно). Несмотря на то что запрет смотреть через окно на правителя рационализируется («мы просто заботимся о безопасности»), такие практики все равно демонстрируют увеличение индекса дистанции власти.
Согласно логике Хофстеде, если индекс дистанции растет, значит, растет и невозможность оспорить решение представителя власти, падает ценность коллективного принятия решений и индивидуального развития. Индекс Хофстеде применялся при анализе причин, приведших к авиакатастрофам. В 1997 году возле аэропорта Гуам потерпел крушение корейский «боинг». Капитан из-за плохой видимости принял неправильное решение, а второй и третий пилоты (как мы знаем по расшифровкам черного ящика), заметившие ошибку вовремя, не смогли ему возразить прямо и пытались говорить намеками, пока не стало слишком поздно. Произошло это потому, что дистанция власти в корейской культуре не подразумевает оспаривание авторитетного мнения.
Так и в российском случае: не столь важно, как мотивируется создание дистанции, но гораздо важнее, что само явление становится показателем значительных негативных изменений внутри страны. Проспект, пустой в шесть часов вечера, где несется кортеж с мигалками, и невозможность отказать директору школы, который приказывает учителям проголосовать за Владимира Владимировича, являются элементами одной системы.
Что еще почитать
- «Митинг в “Лужниках” как смотр достижений путинской эстетики». Олег Кашин описывает большой путинский стиль
- Григорий Голосов – о том, почему современные западные политики кажутся жалкими и почему это хорошо. Внимание СМИ делает их обычными людьми и лишает власть ореола сакральности, который всегда служил орудием диктаторов.
Александра Архипова
Исследовательская группа «Мониторинг актуального фольклора», ИОН РАНХиГС
