Больше 20 лет российское отделение международного движения Transparency International изучает проблему коррупции, проводит исследования и расследования. Корреспондент «7х7» пообщался с его основателем Еленой Панфиловой о мутации коррупции и о том, как распознать ее в обычной жизни.
Новые тренды в коррупции
— Коррупция постоянно мутирует. Ей надо реагировать на законы, которые ни шатко ни валко государство принимает. Она [коррупция] прячется, уходит в тень. Из кеша уходит в электронные деньги, даже в биткоины переползает. Закроют лазейку, сделают прозрачными аукционы на тендерах, закупках — она пролезет в какую-то другую стадию госзакупок. Если в целом в государстве не построена борьба с коррупцией, а люди хотят продолжать ею заниматься, они это будут делать.
Сегодня значительно большее количество людей уделяет внимание теме коррупции. Кому-то просто любопытно: расследования, большие цифры, яхты, самолеты. А кто-то начинает системно интересоваться, потому что людям кажется, что это все связано с их собственной жизнью.
Расследования могли бы что-то сильно изменить, если бы на них реагировала прокуратура. Но в ситуации, когда прокуратура ни на какие гражданские расследования не реагирует или реагирует на одно из сотни, главная роль расследований — общественное информирование: рассказ о том, как и в каких формах коррупция может существовать.
Никакого смысла в антикоррупции без СМИ не существует. Нет никакого смысла копать-копать и не рассказать об этому никому вообще.
Условный антикоррупционер и СМИ — они как Ромул и Рем, как сиамские близнецы. Они естественным образом привязаны друг к другу. Современные средства коммуникации позволяют человеку быть и тем, и другим в одном лице: и расследователем, и вести Telegram-канал и так далее. Но объективности ради должно быть то, что в хорошей медицине принято называть «second opinion» — второе мнение.
Спасибо соцсетям, ютубам и другим каналам. Такого, чтобы расследования зависели от зарегистрированных СМИ, нет и не требуется. Большие СМИ тоже живут кликбейтами. Если они видят, что есть расследование, которое и им принесет читателей, они берут и публикуют.
Но боюсь, что времена газеты «Правда», которой «надо» верить, прошли безвозвратно. Соответственно, плохая новость: поиск объективной мысли — это усилия.
Хорошая новость: в связи с развитием онлайн-СМИ, блогинга, Telegram-каналов и так далее молодой человек, если он не ленив и соображает хоть чуть-чуть, сможет найти два-четыре источника, которые совокупно подскажут ему направление. Например, вышло расследование Алексея Навального. Человек сомневается. В расследовании упоминаются какие-то люди. Можно посмотреть, что насчет этих людей пишут государственные СМИ. Можно посмотреть альтернативные расследования. Сами эти люди часто выпускают собственные расследования. В совокупности человек составит свою точку зрения.
Сегодня санитарно-гигиенические усилия по очистке своего собственного информационного пространства находятся в руках человека.
Если ты хочешь жить и барахтаться в странных субстанциях, которые кто-то выдает за СМИ, окей, я за свободу выбора. У меня есть вручную и любовно мной лично подобранная лента моего фейсбука, в которой есть и журналисты, которые пишут для разных СМИ, и люди из власти, бизнеса. Утром просыпаюсь — и картина мира полна.
Федеральные каналы не особо смотрю. Были хорошие программы, но все это превратилось в какие-то тараканьи бега. Я их смотрю, только если меня кто-то предупредит, что там будет что-то интересное по нашей теме. «Интересное» — значит «смешное», «уморительно смешное» или «уморительный бред», который ты заносишь в папочку под названием «Запомнить и отомстить».
Реакции на расследования
— Бывает, на нас подают в суд, ругаются, топают ногами. Пару раз кто-то соглашался. Очень часто правоохранительные органы, особенно на низовом муниципальном и региональном уровнях, соглашаются, говорят, что мы правы. Например, по картельным сговорам в Санкт-Петербурге прокуратура и местное управление антимонопольной службы неоднократно признавали нашу правоту.
У нас было два суда. Суммы терпимые, одна вообще на 50 тысяч рублей, я ее сама заплатила. А вторую — миллион — нам помогли собрать. Это самый знаменитый случай. Собирали для ректора Горного университета в Санкт-Петербурге Владимира Литвиненко [дело о защите чести и достоинства научного руководителя Владимира Путина 2017 года]. Кстати, он по-прежнему этот миллион не забрал. Нам даже пришлось давать в питерской газете рекламу «Заберите миллион». Уже год пытаемся ему всучить этот миллион, деньги лежат на нашем счете.
Если говорить об опасности, то, как ни странно, если ты берешь кого-нибудь очень большого, вероятность того, что он будет за тобой бегать, меньше, чем если ты затронешь кого-то, кто берет [взятки] средне, но регулярно. Потому что это — основа его существования. Напишешь про какого-нибудь вице-министра. Ну ладно. Он прекрасно знает, что ничего не случится, за ним не придут. Он махнет рукой и скажет: «Да пусть пишут!» А вот чиновники средне-высокого уровня, для которых это [коррупция] — очень важная часть их жизни, они могут всячески пытаться заняться расследованием и журналистами: и закрыть, и в суд подать.
Как распознать коррупцию
— Я думаю, что практически все люди видят, что по каким-то непонятным причинам в 375-й раз начинают перекладывать дорогу на их дорожке около дома, хотя еще вчера она была нормальная. Но поменялся какой-нибудь муниципальный чиновник, и вдруг опять снимают асфальт и снова кладут дорогу. У человека возникает вопрос: «А с чего бы?» И первая мысль, скорее всего, будет про коррупцию. Или: «О, замечательную детскую площадку пришли, снесли, установили тоже замечательную, значит, это кому-то надо…»
Коррупцию всегда можно увидеть вокруг себя: в удорожании товаров и услуг, которые вчера еще были доступны, в появлении каких-то странных проектов, от которых ни одному сообществу никакого толка нет, но которые, очевидно, приносят выгоду.
На чей опыт опирается «Трансперенси Интернешнл — Р»
— Это такая бесконечная лента Мёбиуса, в которую вовлечено огромное количество наших партнерских организаций: организации «Трансперенси» в других странах, маленькие региональные организации в России, например наши региональные центры. Когда-то они назывались региональными приемными, их изобрели наши балканские коллеги — там в начале нулевых была проблема трансграничной коррупции. Мы адаптировали такие приемные. Позже поняли, что люди приходят не только за тем, чтобы обратиться, но и чтобы что-то узнать и чему-то научиться. Появились центры антикоррупционных знаний. Позже стали просто центрами. Другие страны тоже стали реформатировать свои приемные в универсальные центры.
Антикоррупционной деятельностью в России занимаемся не только мы. Например, ФБК, «Муниципальная пила» и другие. Многие организации занимаются антикоррупцией, не зная об этом. Например, организации, которые работают с открытыми данными, госзакупками, корпоративной прозрачностью.
Повод для гордости
— Это созданная мной команда центра «Трансперенси Интернешнл — Россия». Горжусь, что в конце 2019 года у нас было 20-летие. Несколько поколений сменилось. Мы прошли через американские горки. Были в центре всех событий, а потом нас отбрасывало на обочину всего происходящего.
С точки зрения организации, выход за пределы Москвы — один из важных шагов, который мы совершили. Нет московской коррупции, есть российская.
Практически все, кто сейчас является центром, смыслом, кровью, плотью, сердцем и мозгами, они либо пришли студентами-волонтерами, как нынешний исполнительный директор Антон Поминов или как на школе МШПИ ко мне подошел тогда еще государственный служащий Илья Шуманов. Теперь он — заместитель директора по расследованиям. Совершенно заслуженно является звездой гражданской расследовательской антикоррупции в стране.
О жизни иноагента
— Мы влетели в дурацкую историю с еще более дурацким термином «иностранные агенты». Но оказалось, что все это ни на что не влияет.
Даже очень светские знакомые, из кругов золотой молодежи Москвы, говорили: «Если вас преследуют за то, что вы делаете, я готов вам помогать».
Все сработало даже в обратную сторону, чем планировалось изобретателем этого термина, но было противно морально.
Я думаю, многие обнаружили, что с этим можно жить. Просто это довольно финансово напряжно. Тебе надо заводить еще одного бухгалтера для дополнительной отчетности. Сначала было непонятно, как все это будет. И потом, «иностранный агент» — это неприятное слово, это же как обзывалка. И надо подписывать свои материалы, что это сделал «иностранный агент». А иностранным агентом ты себя не чувствуешь. Первоначальный шок был связан с этим в первую очередь. Но все знали, что это несправедливо. Люди же видят твою работу и что тебя обзывают плохими словами, у них чувство справедливости развито. Поэтому тебя и начинают поддерживать. Видимо, в этом и секрет.
О «будущем «Трансперенси»
— Невозможно предсказать… Если бы мы жили в какой-то другой стране, я бы могла ответить на этот вопрос. Но в России… Во-первых, завтра могут принять закон, запрещающий «Трансперенеси», и все мои ответы будут нерелевантны. А с другой стороны, завтра мы можем внезапно вырасти каким-то проектом или действием. Например, как взлетели наши стажерские программы: к нам очень много студентов потекло. Не могу предсказать, что вдруг внезапно станет очень популярным, привлекательным или, наоборот, схлопнется. Команда — лучшая из лучших, но очень много внешних обстоятельств.
Про антикоррупционное образование
— Антикоррупционного образования много. Есть формальное, которое, с моей точки зрения, должны получать все в рамках курса обществознания: какие есть законы, что можно, что нельзя.
Есть более широкое, ценностное антикоррупционное образование. Оно больше говорит о том, что такое хорошо, а что плохо c точки зрения коллективного и индивидуального поведения граждан. Люди разных профессий и возрастных групп приходят и вместе пытаются разобраться, как сделать так, чтобы коррупция не угрожала личной безопасности и будущему страны.
И третье — это точечное целевое образование, когда мы хотим конкретный инструментарий донести до конкретных людей. Тут речь идет о курсе — например, оценка коррупционных рисков, коррупция в госзакупках, коррупция, связанная с конкретными рынками или образованием (университеты, детские сады и так далее). Это смесь конкретных инструментов, наложенных на специфику каждой сферы деятельности.
О проекте «Корр/Антикорр»
— Мои коллеги-социологи прошлой весной провели глубинное исследование того, как воспринимают и что знают о коррупции и антикоррупции российские студенты. Это были большие фокус-группы в разных университетах и регионах России (Петербург, Казань, Ростов-на-Дону). Выяснилось, что очень путаются. Про коррупцию знают, но не понимают. Взятку путают с подарком, с мошенничеством. Часто говорят: «Коррупция — это ужасно, но лично мне иногда хорошо от нее». Не видят большого социального вреда от нее, отмахиваются походя.
У многих уровень знания заканчивается на том, что «я помню, мы в школе рисовали антикоррупционные плакаты». В этот момент тем людям, которые всю антикоррупцию сводят к плакатам, хочется дать по башке
Решили с коллегами-социологами сделать курс как результат этого проекта именно для молодежи. У меня же большой курс академический, надо ходить ко мне учиться. Сделали научно-популярный видеокурс «Корр/Антикорр» с самыми базовыми вещами про коррупцию и антикоррупцию.
Про «выгорание» авторов
— Есть стойкие оловянные солдатики, которые годами работают над проектом. Но очень много авторов расследований «выгорает». Это во всех расследовательских организациях, особенно у молодых юристов. Им кажется, что все же доказано, до последней запятой. Они это публикуют или отправляют в государственные органы. А в ответ получают только «спасибо». И еще очень трудно не сбиться в пафос и не наврать.
Как попасть на стажировку
— У нас есть интернатуры, практики, когда мы набираем 10–12 человек, чтобы делать проекты. Иногда они больше исследовательские, иногда больше расследовательские. И иногда приходят совсем молодые люди — студенты-первокурсники.
Нижняя [возрастная] граница связана с законодательством. Чтобы к нам люди пришли, нужно согласие родителей. А так бы мы брали всех. Верхней границы не существует. Так же, как и по образованию.
Со школьниками было полтора прецедента. Девушка попала на нашу практику и летнюю школу, формально будучи школьницей (закончила школу, но уже знала, что поступила). И молодой человек. Он слушал мою лекцию на летней школе по экономике, ему захотелось к нам. Его не отобрали на исследовательско-расследовательскую интернатуру. Но у нас есть еще сервисная практика, где нужно помогать, быть волонтером. Он сказал: «Тогда я сначала в эту, а потом — в ту». У него детерминация.
Мы недавно объявляли позицию нашего будущего сотрудника. Тоже надо проходить обучение. И мне писали и звонили самые разные люди. Уже совсем взрослые, в том числе — один довольно известный муниципальный депутат. Говорил, что готов все бросить и прийти к нам.
Был проект, куда попали две девушки из дизайна. Они прекрасно участвовали в нем, обучались. Бонусом ко всему этому еще и смогли графический результат оформить. Это все стало очень удобным для использования.
Кроме столицы практикантов набирают в Калининграде, Петербурге, Барнауле, Екатеринбурге. Очень разный состав. В основном молодежь и те, кого называют таким унылым словосочетанием «молодые профессионалы».
Что ждет стажеров
— Почти четыре месяца веселой жизни. Она начнется со вводной лекции про нашу организацию: что мы делаем, как видим мир.
Потом каждую неделю вам обязательно будут читать лекцию лучшие по профессии в разных сферах нашей деятельности. Как работают декларации о доходах и имуществе, о конфликте интересов, как рассказывать об антикоррупции. То есть все аспекты нашего антикоррупционного знания.
Наша руководительница стажерских программ Гульназ Сабирова приготовит вам варианты практических заданий, из которых вы выберете то, к которому лежит сердце. Это может быть или расследование, или исследование. Дальше вы ужасно захотите всех удивить. И начнете изобретать. К нам же только очень амбициозные люди приходят. Начнете ходить по нашим специалистам. В конце вы либо просто презентуете нам идею, как конкретную проблему можно рассмотреть, либо изобретете уникальный инструмент, который будут использовать другие. К нам не приходят без идей вообще. Каждый может убедить группу, что с его идеей можно поработать и адаптировать.
Ксения Харина, «7х7»
