А действительно, откуда власть берётся, кому принадлежит? Люди рождаются, вроде, равными, но почему-то по-разному владеющими властью. У кого-то её в избытке, а у кого-то — совсем нет. Безотносительно к правоте и способностям одни обладают громадной моральной силой, а другие – бессильны. Что лежит в основе такого различия? Только ли врождённые (природные) физиологические и психические качества каждого конкретного человека (некий геном)? Если не только и не столько, то тогда какую роль в происхождении власти у тех или иных лиц играют реальная политика, реальные административные акты, реальные правовые нормы? Среди различных видов власти для массового российского сознания наиважнейшей представляется государственная власть – ведь именно она господствует в обществе и является объектом, определяющим жизнь огромных людских масс. Но и государственная власть, где бы то ни было, как и в той же России, откуда-то берётся, на чём-то держится, а не существует сама по себе, отдельно от других видов власти, отдельно от нас самих. Мнений и толков на этот счёт существует тьма, и, конечно, далеко не все из них выдерживают проверку фактами и логикой. Полно среди них и глупости, и явного бреда. Споря, люди часто забывают о том, что та же государственная власть со всеми её прелестями и гримасами – нечто большее, чем какая-то личность или группа людей, чем даже национальность или народ. Тем не менее, если мы будем стремиться понимать властные структуры, формально руководящие нашей жизнью, мыслить социологически, то сумеем установить с достаточной степенью ясности, каким образом они не только создают проблемы, но и как могут использоваться для их разрешения.
В дневниках Михаила Михайловича Пришвина, к глубокому сожалению, до сих пор ещё не удостоенных широкого распространения, есть такая запись-размышление: «Может быть, не только культура, но и сознание человеческое коренится в переходе от пассивного страдания в активное. Может быть, и власть в существе своём происходит на почве активного страдания…Переносить страдание, просто страдать — это, может быть, даже и сладко. А страдать активно, действовать, брать власть в борьбе со злом – вот это настоящее».
Данное высказывание положительно характеризует власть как особую социальную форму. Думается, что писатель не меньше кого бы то ни было знал о множестве омрачающих жизнь злоупотреблений властью и соответствующим образом к ним относился. Но в его понимании они не зачёркивают диалектической (развивающей) роли власти для жизни и общества и отдельного человека. То, что куриные яйца быстро тухнут, не может служить основанием для отказа от их употребления в пищу. Ужасы сталинской власти в самых крайних и откровенных формах своего проявления не являются поводом ставить крест на любой власти в государстве и обществе. Власть, по мнению Пришвина, действенное орудие общественного развития. Далеко не всеми это мнение разделяется. И нелюбовь к власти не только в быту наблюдается. Резко отрицательное отношение к любой власти можно зафиксировать в различных сферах человеческого существования. И даже многие крупные учёные-социологи видят во власти исключительно источник зла и всевозможных барьеров на пути социального прогресса. С их точки зрения, любая власть вредна и заразна изначально. За счёт своей вездесущести она заражает собой всё, к чему прикасается: политику, экономику, культуру, науку, образование, искусства, семейные отношения, межличностные связи, религиозную сферу. Противники власти считают, что она всегда балансирует на грани конфликта, а во многих случаях, ради достижения своих целей, его провоцирует и производит. Подчиняя себе человека, власть лишает его частной инициативы и своей природной уникальности.
Социологи делят власть на несколько видов. Общим свойством для всех из них являются отношения повеления (господства, руководства, диктата, начальничества) с одной стороны, и подчинения (послушания, подданства, зависимости) – с другой. Что из этого следует? А то, что любая власть – это системный социальный феномен. Одними начальниками она не ограничивается. Власть зиждется исключительно на отношениях такого рода, при которых одни лица повелевают, а другие реагируют на эти повеления. Без совокупного наличия тех и других, без их взаимодействия она невозможна. Власть существует, когда есть начальники и есть им подчинённые лица. Но степень их послушания бывает разной, и никогда не абсолютизируется. В отношениях начальников и подчинённых всегда обнаруживаются элементы противоборства. Так или иначе, но раб противится своему хозяину в силу природного стремления каждой личности к свободе. Абсолютное послушание по типу евангельского Агнца Божьего можно представить себе больным воображением лишь при надуманных теоретических построениях. Сам Агнец Божий далеко не всегда подчинялся заведённым в Израиле порядкам.
От общества всегда исходит неповиновение, и начальникам ничего не остаётся, как бороться с ним или заниматься предупреждением его. В ходе такого процесса рождаются компромиссы. Мудрые правители стремятся управлять, прежде всего, самими собой и не доводить дело до серьёзных конфликтов, до обострения отношений с подчинёнными. Другие одержимо идут путём многочисленных запретов и репрессий. Но, так или иначе, это свидетельствует о неполноте всякой власти. Власть не сосредоточивается в одном лице или только группе лиц. Она является результатом взаимодействия начальников со всей окружающей их средой, прежде всего социальной, хотя и другие факторы не надо исключать. Среда может проявлять послушание, но может и противодействовать. Степени того и другого проявления разнятся, но без среды не может существовать никакой власти. Речь может идти лишь о преизбыточности или недостаточности какого-то властного элемента. В ситуации с Робинзоном власть появляется тогда, когда в обществе мореплавателя появляется Пятница. Эту власть, как она описана у Дефо, можно назвать гармоничной. Но так, если и бывает, то далеко не всегда. За социальной средой всегда сохраняется право, как поступать лучше: слушаться начальников или не слушаться? Судьба начальников зависит от того, как среда (народ) отвечает на этот вопрос. Даже грудные дети, полностью зависимые от матери, в каких-то ситуациях пытаются проявлять непослушание, сопротивление. Власть матери – это и власть её ребёнка.
Власть перестаёт существовать, когда наступает абсолютное послушание. Тогда власть теряет свой смысл: зачем властвовать, если все и так послушны. Но абсолютной власти не наблюдалось и при режимах, получивших название тоталитарных, диктаторских. Даже при них полного контроля над личностью и обществом не достигалось. Власть заканчивается, когда происходит если не абсолютное, то достаточно широкое неповиновение. Рано или поздно наступает такой момент, когда ребёнок перестаёт слушаться родителей и выходит из-под их опеки. Такова семейная природа, и её не следует драматизировать, как делают некоторые родители. Аналогичные ситуации можно наблюдать, рассматривая такие виды власти как государственная и политическая. Уроки прошлого дают нам богатый материал. Режимы, стремящиеся к установлению абсолютной власти (личности или отдельных социальных групп), долго не живут, рано или поздно гибнут. Движение к абсолютной власти возможно лишь до определённой точки. У каждой власти есть свой апогей, достигнув которого, власть падает и уничтожается. Любые её телодвижения начинают идти ей только во вред. Накопление государством физической силы и усиление репрессивной мощи не только не спасает государство, но в конечном итоге становится причиной и условием его гибели. Мудрецы говорят, что не должно быть ничего слишком; всё хорошо, что в меру. Любые орудия и средства наказания, всё нарастая и нарастая, в какой-то момент теряют свою действенность. Страх перед начальниками не вечен. Наступает такая ситуация, когда государство не выдерживает своей непропорциональной силы, своей непомерной власти. То, что считалось государственной силой, оборачивается слабостью. Результатом становится крушение власти, тяжело переживаемое как на уровне руководителей, так и на уровне их подчинённых. Зависимость – очевидная. Гибель Советского Союза и других исторических империй служат убедительными примерами этого утверждения.
Послушание и непослушание, как элементы власти, имеются и при тоталитарных системах и в демократических образованиях. Смирение нигде не обнаруживается. Ключевая проблема заключается в том, как выражаются послушание и непослушание и какой ценой люди расплачиваются за них при том или ином политическом устройстве.
Тоталитарные режимы стремятся беспредельно расширять своё вмешательство в жизнь граждан, включать всю их деятельность в объём своего управления и принудительного регулирования. Государства с таким режимом часто называют всеобъемлющими. Оно в своей пропаганде отправляется от мысли, что самодеятельность граждан бесполезна и вредна, а свобода для них опасна и нежелательна. Для организации жизни и управления ею имеется властный центр: он призван всё знать, всё предвидеть, всё планировать, всё предписывать. Государство берёт на себя функцию повеления. Но этого ещё недостаточно, чтобы оформить и утвердить власть. Необходимо, чтобы кто-то взял на себя функции подчинения, послушания, согласия с установленным порядком. В случае с тоталитарным государством это послушание должно быть, если не абсолютным, то достаточно близким к этому показателю, хотя бы по внешним признакам. Многие государства стремятся к тому, чтобы население подчинялось им без всяких оговорок, но далеко не у всех это получается. Власть тоталитарных государств образуется за счёт прочного существования двоицы, при которой одни командуют, а другие позволяют это делать, проявляя согласие с государством. Власть тоталитарного государства – это власть начальников и их подчинённых. И вот тут возникает вопрос об ответственности и тех и других. Кто должен отвечать за тоталитарную власть в СССР– только ли Сталин, только ли большевики? А как быть с другой частью власти – с послушниками, благодаря которым сталинизм и большевизм процветали. Суди сейчас Сталина и его приспешников, так они заявят, что исполняли волю подавляющей численности народа. И правильно говорил поэт: «Партия – это рука миллионопалая, сжатая в один громящий кулак».
Со Сталина за все совершённые злодеяния теперь не спросишь, с «настоящих» большевиков – тоже. И тех, кто себя так называет ныне, судить за прошлое не станешь. Да и что толку от таких судов? Другой вопрос, что давно следует усвоить простую истину, согласно которой власть, даже если она проводит антинародную политику, так или иначе, держится на народе, зависима от народа и без него невозможна. Опять же, это не значит, что кто-то кем-то уполномоченный должен начать судить народ, или сам этот народ обязан поголовно выйти на площадь, чтобы посыпать свои головы пеплом. Чему не бывать, тому не бывать. Но тему соучастия народа в тоталитарной власти, а сегодня — власти авторитарной мы закрывать не вправе. Зря урокам пропадать нельзя. Участвуя в антинародной власти, народ рано или поздно получает наказание и оказывается у разбитого корыта. Но понимание народом своей ответственности за историю страны приходит не вдруг и не по чьему-то приказу. Непременным условием его появления в массовом сознании должен стать процесс вовлечения народа в реальную политическую жизнь страны.
Но это легко сказать. А как это сделать за весь народ, который не привык ощущать себя субъектом власти? Народ, который, в основной своей массе, склонен безоговорочно подчиняться руководителям-диктаторам, снимая с себя всякую ответственность за происходящее вокруг. Всё, что бы ни происходило в стране (малое и великое, хорошее и не очень), национальное сознание соотносит с отдельными персонами, занимавшими высокие властные посты. Себе в истории народ (а к нему себя всякий относит) отводит исключительно положительную роль: «народ-герой», «народ-освободитель», «народ-созидатель». Есть ещё и понимание себя как народа-страстотерпца, народа-жертвы со стороны неких враждебных внешних сил, как раз и недовольных особыми положительными свойствами народа-богоносца, народа-мессии. Если порой в народе и происходит частичное признание отдельных недостатков в жизни страны, то за собой он вины в этом не видит. Заслуги в достижениях народ принимает, но вину за поражения, за колоссальный уровень разрушений, обнаруживающийся везде и всюду, — ни в чём и никогда. Даже в случае со Сталиным народ скорее обиходно обвинит в чём-то кумира, но умолчит о своей роли в тех массовых злодеяниях, которые совершались в сталинскую пору. Это очень удобная позиция («моя хата с краю»), когда можно всё свалить на начальников и исторические обстоятельства. «Мы – люди маленькие», «а что мы можем?», «против лома нет приёма», «от нас ничего не зависит» — эти перлы «житейской мудрости» застряли в общенародном сознании. Будучи фактической властью, когда даже оппозиционеры, проводя свои акции, охотнее всего кричат: «Мы здесь власть!», люди отказываются нести ответственность за происходящее в стране, резко отделяя себя от тех, кого они считают властью. А эти, в свою очередь, защищаясь, заявляют, что никакой властью они не обладали, а вынуждены были слушаться повелений других, более важных, начальников. Самые же большие начальники, заявляют, что они подчинялись воле народа. Круг, таким образом, замыкается. Власть – везде, а спросить не с кого.
На самом-то деле у народа отмечается величайший дефицит воли (Лев Гумилёв, наверное, сказал бы «пассионарности»), картину которого можно сравнить с параличом, постигшим человека и значительно снизившим его жизненный потенциал. На почве народного безволия и снижения общественной активности возникают и вырастают всякого рода политические шарлатаны и авантюристы. Их полно и в официальной власти, и не меньше среди худо-бедно существующей оппозиции. Беда в том, что такое положение устраивает и начальников и подчинённых. Опасный род гармонии (симфонии), когда оценки и установки, принятые стереотипы и внушённые образцы поведения, связанные с более или менее сходными психическими состояниями людей, захватывают массовое сознание. Многообразные виды поведения толпы, массовая истерия и массовая паника, слухи, моды, обычаи, мифы, настроения служат появлению законов типа антитеррористического закона, окрещённого именем депутата Яровой. Это имя можно склонять как угодно. Но у депутата Яровой, как и у её коллег по депутатскому корпусу и другим государственным структурам, не было бы и малейшего шанса утвердить пакет антигуманных законов, если бы они не чувствовали поддержки населения или, по крайней мере, отсутствия противодействия. Население же, народ, безмолвствует, своей народной властью выражая согласие с законом. 140 миллионов одобрительно молчат, хотя именно против них подготовлено страшное оружие, появление которого в демократических странах трудно себе представить не в силу отсутствия в этих странах собственных яровых и мизулиных, а в силу наличия демократических независимых институтов, влияющих на принятие общественно значимых решений. У нас же не так, у нас иначе: в пору опять кричать по всем углам и закоулкам: «Народ и Партия едины!»
