Диагностика текущего момента для политзаключенного сводится к важному вопросу: заходили в его камеру, пока он отсутствовал, какие-то люди, кроме сотрудников спецприемника, или не заходили. А мы, перебирая разные версии причин болезни Алексея Навального, будем ожидать итогов независимой токсикологической экспертизы
Было время, Алексея постоянно спрашивали, почему он до сих пор жив, а он с понятным раздражением отвечал, что не собирается «тратить время на бессмысленную рефлексию». С годами этот конспирологически безупречный вопрос, утратив остроту, не утратил смысла. Поскольку лидеры протестного движения в России населяют зону повышенного риска, и первую строчку в недлинном их списке занимает руководитель Фонда борьбы с коррупцией.
Оттого уже первые сообщения о том, что оппозиционный политик, отбывающий свой очередной срок в спецприемнике, госпитализирован в 64-ю больницу с подозрением на непонятную аллергию, вызвали немалое беспокойство. Чуть позже к Навальному ненадолго прорвались его лечащие врачи и был поставлен предварительный диагноз: никакой аллергии нет и не было, налицо интоксикация «неопределенными химическими веществами». В ночь на понедельник агентство «Интерфакс» со ссылкой на больничных терапевтов уверенно диагностировало крапивницу, и тогда же к стационарному учреждению потянулись журналисты и сочувствующие, которых в ходе скоро начавшейся спецоперации похватали полисмены — многих, правда, потом отпустили. Теперь он выписан обратно в тюрьму, невзирая на возражения лечащего врача Анастасии Васильевой, и мы гадаем: что это все значит и кому верить.
Если сильно увлечься конспирологией, то можно предположить, что столь нетривиальным способом главный наш оппозиционер напоминает о себе. Сегодня, когда столичные суды неутомимо и последовательно карают незарегистрированных кандидатов в депутаты Мосгордумы и их сторонников, задержанных во время митингов и шествий, про Алексея подзабыли, и вот он снова в центре внимания. Однако у этой версии, популярной в известного рода изданиях и телеграм-каналах, имеется серьезный изъян. Наличие заболевания у Навального подтверждают не только его медики, но и официальная медицина.
Напротив, предположение о том, что он был действительно отравлен злоумышленниками, не вызывает отторжения и даже представляется вполне обоснованным. Почему нет, собственно? Какие нравственные запреты могли бы помешать нынешнему российскому начальству расправиться с ненавистным несогласным, если бы там, наверху, было бы решено, что бунтовщики в столице слишком уж обнаглели и настала пора припугнуть их по-настоящему. А лаборатория ядов в России функционирует исправно, достаточно вспомнить имена Юрия Щекочихина, Александра Литвиненко, Владимира Кара-Мурзы — младшего, Сергея Скрипаля, Юлии Скрипаль, Дон Стёрджесс, Чарли Роули, Петра Верзилова. Примеры перед глазами, трагические и разнообразные, а презумпция невиновности на это начальство не распространяется даже в тех случаях, когда преступный умысел не доказан.
Был еще случай Виктора Ющенко, в отравлении которого тоже подозревались российские чекисты, хотя задача тогда перед ними вроде бы ставилась иная, по-своему оригинальная. Не убить, но обезобразить человека, кандидата в президенты Украины, за которого граждане выходили на майдан, и с поставленной задачей спецслужбы справились наполовину: лицо Ющенко обратилось в маску прокаженного, однако на выборах он победил. Неизвестно, как будет протекать болезнь Навального, и о диоксине, насколько можно понять, речь не идет, но внешние симптомы указывают на то, что была сделана попытка его изуродовать.
Наконец, если уж совсем обойтись без теории заговоров, то следует сказать, что обычно отравление — это просто отравление. Причин множество, токсикологи исчисляют их десятками, но Луговой с Ковтуном, равно и Чепига с Мишкиным, как правило, вне подозрений. Не исключено, что и внезапный недуг, поразивший российского политика, вызван некими более или менее естественными причинами, а указанная лаборатория ядов тут ни при чем. Может, это была аллергия на спецприемник, где Навальный сидит уже в десятый, что ли, раз. Непонятно лишь, почему пациента, позавчера срочно переправленного из тюрьмы в клинику, вчера оттуда спешно выписали — опять в тюрьму. Словно по приказу, да. И что на сей счет думает Гиппократ с его знаменитой клятвой, и как вообще этические принципы врачевания соотносятся со столь непохвальным безразличием к больному.
Сам Алексей, вернувшись в камеру, опять-таки не склонен рефлексировать, а также сильно пугаться, но тоже интересуется происходящим с ним. Диагностика текущего момента для политзаключенного сводится к важному вопросу: заходили в его камеру, пока он отсутствовал, какие-то люди, кроме сотрудников спецприемника, или нет. Если не заходили, то подозревать, пожалуй, некого, ибо «местные менты были шокированы» его внешним видом больше, чем он. А если заходили, прибавим от себя, то полицейские вряд ли сознаются. И еще Навальный размышляет о тупости людской, используя в качестве рабочей версии допущение, что все же был отравлен. Он приходит к выводу, что все известные нам поступки властей, включая дело Скрипалей, дело Голунова, отказы в регистрации Соболь, Яшину и другим, массовые задержания на протестных акциях, — это следствие начальственного скудоумия, и с ним трудно спорить. Хотя есть и другие, более яркие определения того, что совершает режим в отношении своих оппонентов, но мы от них воздержимся.
Что же касается окончательного диагноза, то есть надежда, что и Навальный, и мы в обозримые сроки его узнаем. Какая такая крапивница. «Мы взяли (у больного) волосы и футболку, мы проведем независимую экспертизу, может, даже отправим в Европу», — обещает Васильева, и опыт показывает, что это решение совершенно правильное. Вспомним хотя бы про австрийскую клинику, где ставили диагноз Ющенко, и про британские исследовательские центры, в которых распознавались и полоний, и «Новичок». Но вот спрашивать у Алексея, почему он жив до сих пор, наверное, больше не надо. Ибо это вопрос в конце концов бестактный, не говоря уж о том, что в условиях российской политической жизни еще и не по адресу — а те, у кого надо осведомляться, отвечать не захотят.
Илья Мильштейн
