«Кто именно был расстрелян и кем — вопрос пока открытый»

Майстерман Семен/Фотохроника ТАСC

«В урочище Сандармох могли быть захоронены в том числе наши военнопленные, которые находились в финских (концентрационных) лагерях в годы Великой Отечественной войны», – заявил на днях на специальной пресс-конференции в Москве научный директор РВИО Михаил Мягков. Коллеги министра культуры Владимира Мединского, председателя РВИО, говорят про «финский след» второй год. Очередные раскопки на месте мемориального кладбища Сандармох под Медвежьегорском в Карелии прошли в августе 2019 года. Мягков рассказал, что его коллеги в этом году подняли из могил останки пятерых человек, вместе с фрагментами шинелей, гимнастерок, валенок, пуль и гильз от оружия различного калибра и «производства разных стран».

Урочище Сандармох расположено близ города Медвежьегорска. Массовое захоронение обнаружил глава карельского отделения «Мемориала» Юрий Дмитриев в 1997 году. Несколько лет он находится под уголовным преследованием. В 2018 его оправдали по обвинениям в развратных действиях и изготовлении порнографии, но через три месяца снова арестовали, вменив насильственные сексуальные действия в отношении приёмной дочери. На фоне продолжающегося преследования историка, которое правозащитники называют политическим, РВИО выкапывало кости и черепа с пулевыми отверстиями после обращения Минкульта Карелии. Ведомство беспокоит ущерб имиджу России, который якобы наносит общепринятая версия о захоронении там репрессированных.

«Фонтанка» публикует фрагменты книги «САНДОРМОХ: драматургия смыслов», которую написала руководитель петербургского отделения общества «Мемориал» Ирина Флиге. Издание рассказывает, как шли поиски пропавшего этапа с Соловецких островов из 1111 заключённых. Как документы НКВД помогли сначала узнать имена расстрелянных, а после и место казни. Сотрудникам «Мемориала» удалось поимённо установить 6241 человека, расстрелянных в Сандармохе.

«Где могилы наших отцов?»

В самом конце 1980-х годов родным наконец стали сообщать правдивые сведения о приговоре, дате его вынесения и дате расстрела — но не о месте казни и никоим образом не о месте захоронения. В разных городах страны проходили «недели совести». На импровизированных «стенах памяти» люди писали имена своих близких, не вернувшихся домой. На митинги выходили с плакатами «Где могилы наших отцов?»… Тогда же стали возникать первые поисковые группы, объединившие людей, главным стремлением которых было желание положить цветы на могилу близкого человека.

Память Карелии: архивные находки Чухина

В Петрозаводске, как и во многих городах страны, к 1990 году возникло общество «Мемориал». Инициатором его создания и председателем стал Иван Иванович Чухин. Будучи полковником, старшим следователем по особо важным делам МВД Карелии, он в 1990 году — на перестроечной волне — был избран в Верховный Совет России, где был, в частности, одним из авторов Закона о реабилитации жертв политических репрессий. В 1993 году И. И. Чухин стал депутатом Государственной думы. Но главной своей задачей он считал исследование истории террора и ГУЛАГа в Карелии.

К середине 1990-х годов Чухин нашел ключевые материалы по истории массовых операций Большого террора: полные комплекты протоколов заседаний карельской «тройки» и постановлений московской «двойки» по карельским «альбомам» (эти постановления отсылались в регионы для приведения приговоров в исполнение).

На основании этих материалов Чухин к середине 1990-х годов составил хронологические таблицы всех казней:

— отдельно по приговорам карельской «тройки»;

— отдельно по приговорам московской «двойки»;

— отдельно по приговорам Особой тройки НКВД Карелии, созданной в сентябре 1938 года по приказу наркома № 00606 для завершения «национальных» операций.

В таблицы входили следующие данные: дата расстрела; место расстрела (т. е. ближайший населенный пункт); количество казненных; фамилии сотрудников НКВД, совершивших казнь.

В таблицах Чухина фигурируют 11 карельских топонимов: Петрозаводск, Медгора, Кемь, Сегежа, Пудож, Водораздел, Олонец, Ругозеро, Сосновец, Кандалакша, Реболы, Кондопога, Уросозеро, Беломорск. В Карелии, в отличие от подавляющего большинства регионов, в рапортах об исполнении приговоров указывался район казни — близлежащий населенный пункт. Реально за каждым из этих обозначений могли скрываться многие десятки квадратных километров глухой карельской тайги.

В те же годы И. И. Чухин и его помощник Юрий Алексеевич Дмитриев начали составлять карельскую Книгу памяти жертв террора; к 1997 году им удалось собрать около 15 тысяч имен с краткими биографическими сведениями, из них 12 453 расстрелянных.

Обилие расстрельных урочищ в Карелии можно объяснить наличием мощного, рассредоточенного по всей территории республики лагерного комплекса — Белбалтлага (ББЛ). Хотя строительство Беломорканала официально завершилось в 1933 году, но еще в 1937–1938 годах ББЛ оставался одним из самых крупных лагерей СССР: на «достройке» и обслуживании канала было занято от 60 до 80 тысяч заключенных. В ходе Большого террора петрозаводская «тройка» приговорила к расстрелу не менее 2500–2600 каналоармейцев.

Память Карелии: поиск захоронений

Первые захоронения расстрелянных были обнаружены в окрестностях города Пудож (урочище Черная речка) в мае 1989 года краеведом Е. Г. Ниловым. Место расстрелов было определено по рассказам местных жителей. Затем были обнаружены два захоронения в городской черте Петрозаводска. На одно из них наткнулись рабочие-землекопы при проведении земляных работ в районе Сулажгоры, рядом с кирпичным заводом. Второе, в районе пос. Бесовец, было обнаружено петрозаводскими краеведами по рассказам старожилов и подтверждено целенаправленными раскопками.

Что касается места расстрела «Медгора», которое для нашей истории имеет ключевое значение, то, несмотря на архивные находки Чухина, знание о существовании где-то близ Медвежьегорска крупного расстрельного полигона оставалось неизвестным широкой публике и даже исследовательскому сообществу в целом. Дмитриев, разумеется, был в курсе полученных Чухиным результатов и планировал обследовать окрестности Медвежьегорска на предмет обнаружения здесь массовых захоронений расстрелянных.

Память Соловков: сообщество помнящих

В 1987 году на острова (Соловки. – Прим. ред.) приезжает московский кинорежиссер-документалист Марина Голдовская. Вскоре здесь начинаются съемки фильма «Власть соловецкая: свидетельства и документы». В этих съемках принимают участие и бывшие узники Соловков: Д. С. Лихачев, О. В. Волков, Е. Д. Лагутин, О. Л. Адамова-Слиозберг и другие. В конце 1988 года лента вышла в широкий прокат, и вместе с ней в публичное пространство выплеснулась тема Соловецкого лагеря. А в Соловецком музее-заповеднике началась работа по созданию выставки «Соловецкие лагеря особого назначения» — первой в СССР тематической выставки о Гулаге… В основе экспозиции — материалы и документы, собранные во время подготовки фильма…

Уже после поездки нам удалось познакомиться с семьями 126 таких «исчезнувших» заключенных. Еще в поезде, когда участники поездки начали знакомиться, рассказывать свои истории и истории своих родителей, доставать свежие справки о реабилитации с указанием дат расстрела, руководитель петербургского «Мемориала» Вениамин Викторович Иофе, сопоставив ряд отдельных справок, высказал предположение: за близкими датами приведения приговоров в исполнение скрыт массовый расстрел, проведенный осенью 1937 года.

Догадка Иофе нашла подтверждение в 1994-м: в архиве Архангельского УФСБ был обнаружен комплекс документов, в котором находились копии протоколов № 81–85, 134, 198, 199 и 303 Особой «тройки» НКВД по Ленинградской области, содержащие поименные списки приговоренных заключенных Соловецкой тюрьмы — всего 1825 человек.

От списка к биографиям

Началась работа по составлению биографий людей из этого списка.

Вокруг копирования материалов соловецких дел сложилась забавная коллизия. Сотрудники архива не разрешали копировать агентурные донесения и меморандумы, ссылаясь на то, что это документы агентурной работы, а секретность методик агентурной работы не имеет срока давности. Прошло больше года, в Сандормохе были обнаружены захоронения, торжественно открыто мемориальное кладбище. С соловецкими делами начали работать украинские исследователи, рассматривавшие соловецкие расстрелы как факт истории Украины, не потерявший своей актуальности: в этих расстрелах погиб цвет украинской интеллигенции. В Украине ученые-историки уже тогда работали в кооперации с архивистами СБУ; в Архангельск и Петрозаводск приехали и те и другие. Коллегам из ближнего зарубежья сотрудники региональных архивов ФСБ не смогли отказать в полном доступе к документам — и спустя еще год все «совершенно секретные» агентурки и меморандумы, раскрывающие тайны оперативных методик образца 1937 года, были опубликованы в Киеве в трехтомнике «Остання адреса».

Для составления и уточнения биографий нами были разосланы запросы в регионы, где соловецкие заключенные были арестованы и приговорены. Параллельно еще активнее стало общение с родственниками, которые постоянно и остро интересовались нашей работой: им очень хотелось узнать что-то новое о своих близких. Родственники и сами принялись писать запросы и знакомиться с делами, а скопированные документы и фотографии приносили в архив «Мемориала».

Иногда, наоборот, наше знакомство с детьми расстрелянных соловчан становилось результатом знакомства с делами их родителей.

Мы с Иофе выясняли судьбы и обстоятельства гибели не просто абстрактных жертв террора, а конкретных людей. Благодаря общению и дружбе с семьями пропавших соловчан, благодаря мемуарам (для меня особенную роль здесь сыграли воспоминания Юрия Чиркова) эти давно погибшие люди стали нам не чужими. Многих мы знали в лицо, читали их письма, знали слабости и привычки, знали, как жили без них дети, вдовы, сестры, братья.

Осталось найти могилы. Могилы тысячи ста одиннадцати, расстрелянных в октябре – ноябре 1937-го, пятисот девяти, расстрелянных в декабре того же года, ста девяноста восьми, расстрелянных в феврале 1938 года.

Поиски «пропавшего этапа»: начало

В 1995–1997 годах мы с Иофе сосредоточились на поисках следов первого, самого большого соловецкого этапа — 1111 заключенных Соловецкой тюрьмы, расстрелянных, согласно документам, 27 октября — 4 ноября 1937 года.

Первоначально Иофе считал, что нужно искать в Кеми. Это самый близкий к Соловкам географический пункт на материке. Здесь, на Поповом острове (ныне – пос. Рабочеостровск), находились пристань и Кемперпункт — Кемский пересыльный лагерь, из которого шли этапы на острова и в который привозили заключенных с островов. Пропавший этап в любом случае не мог миновать Кемь. Иофе предположил, что Кемь была и конечным пунктом следования приговоренных. В самом деле, зачем было везти их куда-то дальше?

Летом 1995 года в Кеми при вскрышных работах по расширению каменного карьера в районе 6-го километра бывшего Ухтинского тракта (ныне – шоссе «Кемь – Калевала») было вскрыто захоронение расстрелянных (22 человека). Работы по дальнейшему вскрытию грунта были остановлены, а обнаруженные останки перезахоронены на городском кладбище Кеми.

Летом 1996 года в поисках пропавшего этапа мы (В. В. Иофе и я) обследовали место обнаружения этих останков, но никаких дополнительных захоронений не нашли.

Дело капитана Матвеева

В 1996 году в Петербурге вышла книга очерков начальника пресс-службы УФСБ полковника Евгения Лукина «На палачах крови нет». В очерке, посвященном судьбе М. Р. Матвеева, в беллетризованной форме — но со ссылками на архивные документы! — содержались интересные подробности, имеющие прямое отношение к нашему сюжету. Если коротко, то история возникновения дела такова: 18 марта 1938 года были арестованы заместитель начальника 3-го отдела ББК НКВД Шондыш и начальник 5-го отделения 3-го отдела Бондаренко (оба лично участвовали в расстрелах в районе Медгоры согласно данным протоков заседаний карельской «тройки», обнаруженных первым главой карельского «Мемориала» Чухиным. – Прим. ред.). Их обвинили, в частности, в том, что они недостаточно гуманно осуществляли процедуру приведения в исполнение смертных приговоров. В ответ на это обвинение арестованные заявили, что стали прибегать к негуманным приемам осуществления казней по примеру капитана Матвеева из Ленинграда. 11 марта 1939 года был арестован и Матвеев.

Из обвинительного заключения:

В конце октября м-ца 1937 г. б. зам. начальника АХУ УНКВД ЛО МАТВЕЕВ был командирован во главе бригады в г. Медвежьегорск для проведения операции по приведению в исполнение приговоров над осужденными к высшей мере наказания.

При прибытии в Медвежьегорск МАТВЕЕВ заказал две деревянных «колотушки», которые стал применять для избиений осужденных, как лично, так и допускал избиения их подчиненными ему лицами. Избиения эти производились как в комнате, где связывали осужденных перед посадкой их в автомашины, так и в пути следования в машинах, а также на месте приведения приговоров в исполнение. Имели случаи убийств этой «колотушкой» осужденных в комнате, где происходило связывание, а также удушения их.

Очевидно, что осужденных отправляли к месту казни на автомашинах из какого-то здания, находящегося в пос. Медгора, столице Белбалтлага. Из какого? Функции «накопителя» здесь могло исполнять лишь одно здание — следственный изолятор ББК. Но в деле есть и прямые тому свидетельства:

Подсудимый МИРОНОВ по существу дела показал:

С 10/XI-37 года по январь месяц 1938 г. по приказанию начальника 5-го отделения 3-го отдела ББК НКВД — БОНДАРЕНКО, я был привлечен в качестве рабочей силы в опербригаду, возглавляемую БОНДАРЕНКО и зам. начальника 3-го отдела ББК — ШОНДЫШ по приведению в исполнение приговоров над осужденными к ВМН. Обстановка, в которой я и другие лица работали во время операции, не соответствовала своему назначению, т. к. изолятор, где подготовляли осужденных к отправке на место приведения в исполнение приговоров, был деревянным, в результате чего малейший крик осужденных мог отразиться на лиц, сидящих в изоляторе осужденных к ВМН. Дорога, по которой возили осужденных к месту приведения в исполнение приговоров, протяжением в 16 километров, была очень оживленной, т. к. по ней ходят люди, автобусы и автомашины.

Он же показывает:

Однажды, когда я был назначен старшим конвоя для сопровождения осужденных в пути следования, автомашина испортилась и в деревне Пиндуши встала и простояла примерно полтора часа.

Знакомство с материалами, содержащимися в деле №11602, стало поворотным пунктом в истории поисков пропавшего соловецкого этапа.

Стало ясно, что «обычное место»  (расстрелов. – Прим. ред.) — расстрельный полигон Белбалтлага — находилось в 16 км от Медвежьей горы, за поселком Пиндуши, т. е. в районе 16-го километра Повенецкого тракта, на котором стоит этот поселок. Из материалов дела следует, что глубина ям была больше человеческого роста. Теперь оставалось найти захоронения на местности.

В начале июня мы продолжили работу над биографиями из «списка 1825»: копировали материалы соловецких дел, которые отложились в архиве УФСБ Карелии. Там, в курилке, я познакомилась с Юрием Дмитриевым: после смерти Чухина он продолжал работу по составлению Книги памяти Карелии, а также искал материалы, которые могли бы помочь ему в поиске мест захоронений жертв карельской «тройки».

Мы обменялись данными о расстрелах в окрестностях Медвежьегорска, рассказали, что в поисках Соловецкого этапа вышли на «обычное место» расстрелов Белбалтлага и пригласили Дмитриева присоединиться к уже назначенной экспедиции. Он подтвердил, что Медвежьегорск как расстрельное место встречается в актах карельской «тройки», к нашим данным отнесся скептически («не там ищете»), однако принять участие в наших поисках согласился.

1 июля 1997 года: захоронению было дано имя — Сандормох.

В Медвежьегорск мы приехали 30 июня 1997 года, Дмитриев — на своей машине с 12-летней дочкой Катей и собакой. Он снял домик на берегу Онежского озера до конца лета: мы были уверены, что поиски продлятся несколько месяцев.

1 июля приступили к шурфовке. Командование воинской части, как и обещало, выделило группу солдат во главе с командиром роты старшим лейтенантом А. Жданом. Начали с песчаного пятна в старой части карьера.

Работа шла быстро: солдаты делали неглубокие шурфы около 70–80 см. Я проверяла срезы на наличие нарушения почвенных слоев, и, поскольку их не было, мы двигались дальше. К середине дня все пробы дали отрицательный результат. Было решено методично пройти с проверкой по всему периметру, полностью отработав версию карьера, и только после этого расширить зону поиска и двигаться дальше в лесной массив.

Вначале все участники экспедиции находились в напряжении — вот-вот наткнемся на останки! — но постепенно работа стала рутинно-технической, командиры гарнизона, оставив солдат, уехали, а остальные разбрелись намечать следующие точки для шурфовки. Довольно быстро из леса вернулся Дмитриев со словами: «Я нашел!»

Примерно в пятистах метрах севернее карьера (девятьсот метров от шоссе) в сосновом бору слева от дороги, ведущей вглубь леса, он обнаружил характерные проседания почвы размером 4х4 м и 10–30 см глубиной. Они имели почти правильную, слегка оплывшую по краям четырехугольную форму.

Принялись копать на новом месте. Верхние слои почвы оказались перемешанными, и в первом же раскопе на глубине двух метров потрясенные солдаты наткнулись на костные останки. Глубину залегания останков определить не удалось — щуп не достигал твердого грунта. Раскопки остановили, вызвали представителей районной прокуратуры.

В ожидании приезда расчистили верхний слой до костных останков. Дождавшись приезда помощника районного прокурора В. А. Фирстова, с его санкции из верхнего слоя извлекли черепа с пулевыми отверстиями и составили заявление в прокуратуру, содержащее «акт обнаружения останков массового захоронения казненных» и просьбу возбудить уголовное дело по факту обнаружения массового захоронения.

Реакция Фирстова была нетривиальной (или, наоборот, слишком предсказуемой): он заявил, что это не массовое захоронение, а «неединичное». На наши возражения, что здесь по всему лесу такие же расстрельные ямы, последовал ответ: «Неочевидно». Тогда мы предложили вскрыть в присутствии районной прокуратуры любое другое проседание. Прокурор выбрал самую невыразительную яму — результат оказался тот же: костные останки в несколько слоев на глубине двух метров. Изъяв для экспертизы два черепа, представители прокуратуры удалились.

Через несколько дней Дмитриев, опять в присутствии помощника прокурора Фирстова, выехал на место захоронений, вскрыл еще 5 расстрельных ям и передал для экспертизы дополнительные материалы. 17 июля на основании постановления помощника прокурора в медико-криминологическом отделении Бюро судебно-медицинской экспертизы минздрава Республики Карелии была проведена экспертиза костных останков из могил № 1, № 39, № 40 (нумерация по номерам столбиков). В заключении эксперта от 25 июля сказано: «…давность захоронения свыше 50 лет…», «На всех черепах имеются пулевые огнестрельные повреждения. Входные отверстия расположены в затылочных костях, выходные на лобных костях».

12 августа 1997-го все тот же Фирстов вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.

По предложению Иофе захоронению в лесном урочище было дано название Сандормох — так на старых картах назывался находившийся неподалеку заброшенный хутор… Была подготовлена и издана первая кладбищенская книга «Мемориальное кладбище «Сандормох». 27 октября — 4 ноября», содержащая краткие биографии 1111 человек соловецкого этапа.

Открытие мемориального комплекса

27 октября (1997 года. – Прим. ред.) в Сандормохе собралось около 900 человек. Состоялось открытие памятных знаков, освящение часовни епископом Петрозаводским и Карельским Мануилом, прошли поминальные службы: православная, католическая, лютеранская и иудейская. На траурном митинге на лесной поляне присутствовали представители генеральных консульств Германии и Польши, посол Украины, официальные представители Карелии, Татарстана, Удмуртии.

Делегация удмуртских писателей приехала, чтобы почтить память основателя удмуртской литературы Кузебая Герда, политики и деятели культуры из Украины — чтобы почтить память режиссера Леся Курбаса, литературоведа Миколы Зерова и других своих соотечественников. Как сказал в своем выступлении поэт Иван Драч, «в Сандормохе расстрелянной украинской интеллигенции оказалось больше, чем рядом с Киевом и Львовом».

Официальной Москве сказать, по-видимому, было нечего или не хотелось: депутаты Государственной думы Сергей Ковалев и Валерий Борщёв присутствовали на этой гражданской панихиде как частные лица. Не была представлена и администрация Санкт-Петербурга, так что официальное участие нашего города в этой истории свелось к тому, что ленинградская «тройка» в свое время приговорила, а ленинградская бригада расстреляла.

В этот день на мемориальное кладбище приехали 50 родственников казненных соловчан.

«Кто именно был расстрелян и кем — вопрос пока открытый»

В начале 2016 года двое петрозаводских историков — Юрий Килин и Сергей Веригин — выдвинули версию о том, что в Сандормохе находятся захоронения советских солдат, умерших или расстрелянных в финских лагерях для военнопленных в 1941–1944 годах. Статьи на эту тему появились сначала в карельской прессе, а затем в центральной печати («Известия») и во многих средствах массовой информации других регионов.

Похоже, что в разных карельских властных структурах (как и на всероссийском уровне) в 2016 году существовали разные мнения относительно того, что делать с памятью о советском терроре: то ли постараться ее дискредитировать, то ли перехватить и присвоить ее, отодвинув в сторону нежелательные общественные организации. В начале июня 2017 года в Петрозаводском университете был проведен круглый стол «Новые документы о советских военнопленных на территории Медвежьегорского района в период финской оккупации (1941–1944)». Надо сказать, что «финскую версию» там активно и убедительно критиковали, поддержали ее лишь немногие. Сами Килин и Веригин не настаивали на том, что в урочище вообще нет останков людей, казненных во время Большого террора. Они лишь утверждали, что в расстрельных ямах могут быть также захоронены советские военнопленные.

«Финская история» получила неожиданное развитие летом 2018 года: в конце августа — начале сентября экспедиция Российского военно-исторического общества (организация крайне патриотического толка; ее руководителем является министр культуры РФ В. Р. Мединский) провела полевые изыскания на территории урочища, с тем чтобы подтвердить гипотезу Килина и Веригина.

Экспедиция во главе с руководителем Департамента поисковой и реконструкторской работы РВИО Сергеем Бариновым и руководителем Ленинградского областного отделения РВИО Олегом Титберией проработала в Сандормохе четыре дня, с 25 по 28 августа, провела вскрышные работы на нескольких захоронениях Мемориального кладбища и извлекла из них останки пяти человек со связанными за спиной руками и характерными пулевыми отверстиями в черепах.

Останки эти были переданы экспертам Следственного комитета. Не дожидаясь результатов экспертизы, Титберия уже на третий день раскопок объявил журналистам: «Цель достигнута: обнаружены захоронения советских военнопленных, расстрелянных финнами во время ВОВ».

Фантасмагоричность самой гипотезы, уровень проведенных «полевых изысканий» вкупе с отсутствием разрешительной документации на их проведение на территории объекта, официально признанного объектом культурного наследия, смутила, видимо, даже руководство РВИО. Во всяком случае, 7 сентября научный директор РВИО Михаил Мягков в Москве на пресс-конференции, посвященной итогам августовской экспедиции 2018 года, был осторожен: «Кто именно был расстрелян и кем — вопрос пока открытый».

Книга Ирины Флиге «САНДОРМОХ: драматургия смыслов» издана в Санкт-Петербурге издательством «Нестор-История» в 2019 году.

Раскопки РВИО вызвали резко негативную реакцию части историков и правозащитников. Попытка чиновников снять охранный статус с территории массовых расстрелов и захоронений не увенчалась успехом.

Подготовил Николай Нелюбин, специально для «Фонтанки.ру»