Павел Лунгин, Борис Хлебников и другие кинематографисты — о ситуации вокруг «Матильды»
7 февраля «Медуза» опубликовала открытое письмо полусотни российских кинематографистов о ситуации вокруг фильма «Матильда», который пытаются запретить представители Русской православной церкви и депутат Госдумы Наталья Поклонская, и о возвращении цензуры в российскую культуру. «Медуза» попросила нескольких подписантов письма прокомментировать его подробнее и объяснить, как цензура касается конкретно их работы.
Павел Лунгин
режиссер
В свое время я не сталкивался с цензурой, хотя мои фильмы «Царь» и «Остров» по-своему поднимали вопросы веры. Я смотрю на то, как изменилось общество, и думаю, что сейчас за «Царя» мне бы открутили голову. Явление с «Матильдой» совершенно меняет атмосферу жизни в нашем обществе и переводит его в эпоху мракобесия, доносов, страха. А за этим следом идут угрозы с прямой расправой. Мы должны хотя бы морально стать против таких явлений, создать такую атмосферу, чтобы было стыдно молчать или принимать участие в такого рода действиях.
Вся цензура у нас в стране идет снизу. Она делегирована очень темным слоям населения: некультурным, малообразованным, которые с яростью неофита кричат о том, чего не понимают. Они оперируют страхом. И это не только обращения в полицию, но и «убьем, порежем, сожжем». Какое-то новое явление для современного общества зародилось. Я подписывал письмо не как кинорежиссер, а как человек, который думает, читает, дышит. Мне противно, я выражаю свое полное несогласие и призываю всех сделать это.
Борис Хлебников
режиссер
Мы немного все запутались. Это действительно очень смешная и невероятно глупая история. Мы довольно долго к клоунам относились спокойно: к [депутатам Госдумы] Мизулиной, Поклонской, Жириновскому. И тут клоунада резко стала частью жизни, а не только эпатажем. Клоуны вдруг стали делать показательные процессы, влиять на нашу жизнь, становиться ее частью. Это довольно мрачно и абсурдно; мне неинтересно жить с ними.
Все меняется с такой впечатляющей скоростью, что я не очень понимаю, в каком мире мы сейчас живем. И поэтому я не уверен в каком-то рассудке и порядке. Я помню, как в 2010 году был большой круглый стол на «Дожде» с темой «Нужна ли цензура». Тогда этот вопрос звучал дико. На эфир отдавали час, а мне казалось: вот пришли [режиссер Кирилл] Серебренников, [киновед Даниил] Дондурей, [режиссер Алексей] Попогребский, и о чем здесь говорить? Достаточно сказать «нет» и уйти. Но почему-то мы это обсуждали целый час, и в тот момент я почувствовал, что все глобально изменилось. А сейчас люди часами могут аргументировано доказывать, что цензура нужна и что без нее не проживешь. Эти изменения в жизни очень впечатляют, потому что мы их пропускаем и не успеваем понять, когда это произошло и стало всерьез: клоуны перестали быть клоунами и стали указывать, как нам жить.
Виталий Манский
режиссер документального кино
Если бы вопрос, поднятый в открытом письме, относился только к картине «Матильда», то я бы воздержался от подписания. Но в нем акцент на то, что церковь наступает на светское общество. Когда я говорю «наступление», я имею в виду процесс. Сейчас церковь вышла за свои пределы и вступает на территорию кинотеатров, выставочных залов, театров. Она начинает диктовать свои правила, хотя всеми силами комментирует, что в ситуации с «Матильдой» она ни при чем. Если это действительно так, она обязана открыто осудить последние события и осадить тех, для кого она является авторитетом.
Кинематографисты обращаются без адреса: это письмо в воздух. За право дышать этим воздухом мы и боремся. Мы обращаемся к некоему условному пространству, где имеем право на свое место. В этом воздухе, кроме нас, находятся различные институции. И они либо должны отреагировать на письмо, либо их молчание означает знак несогласия с нашей позицией. Я бы лично не обращался к патриарху, но если я подписываю открытое письмо, то подразумеваю, что патриарх живет в этом обществе и отреагирует действием: осуждением тех людей, которые вторгаются и пытаются навязать гражданскому обществу правила жизни, принятые даже не в религиозной среде, а в каком-то монастыре строгих правил.
Александр Зельдович
режиссер, сценарист
В буквальном смысле я никогда не сталкивался с цензурой. Когда я снимал свою картину «Москва» (вышла в 2000 году — Прим. «Медузы»), против нее бродили какие-то письма, возникали непонятные депутатские запросы, хотя фильм тогда был еще даже не смонтирован. Но все обернулось так, что картина попала на Венецианский фестиваль и потом два года держалась в прокате. Тогда все кончилось благополучно. Сейчас же ситуация с «Матильдой» с нормальной точки зрения абсолютно безумная от начала и до конца. Но с точки зрения общего идеологического направления, которое у нас воцаряется, она естественна и является одним из его проявлений. Необходимо высказать однозначное возмущение этой ситуацией. Особенно православной церкви, именем которой пользуются возмущающие. Но у меня нет иллюзий, что это произойдет.
Марина Разбежкина
режиссер документального кино
Никто не имеет права указывать художнику, как ему снимать кино, писать музыку и создавать картину. Ни прокурор, ни главы государства, ни христианское сообщество, ни зрители или слушатели. Независимость художника — это его абсолютное право, которое имеет конституционные основания. Когда я слушаю, что говорит Поклонская, мне становится странно, что это прокурор и член законодательного собрания. Уровень безграмотности на такой высоте, что я не понимаю, как этот человек может выполнять какие-то обязанности. Появилось огромное количество людей, которые разрешили себе судить о чем-то. И не просто судить, но запрещать, уничтожать. Министерству культуры давно бы уже откликнуться на эту ситуацию и высказать свою точку зрения, но оно молчит.
Я уже ничего ни от кого не жду: у меня свое мнение и я с ним живу; насколько могу — участвую. Люди, непричастные к этой истории и искусству, вовсе не понимают, что происходит. Это выглядит очень комично, если бы не было так драматично для художников.
Алексей Федорченко
режиссер
У нас единственная возможность борьбы — это огласка. Поэтому самое главное — не замалчивать такие ситуации. Активно же бороться должно государство, которое почему-то отошло в сторону. Оно как минимум не замечает, а как максимум — подогревает такие происшествия, что опасно для него самого. Государство специально или незаметно для себя создает силу, которая может его же и уничтожить. Замалчивание таких особых случаев, когда идут угрозы и некие сообщества начинают что-то уничтожать и применять силу, подогревает. Люди чувствуют свою безнаказанность, и их аппетиты растут.
Юрий Богомолов
кинокритик
Мы уже некоторое время наблюдаем ползучую реанимацию цензуры в нашей культуре. Это противоречит конституции нашего государства, где цензура и идеология невозможны по закону. Но появляются некие общественные советы и исторические сообщества, которые начинают контролировать художественные произведения. В обществе создается такая атмосфера, что физические угрозы по отношению к культуре иногда уже реализуются. Все это выливается в общее настроение: люди становятся более псевдорелигиозными. Появляется давление, когда под маской православия начинают выставлять художественным произведениям те или иные условия существования. Я думаю, что государство должно быть отделено от культуры. Не его дело объяснять художнику, что и как делать. Художник гораздо нравственнее, глубже и моральнее понимает действительность, чем любой из чиновников. Вся роль государства должна состоять в том, чтобы создавать условия для развития искусства и охранять его от невежественного мракобесного отношения.
Наше сообщество не очень солидарно в отношении к тому, что происходит. Часть кинематографического сообщества, объединенное Киносоюзом, выступило против травли «Матильды». А Союз кинематографистов, возглавляемый Михалковым, молчит. Хочется солидарности, четкого и прямого высказывания, а не того, чтобы выступали отдельные деятели вроде Райкина или Смирновой. Может быть, тогда государство услышит и осознает ту конфликтную коллизию, которая возникла.
