Мнение политолога Григория Голосова о двух лидерах российской политики
Эта колонка не только и не столько об Алексее Навальном, сколько о российском политическом режиме и о его лидере. Именно Владимир Путин, по моему убеждению, представляет главную угрозу долгосрочному выживанию нынешнего политического режима. Но начну с Навального, и начну с констатации очевидного: Навальный утвердился в качестве лидера российской оппозиции. По существу, такое положение на политической арене страны он завоевал еще в ходе президентской кампании 2018 года. Но до попытки отравления в оппозиционной среде продолжали звучать голоса, если и не оспаривавшие очевидный факт лидерства Навального, то выражавшие сомнение в его полезности для дела демократии в России.
Позволю себе не отвлекаться на обсуждение тех обстоятельств, что
другого сколько-нибудь популярного лидера у российской оппозиции просто нет
и что если она располагает какими-то организационными возможностями и способностями к массовой гражданской мобилизации, то сосредоточены они в руках Навального и узкого круга политиков в его орбите. Об этом оппозиционеры-противники Навального предпочитают не упоминать, поскольку спорить тут не о чем. Обсудим другие аргументы.
Некоторые из них заслуживают лишь беглого упоминания ввиду их явной несостоятельности — например, так называемый национализм Навального. Действительно, в 2007-2008 годах предпринимались попытки использовать гражданский национализм для расширения политической базы оппозиции, и Навальный в этих попытках участвовал. Полагаю, что в тогдашних условиях это было правильным тактическим выбором, к которому, возможно, российской либеральной оппозиции в целом или каким-то ее сегментам еще придется вернуться. Однако сейчас актуальность этой проблематики сошла на нет, и для самого Навального это пройденный этап. Власть смогла предотвратить развитие гражданского национализма в России, застолбив тему за персонажами вроде Захара Прилепина. С этим ничего не сделаешь, да оно того пока и не стоит.
Некоторые критики подозревают у Навального авторитарные замашки. Поскольку никаких фактических оснований для таких подозрений Навальный не дает, ограничусь кратким замечанием. Думаю, подобным критикам противна сама идея о том, что у российской оппозиции может быть лидер. Таких свободолюбивых личностей в нашей стране всегда хватало и они неизменно служили одной из основ авторитарного политического порядка, для которого раздробленность оппозиции, отсутствие у нее действенных механизмов координации — источник силы и один из главных секретов выживания. Потому что лидерство — это, с функциональной точки зрения, механизм координации. Не более, но и не менее того.
Пожалуй, не заслуживает пространного разговора и третья периодически всплывающая тема — «Навальный — проект / агент Кремля». Фактических оснований тут еще меньше, чем в двух уже упомянутых, и нужно, конечно, обладать, как бы выразиться помягче, незаурядной интеллектуальной ригидностью, чтобы продолжать разыгрывать ее после событий последних месяцев.
Ну да, хотели бы отравить — отравили бы. А раз не смогли, то, значит, не хотели, а раз не хотели — ясное дело, агент Кремля.
Это просто смешно.
Действительно, очень трудно идентифицировать такие моменты политической биографии Навального, которые свидетельствовали бы о том, что Навальный выполнял прямые указания кремлевского руководства. Но в таких фактах сторонники теории «агент Кремля» и не нуждаются, хотя должны бы. Их аргументация, насколько я вообще могу ее понять, строится на смутных предположениях, что Навальный в каких-то случаях действовал в соответствии с неявными пожеланиями российского руководства, и даже, возможно, в каких-то случаях контактировал с настоящими агентами Кремля для достижения лучшего взаимопонимания. Идя на поводу у этих фантазеров, я выскажу сейчас мысль, которая многим, вероятно, покажется кощунственной. Если бы все это было правдой — да, в чем-то шел навстречу, и да, контактировал, — то это для меня было бы свидетельством в пользу Навального, а не против него. Настоящая политика — то есть борьба за власть, а не мобилизация протеста в чистом виде, — это сложная игра. Ведущие ее люди, даже если их разделяют глубокие разногласия, а итоговый приз может достаться только одному из них, вынуждены взаимодействовать между собой, иногда даже сотрудничать. Они делают это в собственных тактических целях, часто не оповещая своих сторонников. Это нормально.
Разумеется, не все политические режимы совместимы с такой нормой. В условиях демократии сотрудничество между властью и оппозицией — явление настолько рутинное, что считается признаком успешно функционирующей системы. С другой стороны, есть такие диктатуры, которые не терпят вообще никакой оппозиции и реагируют на такие проявления исключительно репрессивно. В промежутке между этими двумя крайностями находятся разного рода «мягкие» автократии, в число которых входит и тот тип, к которому принадлежит российский политический режим — электоральный авторитаризм.
Электоральный авторитаризм — это автократия, которая притворяется демократией. Допущено существование оппозиционных партий, проводятся выборы. Однако эти выборы не ведут к смене власти. Если она и меняется, то по другим причинам, которые к выборам могут относиться лишь косвенно. Отчасти это достигается путем фальсификаций. Но фальсификации — опасный путь, поскольку для народа — или, во всяком случае, для значительной его части, — выборы должны оставаться «настоящими». Иначе вся игра теряет смысл и в народе возникает оправданное волнение.
Гораздо удобнее, если несменяемость власти достигается путем зачистки поля выборов от самых неудобных противников, информационной монополии и других уловок. Настоящая победа автократа — это не тогда, когда по результатам выборов он сохраняет власть, что предполагается по умолчанию, а тогда, когда он может с известной долей убедительности заявить: я победил честно, народ меня поддерживает, альтернативы нет. Недавние события в Белоруссии показали, что иначе режиму приходится плохо.
Электоральный авторитаризм стал глобальным явлением сравнительно недавно, но в политической науке уже наработан достаточный массив данных, чтобы с уверенностью сказать: выживаемость таких режимов прямо зависит от их способности обеспечивать эти условия. В частности, об этом свидетельствует большое исследование, недавно завершенное под руководством шведского профессора Стаффана Линдберга. Работа Линдберга и его коллег показала, что
то есть не просто выигрывают выборы, а выигрывают их так, что у населения создается иллюзия настоящей конкуренции. Как статистически демонстрируют Линдберг и его коллеги, долгожителями оказываются те режимы, которым удается соблюсти эти условия в течение первых трех выборов после победы авторитаризма.
В России это, как будто, получилось. Если считать 2003-2004 годы за первый авторитарный электоральный цикл, то пройдено уже четыре и мы на пороге пятого. Не секрет, что главным архитектором современной российской политической системы, обеспечившим этот успех, был человек, уже ушедший в политическое небытие — Владислав Сурков. Именно ему удалось выстроить нынешнюю систему с «общенациональным лидером», покровительствуемой им «партией власти», тщательно культивируемой «системной оппозицией» и столь же тщательно маргинализированными «несистемными оппозиционерами». Многовато для одной статьи, но выскажу вторую кощунственную мысль: Сурков при этом проявил стратегическое видение и значительную политическую интуицию. Он знал, что делал.
Российским властям в этих условиях оставалось действовать по принципу «бери и пользуйся». У них могло все получиться. Было бы это хорошо для России? Полагаю, нет. Лучше вовсе обойтись без авторитаризма, и шанс на это у нас был — мы его просто упустили. Устойчивые электоральные авторитарные режимы принесли большинству стран, где они устанавливались — от Египта до Мексики — застой и прозябание на задворках глобальной экономики. Однако правящим кругам этих стран было грех жаловаться, потому что если у таких режимов и есть ключевое отличительное свойство, то это широкомасштабная коррупция. Нынешняя история с «дворцом Путина», как и тысячи подобных историй помельче, ясно свидетельствуют о том, что в России так и вышло. Конечно, очень помогли запредельные нефтяные цены нулевых, но и основания для благодарности лично Суркову, устроившему такую удобную политическую систему, у российского правящего класса имелись.
Оказалось, однако, что не в коня корм. В какой-то момент система дала сбой, и он продолжает нарастать.
В последний раз сыграв по правилам в 2008 году, когда он передал власть, пусть и фиктивную, Дмитрию Медведеву, в дальнейшем Путин поставил интересы своей личной безопасности выше интересов выживания системы. Вероятно, свою — и весьма значительную — роль при этом сыграли личные качества действующего президента.
Однако не менее важно то, что именно силовой аппарат Путин сделал основной опорой своей власти и ключевой составляющей российского правящего класса. Обычно авторитарные лидеры этого избегают, правильно понимая, что чрезмерная опора на силовиков превращает их в долгосрочную политическую угрозу для режима. Зачем подчиняться тому, кто от тебя полностью зависит, если можно самим взять власть? Но, видимо, некоторые биографические детали затрудняют понимание Путиным этого довольно очевидного соображения.
Подчеркну:
Если бы в 2012 году Путин остался премьером, то его шансы на сохранение фактической власти были бы очень высокими. И в 2024 году он мог бы сохраниться у власти в качестве главы Госсовета или какого-то другого «елбасы», прочно и надолго. Но все это — с известной долей неопределенности, абсолютных гарантий в таких ситуациях не бывает. Однако именно этого — институционализации неопределенности — Путин испугался до такой степени, что все тщательные сурковские наработки пошли насмарку.
Отклонившись от обычной динамики электорального авторитаризма, российская политика все более приобретает конфронтационный и репрессивный характер. Конечно, игры вокруг выборов продолжаются — вот и обветшавшей «Справедливой России» делают апгрейд, — но убедительность этих маневров, как и «системной оппозиции» в целом, минимальна. Лидером российской оппозиции стал политик, до такой степени неприемлемый для властей, что дело дошло до покушения на его убийство.
Как показали массовые январские акции в защиту Навального, единственный доступный режиму метод взаимодействия с его сторонниками — аресты и полицейские дубинки, а единственный аргумент в идейной борьбе с ними — дежурные ссылки на американский Госдеп. И все это свидетельствует лишь о том, что шансы российского электорального авторитаризма на долгосрочное выживание резко снижаются. Виноват в этом не Навальный и даже не Госдеп, а Путин: человек — системный сбой.
Григорий Голосов,
Декан факультета политических наук Европейского университета в Санкт-Петербурге, автор книги «Автократия, или одиночество власти»
