Мнение юриста Павла Чикова об эволюции представлений силовиков о сути экстремистской деятельности
Подача прокуратурой Москвы иска о признании экстремистскими структур Алексея Навального удивила не только членов его команды, широкую публику, но и экспертов — потому что в принципе довольно трудно представить что-то более далекое друг от друга, чем беловоротничковое, технологически продвинутое и пользующееся широкой поддержкой оппозиционное движение, возглавляемое Алексеем Навальным, и экстремистов, под которыми в общественном сознании в разные периоды подразумевались разные, но, как правило, маргинализированные и склонные к насилию полуподпольные группы.
За последние годы образ экстремиста сильно изменился, и не только в восприятии обывателей, но и в судебной и правоохранительной практике — и эти перемены вписываются в широкий контекст изменений в стране.
Уголовная ответственность за возбуждение вражды по признаку национальности, религии, расы (ст. 282) была предусмотрена российским Уголовным кодексом в первой же его редакции, вступившей в силу в 1997 году, хотя первые несколько лет его действия статья не применялась. Ее основнойсмысл был в защите наиболее уязвимых и дискриминируемых групп. В традиционных демократических государствах есть законы о запрете дискриминации, защищающие представителей уязвимых групп от неравного к ним отношения. Крайнее проявление такой дискриминации, обычно связанной с насилием или угрозой его применения, относится к преступлениям и предусмотрено уголовным законодательством. Но в России развитие пошло другим путем.
2000-е
Мы помним, что Владимир Путин возглавил страну на волне второй чеченской кампании и успешного отражения атаки боевиков на Дагестан.
Образ внутреннего врага тогда плотно ассоциировался с бородатым вооруженным исламским радикалом,
и новый закон об экстремистской деятельности, принятый в 2002 году, как раз и был призван создать заслон религиозной и национальной розни. Его формулировки уже тогда настораживали специалистов (например, экспертов Центра СОВА, созданного в том же 2002 году).
В массовом сознании экстремизм в то время мало чем отличался от терроризма. В том же 2002 году, когда был принят закон об экстремизме, произошел крупный теракт в театральном центре на Дубровке в Москве, два года спустя — захват школы в Беслане. Люди были встревожены и напуганы, решительные действия силовиков против внутренних врагов выглядели оправданными.
В 2003 году Верховный суд России впервые запретил деятельность организации, вернее сразу группы, включая «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами» и движение «Талибан». Суд признал их террористическими, но сторонников затем много лет судили по статье «участие в деятельности экстремистской организации» — лишний раз подтверждая
отсутствие четкого разграничения между терминами «террорист» и «экстремист»
(позднее была принята отдельная статья УК для участников террористической организации, и сторонников этих групп продолжили судить уже по ней). Судебный процесс в ВС был закрытым, в нем участвовали только представители Генеральной прокуратуры и ФСБ, а решение не было опубликовано — лишь спустя пару лет сотрудникам Правозащитного центра «Мемориал» удалось скопировать его из одного из уголовных дел об участии в деятельности экстремистской организации, которые к тому времени стали медленно расползаться по стране (сегодня оно открыто опубликовано на сайте Национального антитеррористического комитета). Такая келейность принятия решений Верховным судом — решений, создающих риски уголовного преследования и лишения свободы — вызывала критику правозащитников. Никто из них никогда не разделял взгляды «Хизб ут-Тахрир», вопрос был в другом — в равенстве всех перед судом, в процедуре и справедливости судебного решения, ведь то, что сегодня допустимо в отношении страшных и ужасных религиозных фанатиков, создает опасный прецедент применения того же подхода завтра уже к кому угодно, и именно это в конечном счете и произошло. Именно поэтому тогда юрист «Мемориала», а сегодня глава международной практики Агоры Кирилл Коротеев представлял интересы участников «Хизб ут-Тахрир» в Европейском суде по правам человека. Однако тот отказался усмотреть нарушение Конвенции, поскольку само движение исповедует антилиберальные ценности.
Интересно, что запрет движения «Талибан» не мешает представителям российской власти периодически встречаться и вести переговоры с его представителями.
Затем главными экстремистами в России стали русские националисты.
Силовики стали преследовать национал-большевиков. В 2004 году Национал-большевистская партия (НБП) была признана экстремистской организацией. За ней последовали Национал-социалистическое общество (НСО) и многочисленные неонацистские группировки. Боролись с ними оперативники УБОПов (Управлений по борьбе с организованной преступностью), на основе которых позже, в 2008 году, были созданы Центры противодействия экстремизму. Десятки нацболов подверглись уголовному преследованию за участие в деятельности запрещенной НБП. Символика нацболов — черные серп и молот на белом фоне с красным обрамлением — была признана экстремистской и на протяжении 15 лет остается основанием для привлечения к административной ответственности и арестов. Ст. 282 Уголовного кодекса получила тогда название «русской статьи» как раз в результате разгрома правых движений.
2010-е
Набирающая обороты и разрастающаяся кампания борьбы с экстремизмом достигла своего апогея к середине 2010-х годов. Чуть ли не каждое федеральное ведомство было обязано отчитываться об успехах своей борьбы с экстремизмом: Федеральная таможенная служба — об изъятии на границе экстремистской литературы, прокуратура — о пополнении перечня экстремистских материалов, Центры противодействия экстремизму — о количестве уголовных дел, возбужденных по соответствующим статьям. Конвейер стал самоцелью, внутренними врагами стали не экстремисты-бомбисты, а иностранные агенты, сторонники нежелательных организаций, последователи вышедшего на свободу Михаила Ходорковского и активисты быстро увеличивающей популярность и влияние команды Навального.
К 2018 году типичный экстремист уже выглядел совсем не так, как десять лет назад: классический пример — студентка Алтайского госинститута культуры Мария Мотузная, которая попала под уголовное преследование за размещение нескольких картинок в своем аккаунте в соцсети «ВКонтакте». Дело Мотузной запустило мощнейшую общественную кампанию, которая привела к декриминализации первичного экстремизма, т.е. перевода его в массе своей из уголовного правонарушения в административное. Это сопровождалось резким понижением роли и влиятельности центров «Э».
Экстремизм начал выходить из моды.
Чтобы хоть как-то обеспечить армию борцов с экстремизмом работой, в то же самое время Верховный суд России массово, одним большим пакетом, признал экстремистскими сотни отделений религиозного движения «Свидетели Иеговы». По самым скромным подсчетам, в России проживает более 150 тысяч последователей этого христианского течения. Сотни свидетелей Иеговы подверглись уголовному преследованию, десятки находятся в тюрьмах и следственных изоляторах. Так к 2020-м годам образ экстремиста стал приобретать черты молодых людей в белых рубашках с Библией под мышкой.
2020-е
Ни самому Алексею Навальному, ни его сторонникам, ни его организациям никогда не предъявлялись претензии в рамках антиэкстремистского законодательства. К этому не было никаких предпосылок. Экстремизм, согласно профильному федеральному закону, предполагает насилие или призывы к нему. Команда Навального же всегда подчеркивала исключительно мирный характер любых уличных протестов, традиционно выступая адептами юридических процедур. Навальный, его ближайшие коллеги Иван Жданов, Любовь Соболь — это юристы по образованию и по мировоззрению.
Так за два десятка лет экстремизм из синонима терроризма превратился в синоним политической оппозиции.
Признание их экстремистами преследует две простых и очевидных цели. Первая — попытка маргинализировать ведущую оппозиционную структуру России в глазах граждан. Вторая и самая главная причина — за почти 20 лет в России был сформирован и доведен до идеала механизм преследования экстремистов. Есть все необходимые методички, указания, сложившиеся следственная и судебная практики. Каждое ведомство знает, что ему нужно предпринимать: что делать полиции, прокуратуре, Роскомнадзору, Минюсту, судам, банкам — роли давно расписаны и многократно отрепетированы. Как только суд в закрытом из-за государственной тайны заседании вынесет решение о признании структур Навального экстремистскими (по закону, оно подлежит немедленному исполнению), весь этот отлаженный, притертый и обильно смазанный механизм начнет перемалывать систему, которую Навальный строил последние десять лет.
Павел Чиков
Руководитель Международной правозащитной группы «Агора»
