Усиление «группы Золотова» продемонстрировано на улицах российских городов
Во время митинга против пенсионной реформы в Москве. Фото: Sergei Karpukhin / Reuters
Человек с дубинкой, избивающий лежащего на асфальте безоружного гражданина – это худшее, что есть сегодня в России. По какому угодно критерию, в каком угодно зачете, даже если выстроить их всех в ряд – и матерого татуированного бандита, и бородатого террориста, и маньяка из парка, и толстого коррупционера, кого угодно – все равно худшим будет вот этот с дубинкой. Бандит умеет и любит рисковать. Террорист верит, по крайней мере, в свой рай с девственницами. Коррупционер знает, чего хочет. Маньяк подчинился страстям – но своим и ничьим больше. А этот – всеми свойствами он наделен по чужой воле. Дубинку ему выдали, форму сшили, сам по себе он никто. Трус и ничтожество, и какой бы ни была историческая этимология слова «мусор», его буквальное значение – ну, тот случай, когда язык не обманешь; ничего хорошего о человеке с дубинкой сказать нельзя, только вот это.
О человеке с дубинкой нельзя сказать и того, что он сам по себе что-то решает, и что от него что-то зависит; конечно, нет. По крайней мере, когда речь идет о политическом мероприятии, за каждым замахом дубинки стоит политическое решение, принятое не человеком с дубинкой и даже не его начальниками при генеральских погонах. Они, в общем, сами дубинка в руках людей в костюмах, которые каждый раз в зависимости от своих политических планов, текущих обстоятельств и прочего решают, быть дубинке или не быть, бить безоружных граждан или не бить. Случаев, когда протестующие ждали полицейской жестокости, а ее не было, в истории последних лет тоже хватало.
Немотивированное полицейское насилие в Москве, Петербурге (особенно там) и нескольких других крупных городах – это результат политического решения. Зачем и почему оно было принято – об этом, наверное, интересно гадать; пенсионная реформа, или воспитание оппозиции в том духе, чтобы единственной общепризнанной формой протеста остались школьники, сидящие на фонарных столбах, черт его знает. Чтобы не недооценивать власть, лучше исходить из того, что у нее всегда в таких случаях есть какой-нибудь самый коварный политический план. Но даже если этот план идеален, первое и самое спорное его последствие на виду уже сейчас, потому что любая, самая хитрая идея, когда она спускается с уровня кремлевских кабинетов на уровень человека с дубинкой, выставленного на площади, из хитрой идеи превращается в тупой беспримесный садизм.
Человек с дубинкой не знает, почему 7 октября прошлого года ему сказали никого не бить, а в это воскресенье бить разрешили – он бьет, ему нравится, и рядом с ним еще один такой же, которому нравится, и еще, и еще, и много их, и в Петербурге еще столько же, и в Екатеринбурге, и еще где-то – тысячи, тысячи, а над ними еще сотни без дубинок в руках, но с серьезными погонами, а над теми – десятки с еще более серьезными, а над самыми серьезными – целых два министра. То есть один просто министр, а другой – почти министр, но телохранительское прошлое делает его сверхминистром, более влиятельным, по крайней мере, чем глава ослабленного и урезанного МВД. И вот они, Колокольцев и Золотов, каждый из своего кабинета наблюдают за тем, как их подчиненные, дружно взаимодействуя, одерживают победу над школьниками и молодежью – наверное, они довольны, но тут уже чистым садизмом ничего не объяснишь, тут уже опять политика, но, пройдя через фильтр дубинок на площади, эта политика мало общего имеет с той, которая начиналась в тех кабинетах, где люди в костюмах решали, бить или не бить. Здесь мотивация людей в костюмах уже просто не имеет значения, здесь первична дубинка, и каждый ее удар придает дополнительный политический вес им всем – и тому ничтожеству, которое держит дубинку в руках, и его непосредственному начальнику, и тем, с серьезными погонами, и обоим министрам. Признавая политическое значение дубинки, власть сама наделяет полицейщину политической субъектностью.
Шутки про «группу Школова» давно перестали быть смешными, но усиление «группы Золотова», продемонстрированное на митингах в полный рост, выглядит убедительнее любых политологических выкладок. Власть, с которой теснее всего соприкасается гражданин – это именно человек с дубинкой, а если учесть, что человека с дубинкой и пенсионная реформа, в общем, никак не касается, то линия гражданского противостояния прочерчивается очень четко: по одну ее сторону находятся мирные граждане России, по другую – люди с дубинками.
Это – рукотворное разделение, и его рукотворность позволяет думать, что власть в нем заинтересована, сознательно его добивается, культивирует его и дорожит им. Наверное, власти зачем-то это нужно, но нужно именно сейчас. Для решения проблем, связанных с митингами Навального, человек с дубинкой, видимо, подходит неплохо, но при любом изменении государственного курса – даже не после Путина, даже еще при Путине, – тот же человек с той же дубинкой сам легко может стать проблемой хотя бы в том смысле, что излишнее влияние полицейских структур станет помехой и обузой для остальной власти – а может быть, и как-нибудь более драматично, например, когда пенсионный возраст повышать придется и силовикам тоже. Превращая полицейщину в политический субъект, власть (та, которая в костюмах) сама подвергает себя риску противостояния с полицейщиной в недалеком будущем, и никаких оснований для уверенности в том, что люди в пиджаках всегда победят людей с дубинками, нет и быть не может.
Олег Кашин
Журналист
