Неправы те, кто говорит, что подавление митингов в Москве — явный признак происходящего на наших глазах государственного переворота. Этот переворот на самом деле начался далеко не сегодня. И даже задолго до Путина
Двадцать восемь лет назад, в такой же понедельник 19 августа советские граждане узнали, что вся власть в стране принадлежит Государственному комитету по чрезвычайному положению; в Москву были введены войска; президент СССР оказался заблокированным на своей даче в Крыму — таким был единственный государственный переворот в истории СССР, попытка которого ограничилась тремя днями. В августе 2019 года на улицах Москвы было не меньше спецтехники, а уж задержаний и арестов случилось куда больше, чем в августе 1991-го; президент снова был в Крыму — и многие политики и публицисты вновь заговорили о том, что они проснулись в другой стране, в которой наступила диктатура и где, конечно же, случился государственный переворот. На мой взгляд, если кто-то и проснулся в стране, существенно отличавшейся от той, в которой засыпал и пропустил переход от демократии к диктатуре, то она или он, вероятно, находились в летаргии или в медикаментозной коме — потому что диктатура в России существует уже довольно давно, а вот о государственном перевороте хотелось бы поговорить немного поподробнее.
Если в СССР состояние госпереворота (именно состояние, так как случившимся фактом он все же не стал) продлилось несколько дней, то в сменившей его России оно, на мой взгляд, пусть и не слишком отчетливо, но продолжается десятилетия и давно уже стало самой сутью истории той страны, в которой мы живем.
Статья 1 Конституции Российской Федерации определяет страну как «демократическое федеративное правовое государство». Оставим за скобками тот факт, что текст этого документа был написан и принят после того, как президент принял и реализовал решение силовым методом разогнать главный орган представительной власти, легитимно избранный и открывший ему путь на вершину власти, — обратимся исключительно к последующим событиям.
Российская Федерация — новое независимое государство. В ее Конституции 1993 года нигде не сказано, что она является правопреемником Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. В прежнем тексте Конституции РСФСР 1978 года замена слова РСФСР на слова «Российская Федерация — Россия» была осуществлена на основании Закона №2708-1 от 21 апреля 1992 года. Казалось бы, ничего странного в этом нет — если, конечно, не вспоминать другой основополагающий документ, подписанный несколько ранее, 31 марта 1992 года. Назывался он «Договором о разграничении предметов ведения и полномочий между федеральными органами государственной власти Российской Федерации и (sic!) органами власти суверенных республик в составе Российской Федерации». Именно этот Федеративный договор и учредил в собственно юридическом значении современную Россию, подчеркнув ее федеративный характер. Однако с течением времени в политической системе страны произошли существенные изменения.
Во-первых, Чеченская Республика не подписала Договор от 31 марта 1992 года и таким образом формально не стала частью Российской Федерации. Но именно последовавшее за подписанием договора принятие Закона №2708-1 распространило суверенитет нового государства и на эту территорию, что впоследствии стало обоснованием отношения к попыткам властей и населения Чеченской Республики защитить свою независимость как к сепаратизму и привело к двум войнам, в результате которых Российская Федерация присоединила к себе данную территорию de jure в нарушение Федеративного договора.
Во-вторых, Конституция 1993 года как бы инкорпорировала в себя Федеративный договор в статьях 65-79 — но при этом упоминание о суверенных республиках исчезло, заменившись термином «субъекты Российской Федерации», а через восемь лет определение Конституционного Суда №249-О от 6 декабря 2001 года установило, что «ограничения суверенитета Российской Федерации, ее конституционно-правового статуса и полномочий» противоречат Конституции Российской Федерации и не подлежат применению. По сути, с этого момента Россия перестала быть подлинной федерацией.
В-третьих, в 2001–2004 годах была проведена реформа представительной и исполнительной власти, в результате которой сначала всенародно избранные губернаторы и председатели региональных заксобраний (также избиравшиеся населением как депутаты этих собраний) были заменены в Совете Федерации на «представителей регионов», за которых никто не голосовал, а затем были отменены и прямые выборы губернаторов (в данном случае я бы хотел акцентировать внимание не на том, что избирателями стали депутаты, а не граждане, а на том, что вносить кандидатуры стал президент, а не жители региона).
В-четвертых, с 2010 года возникла практика увольнения губернаторов «в связи с утратой доверия» президента, а позже, несмотря на восстановление в 2011 году прямой выборности регионального начальства, появилась возможность назначать и. о. на срок больше года (ввиду введения единого дня голосования) и даже менять одного и. о. на другого по воле Кремля, вообще не интересуясь чьим-либо мнением на местах (об искусственном ограничении прав граждан становиться кандидатом на губернаторских выборах я и не говорю).
Таким образом, вся история российского «федерализма» представляет собой непрерывный государственный переворот, воплотившийся в создании de facto унитарного государства (ни в одной федерации президент или премьер-министр не назначает губернаторов или их и. о. и не отрешает глав субъектов федерации от должности).
Российская Федерация — демократическое государство. «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ» — гласит статья 3 Конституции России. Этот аспект российской государственности, отметим, претерпел с течением времени не менее впечатляющие изменения, чем формально лежавший в ее основе принцип федерализма.
Во-первых, следует обратить внимание на президентские выборы, учитывая роль института президентства в России. Сегодня можно констатировать, что за более чем 30 лет в стране не было избрано главы государства, который не был представителем иной политической силы, чем его предшественник, и не был бы им выдвинут, то есть фундаментальный признак демократической системы, а именно возможность народа ненасильственно сменить власть на свободных выборах отсутствует. Эта «линия» началась с «украденных выборов» 1996 года, в ходе которых избиратели столкнулись с волной кремлевской дезинформации и пропаганды, и продолжилась притворной отставкой Бориса Ельцина в 1999 году. Статья 92 Конституции в пункте 3 предполагает временное исполнение обязанностей президента председателем правительства в «случаях, когда президент Российской Федерации не в состоянии выполнять свои обязанности» — а ничего, что бы воспрепятствовало этому, 31 декабря 1999 года не произошло. Про два срока нахождения в должности я и не говорю, равно как и про последовательное ограничение возможности граждан быть выдвинутыми кандидатом на высший пост в стране.
Во-вторых, в России неоднократно и последовательно ограничивалось право граждан на изъявление своей воли на референдуме. Если закон РСФСР №241-1 от 16 октября 1990 года давал право назначать всенародное голосование 1/3 депутатов Верховного Совета или 1 миллиону граждан, то действующий ныне закон №5-ФКЗ от 11 июня 2004 года увеличивает число заявителей-граждан до 2 миллионов человек и исключает возможность назначения референдума парламентом. В результате всех изменений законодательства в этой сфере в России после 1993 года референдумы на национальном уровне не проводились вообще, а в субъектах Российской Федерации не было организовано ни одного референдума, который был бы инициирован гражданами, а не органами власти (последние же интересовались такими животрепещущими вопросами, как, например, установление стандарта местного времени в Волгоградской области 18 марта 2018 года); знаменитый крымский референдум в 2014 году состоялся — в нарушение действовавших на тот момент законов — на территории Украины, а не Российской Федерации (что признается всеми российскими официальными лицами).
Госпереворот происходит в современной России перманентно
и является смыслом деятельности отечественной политической элиты,
не изменившимся по крайней мере с октября 1993 года
В-третьих, в России, несмотря на то что с момента провозглашения ее независимости политическая форма государства не изменялась (в отличие, например, от Франции с ее несколькими «республиками»), ни один состав Федерального Собрания не был избран по тем же правилам, что и предшествовавший ему: к очередным выборам правила выборов или сроки полномочий депутатов Госдумы и членов Совета Федерации оказывались отличными от тех, которые были установлены в преддверии предыдущих выборов. Про сложности допуска к выборам я тоже не вспоминаю, хотя они постоянно нарастали, в том числе и за счет изменения законодательства об избирательном залоге, избирательных блоках, партиях, имеющих право выдвижения кандидатов, а также о количестве подписей за самовыдвиженцев и процедуре их сбора и верификации.
В-четвертых, масса радикальных изменений произошла на уровне местного самоуправления — и прежде всего в связи с фактической ликвидацией права граждан на прямое избрание мэров и иных руководителей своих городов. На сегодняшний день из российских городов-миллионников мэра напрямую выбирают только в Новосибирске (Москва, Санкт-Петербург и Севастополь имеют статус субъектов Российской Федерации), а среди центров отдельных регионов — лишь в Томске, Кемерово, Якутске, Хабаровске, Абакане и Анадыре. Реформа местного самоуправления от 2014 года сделала управление городскими поселениями «корпоративным»: полномочиями руководителя наделяются даже не руководители местных представительных органов власти, а никем не избранные «сити-менеджеры», для выявления которых назначаются не выборы, а «конкурсы».
Таким образом, история российской «демократии» также являет собой последовательный ряд актов переворотов и узурпации власти, результатом которых становится невозможность реализации гражданами ни пассивного, ни подчас даже активного избирательного права (можно вспомнить, например, запрет голосования «против всех») и фактическое оформление условий для полной неподотчетности власти населению.
Российская Федерация также претендует на правовой характер, но в этом возникает сегодня еще больше сомнений. Фундаментальные положения Конституции о правах граждан начали радикально ограничиваться разного рода законами с начала 2000-х годов, в результате чего формально уведомительный характер организации митингов стал разешительным по закону №54-ФЗ от 19 июня 2004 г.; появилась эффективная цензура, были введены ограничения по контролю над средствами массовой информации; ограничены права граждан, имеющих не только двойное гражданство, но и разрешения на проживание за рубежом или владеющих там имуществом или иными активами, и т. д.
За годы существования независимой России радикально изменилась судебная система — начиная с Конституционного и Верховного Судов и до самых низших звеньев судебной системы; независимость «третьей власти», как можно видеть из многих ее решений, утрачена, а фундаментальные принципы судопроизводства, такие, например, как запрет наказания несколько раз за одно и то же преступление, игнорируются. Отменен принцип верховенства международного права над национальным, серьезно расширены права спецслужб и фактически утрачен гражданский контроль над ними.
Подводя некоторые итоги, можно повторить основную мысль: те, кто видит в недавних событиях некий происшедший в России «государственный переворот», в корне неправы. Ни расправы силовиков с мирными демонстрантами в Москве, ни лишение россиян права на выдвижение своих кандидатов и на участие в выборах, ни нынешняя ситуация с формированием ЦИКа или судебной власти, ни преследования журналистов и блогеров и даже возвращение Владимира Путина в Кремль в 2012 году, вопреки духу Конституции о запрете занимать президентский пост более двух сроков подряд, сами по себе свидетельством государственного переворота не являются. Государственный переворот — как неправовая, хотя порой и выглядящая законной форма изменения характера государственной власти — происходит в современной России перманентно и является смыслом деятельности отечественной политической элиты, не изменившимся по крайней мере с октября 1993 года, а, скорее всего, и с первых дней после того, как Михаил Горбачев покинул свой кабинет в Кремле. Именно это обстоятельство делает ситуацию в стране столь безнадежной: тут нельзя не вспомнить слова Дэвида Линча: In a town like Twin Peaks, noone is innocent — неисправимость российского государства, все глубже погружающегося в трясину тоталитаризма, если не фашизации, обусловлена тем, что самые разные поколения политических элит внесли в этот процесс свой уникальный и непереоценимый вклад. Практически так же, как в СССР попытка построения демократического социализма сломалась во многом от невозможности найти в прошлом некий идеал (например, отвергнуть сталинский террор апелляцией к ленинским временам), так и в современной России невозможно осудить путинизм, противопоставляя ему первые годы новой российской государственности. Процесс отторжения тех демократии, самоуправления и правового сознания, которые начали промоутироваться в годы перестройки, характеризует всю историю Российской Федерации, которая изначально (как, чего греха таить, и большинство республик бывшего Советского Союза) воспринималась ее руководителями как личная собственность, контроль над которой необходимо сохранить любыми средствами.
Владислав Иноземцев
