Путин живет в двух мирах, которые совместимы, но далеко не тождественны: мир «приличий» и мир «борьбы с врагом»
Владимир Путин провел заседание Совета по правам человека при президенте. От заседания наблюдатели не ждали новостей. Общение Путина с правозащитниками давно превратилось в ритуал: для президента это неприятная повинность, для членов СПЧ – важный публичный акт, позволяющий попасть в федеральную повестку дня. Путин и СПЧ строят отношения как в браке по расчету: несмотря на взаимную неприязнь и недоверие, обстоятельства требуют проявлять терпение и демонстрировать признаки понимания. Тем не менее с годами эта игра дается президенту все труднее: расхождение между его реальным отношением к происходящему и стремлением сохранить «приличия» становится все более ощутимым.
Как правило, в публичной сфере президент высказывается исходя из общепризнанных норм и приличий, куда относятся такие тривиальные приоритеты, как права человека, уважение к журналистам, недопущение преследования по политически мотивам, недопустимость манипулирования на выборах и т.д. Если полностью исключить политический контекст происходящего, то есть не учитывать реально происходящие события в России и текущие консервативные тренды, а просто прочитать отдельные тезисы выступлений Владимира Путина, то его ценностная система, вырванная из контекста, ничем не отличается от ценностной системы большинства лидеров развитых демократических стран. Он с гордостью заявляет, что число НКО – иностранных агентов в России сократилось почти вдвое, он активно поддерживает правозащитную деятельность, резко критикует практику политических репрессий, соглашается с предложением Людмилы Алексеевой развивать институт помилования (практика, которой корпоративно сопротивляется все силовое сообщество) и с тезисом, что запретительных мер, принимаемых парламентом, должно быть меньше. В контексте общения с членами СПЧ было много таких соглашательских реверсов в сторону правозащитников.
В рамках такого мира политических приличий Владимир Путин старательно пытается удержаться в цивилизованном пространстве, как политик, который говорит на одном языке с гражданским обществом, разделяет базовые ценности. Однако если наблюдать выступления Путина в течение всего времени его правления, то заметно, как все более церемониальным становится этот мир для президента, превращаясь в риторический камуфляж. Он пока еще не может позволить себе публично усомниться в целесообразности свободы слова или потребовать «приструнить» правозащитников как потенциальных врагов. И как минимум отдает себе отчет в том, что для поддержания статуса «приличного президента» ему придется следовать определенным правилам и участвовать в не всегда приятных ритуалах, таких как встречи с правозащитниками.
Мир врагов
Наряду с этим миром декоративных приличий существует совсем другой мир, «настоящий», в котором Владимир Путин живет и принимает решения. Это жестокая геополитическая реальность, о которой как раз говорить всегда было неудобно, неприлично. Конспирология, на которую так похож этот мир, всегда была делом неудачников. Но для Путина это лишь видимая схожесть, а понимать разницу дано лишь избранным. В рамках этой логики Россия – в центре враждебных устремлений внешнего мира, объект пристального интереса разведок, мишень биологического, генетического, ядерного, химического оружия. В реальном путинском мире нет равноправия между государствами, международные нормы используются в логике двойных стандартов по принципу «кто сильнее, тот и прав», правозащитная деятельность – лишь прикрытие для вмешательства в дела суверенных государств. В этом настоящем мире Кирилл Серебренников – не политик, а бизнесмен-авантюрист, имеющий крупные связи с органами власти, заигравшийся в политику и пытающийся теперь ею прикрываться. А Никита Белых – банальный коррупционер, да к тому же и не стесняющийся брать лично мешками наличные доллары.
В реальном мире отправная точка – отношение к России как к осажденной крепости, где единственным кордоном на пути врага являются репрессивные, силовые органы. Злоупотребления возможны, но у силовиков есть индульгенция – они национально ориентированы.
В реальном мире враг многолик и вездесущ: он проникает через социальные сети, через либеральные СМИ и продажных журналистов, через НКО, готовые за госдеповские печеньки Родину продать, через крикливую оппозицию. В реальном мире просто нет никакой внесистемной оппозиции; то, что эксперты называют этим термином для Путина, – политическая пыль, приносимая извне. Но и системную оппозицию он оппозицией не считает, искренне веря, что Россия в силу исторических, культурных, цивилизационных, географических и прочих причин банально не готова к западному типу демократии. Такое никак нельзя произнести вслух даже на Валдайском форуме, так же как нельзя признать, что Навального по-хорошему стоило бы арестовать, проведение массовых акций сделать разрешительным, НКО допускать к работе лишь по государственным лицензиям, а СМИ – на деньги общественные или бюджетные. Никаких олигархов или тем более иностранцев. И Путин даже искренне верит, что он как олицетворение власти больший демократ, чем все его либеральные критики, вместе взятые: его пассаж про исключительность положения «Эха Москвы» – лучшее тому доказательство. Российская власть чувствует себя демократичнее любых европейских государств, где существование такого «Эха» просто невозможно – Путин убежден в этом.
В рамках такого жестокого мира геополитической реальности президент даже позволяет себе проявлять политическое благородство, снисходительно поддакивая правозащитникам, жалующимся на репрессивно-полицейский акцент государства. Такое поддакивание ни к чему не обязывает, но позволяет поддерживать имидж – это важно в преддверии выборов. Надуманной, несуществующей президент считает и проблему, обозначенную Станиславом Кучером, – нагнетание истерики государственным телевидением. Нет никаких истерик, отвечает Путин, так же совершенно не понимая и причин политизации в СМИ нападения на Татьяну Фельгенгауэр: «Ну это ж [нападавший] просто псих!» После непростого разговора с Кучером Путин делает серьезное усилие, чтобы вернуться к миру политических приличий и обещать «без всяких шуток, без всякой иронии» подумать над сказанным.
Если посмотреть на то, как президент отвечал на заседании СПЧ на критику со стороны либералов, с одной стороны, и на тезисы консерваторов – с другой, то становится понятно, что с первыми президент говорит в ритуальной логике: формальное согласие с массой оговорок. Настоящее понимание он находит с теми, кто разделяет его видение мира как геополитических диких джунглей, исключающих всякую демократию. Выступление Игоря Борисова, наведшего Путина на мысли о сборе иностранцами биоматериалов россиян, абсолютно гармонировало с настоящим мироощущением российского президента. Борисов без тени сомнений заявил, что российская «избирательная система достигла пика своего развития», раскритиковал тех, кто использует математические модели для поиска фальсификаций на выборах, поставил под сомнение целесообразность видеонаблюдения (гражданам не нравится, что их снимают, а иностранцы отслеживают образы россиян через камеры), а также обозначил проблему злоупотребления правом, в том числе и правами журналистов.
Вообще, кто и чем злоупотребляет – отдельный достаточно занятный предмет для изучения. Однако в логике мира, где Россия – осажденная крепость, право воспринимается властью как институциональная уязвимость, которой неизбежно будут пользоваться внешние и ангажированные ими внутренние враги. В рамках такого видения власть не может злоупотреблять репрессивным аппаратом, потому что она заведомо не ангажирована, а вот журналисты, оппозиция, НКО – безусловные потенциальные злоупотребители. В условиях военного времени, в котором пребывает президент и значительная часть его окружения, разумнее принимать решения исходя из макиавеллиевского принципа «цель оправдывает средства». Ведь враг действует так же.
Четвертый срок без стеснений
Трудно сказать, как соотносились два мира в сознании Путина в самом начале его президентской карьеры, но можно с уверенностью говорить, что в рамках как минимум первого срока выступать и действовать в логике мира геополитического противостояния было неприлично не только с точки зрения оценок оппозиционной либеральной общественности или коллег по G8, но и с точки зрения коммуникации со значительной частью собственной элиты. Тогда изоляционистское мировоззрение было периферийным.
Переворот стал постепенно происходить в 2012 году, после того как Путин вернулся на пост президента и со слезами на глазах уверовал, что едва не выпустил страну из надежных рук. С этого времени идеологический разлом внутри российского истеблишмента стал проходить не по линии либералы – консерваторы, а по линии глобалисты – изоляционисты. В одном лагере оказалось все силовое окружение Путина, тяжелая и военная промышленность вместе с дирижистами, а также парламентская оппозиция без исключения. В противоположном – системные либералы и выдавленная во внесистемное поле либеральная оппозиция. Крым законсервировал это положение, изоляционистская, антиглобалистская логика стала доминирующей, соблюдать приличия в такой ситуации становилось все сложнее. Как в гоголевском «Вии», настоящим становится мир ведьм и всякой нечисти, исчезающей с восходом солнца, но превратившей жизнь в настоящий кошмар. Разве может Путин убедить своих критиков в том, во что те не хотят верить?
На сегодня тенденция такова, что политические приличия, демократические принципы и ценности становятся для Путина все более декоративными, игрушечными, превращаясь в часть большой лицемерной игры политического театра. Реальный же беспринципный мир с его жестокими нравами, двойными стандартами и правом сильного из периферийного стал доминирующим. И, рассуждая о внешних врагах, Путин стесняется все меньше, находя благодарную аудиторию, опираясь на надежные и непредвзятые, с его точки зрения, источники, подтверждающие самые страшные опасения. Путин, как ему кажется, остается самым большим либералом среди всех российских либералов, но все же единственным, кто убежден, что права и свободы не столько фундаментальные ценности, сколько уязвимости осажденной крепости. И только ответственная политическая элита, а не закон способен уберечь страну от деградации. Такова стартовая позиция четвертого срока Владимира Путина.
Татьяна Становая
Руководитель аналитического департамента Центра политических технологий
