Андрей Колесников о том, почему наше государство боится умных и защищает невежество
Судья, выносившая обвинительный приговор студенту ВШЭ Егору Жукову, судя по всему, сильно зауважала подсудимого, ибо специально было отмечено, что в своей деятельности юноша «использовал полученные знания». Типичная позиция обывателя, еще с конца XIX века свысока посматривавшего на чахоточного интеллигента в пенсне и студенческой фуражке: мол, горе от ума. Весь вред от книжек. Меньше бы читал — не восставал бы против политического режима.
Очень похоже на рассуждения телеведущего Киселева: все проблемы с протестами— от расплодившихся сверх меры гуманитариев. Над этим тезисом, наверное, не одну ночь билась в поте лица своего целая бригада наемных политтехнологов…
Невежество возводится в добродетель и отчаянно защищается — например, объявлена настоящая война «Диссернету». Люди с поддельными диссертациями вышли на рынок угроз: те, кто расшатывают диссертационное мошенничество — сеют смуту и восстают против основ государства, а потому их над убрать с публичной поляны.
Знание, с точки зрения государства, должно быть сугубо утилитарным: нужны продвинутые компьютерные навыки с высокой скоростью движения пальцев по дисплеям, физиков — в ВПК, инженеров — в ТЭК, гуманитариев — в пиар, рекламу, пропаганду и политтехнологии.
Для несогласных умников, как это повелось еще с царской России, а потом было закреплено Россиями ленинскими, сталинскими, хрущевскими и брежневскими, есть две опции: приговор суда или эмиграция. Модель эта воспроизводится с безвыходной унылостью исторического порочного круга, пародирующего самого себя.
Судья Ухналева обошлась с Егором Жуковым, сама того не зная, как товарищ Дзержинский с философом Николаем Бердяевым — то есть по-своему бережно. Как в добротной пьесе то ли Ионеско, то ли Беккета, то ли классиков советской халтурной революционной драматургии, Дзержинский, отпуская философа из ЧК, сказал Менжинскому: «Сейчас поздно, у нас процветает бандитизм, нельзя ли отвезти господина Бердяева домой на автомобиле?»
Егору Жукову российская судебная система автомобиля не предоставила — достаточно того пиара, который она ему сделала. Судебная «Поэма без героя» породила героя нашего времени — молодого, обаятельного, умного, с подвешенным языком и томиком Джина Шарпа (ну очень легковесного автора, который всерьез думал, что ненасильственное сопротивление обрушило СССР и восточный блок) в руках. Прямо по Борису Гребенщикову: «Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане…»
В общем, икона стиля у нас есть. И весь ужас для начальства состоит в том, что эта самая икона нарочито интеллектуализирована. Студент в фуражке, швыряющий калошу в казака с нагайкой, воссоединился через миры и века с образом мальчика из хорошей семьи и лучшего университета страны, которого ухитрились осудить на три года условно за реализацию ст.29 Конституции (свобода мысли и слова) и квалифицировать идеи ненасильственного сопротивления (о которой тома пишутся на все еще гниющем Западе) как экстремизм.
Значит — горе уму: пропаганда утилитарного знания и битва за студенчество явно станут следующим этапом попыток государства погасить пробуждающееся гражданское самосознание нации.
Хуже нет для власти ситуации, когда какая-нибудь теория, в полном соответствии с марксистскими догмами, овладевает массами. Точнее, отдельными интеллектуальными и социальными группами. Поэтому настоящие массы, то есть все еще жестко контролируемое «большинство», должны овладеть теорией, но не той, которую преподают Егору Жукову, а каким-нибудь новым изводом «православия-самодержавия-народности». (Впрочем, и эта теория переведена с французского языка).
В недавней российской политической истории уже состоялся эксперимент по вторжению интеллектуала в сферу политического и даже электорального. Ирина Прохорова была единственным политиком, который мог победить в дискуссии — и победить интеллектом — нахрапистого, харизматичного и православно-народного Никиту Михалкова. Именно поэтому ее так стыдливо-быстро убрали со всех политических площадок.
Вызов новейшего времени — выход на сцену интеллектуалов нового типа. Борьба с невежеством, в том числе политическим и историческим, уже оценена как несанкционированная гражданская активность.
Именно поэтому новых молодых интеллектуалов тоже будут убирать со всех возможных площадок — от улиц и Youtube до просветительских клубов и университетских аудиторий.
Они совсем не похожи на классических диссидентствующих советских интеллигентов, утопавших в папиросном дыму и водочных парах, описанных в многочисленных мемуарах и художественной литературе, например, в выдающемся романе Владимира Кормера «Наследство». Но их сближает готовность быть несгибаемыми и не бояться ничего. Это проблема. Это вызов. Ум и образование — пострашнее пластикового стаканчика и пластиковой бутылки.
Новые интеллектуалы не знают, что такое границы. Чтобы они об этом узнали, нужно отменить свободу въезда и выезда. Впрочем, и для тех, кто молодых граждан мира боится и не любит — это существенное преимущество. Не нужно вызывать на Лубянку для нудных театрально-трагических уговоров уехать, наоборот: не нравятся вам наши тонкие, как оренбургский пуховый платок, правила общения ученых с иностранцами – так уезжайте отсюда, скатертью дорога, границы открыты.
Но такие, как Егор Жуков, не уезжают. А нынешняя власть едва ли в состоянии снарядить «философский пароход» образца 1922 года и отправить его по маршруту Петроград — Штеттин, причем без обратного билета.
Выдавливают по одному: судьба вынужденного отъезда экономиста Сергея Гуриева — пример из учебника для спецслужб. Но ограничить влияние пассажиров этого виртуального «философского парохода» в век свободного распространения информации — не могут…
Если гуманитарные науки, согласно прецеденту, созданному Кунцевским судом, считаются политической теорией прямого действия, то для специалистов в твердых науках есть воспитательный пример старших товарищей: шаг влево, шаг вправо — и вот ты уже шпион или изменник родины. Для них опции отъезда нет. Получается, что точные науки находятся в еще более тяжелом положении, чем гуманитарные.
Есть и такая наука, как история. И это тоже поле битвы: упрощающий и мифологизирующий исторические события официоз, ищущий свою легитимность и самооправдание в прошлом, воюет на два фронта — с нормальной исторической наукой и организациями, занимающимися мемориализацией подлинной истории. Суды, например, последовательно разоряют штрафами «Мемориал»: и это часть войны с гражданским обществом и его умом.
С наукой юриспруденцией все проще: она уже почти уничтожена. Ее прагматизация и политизация вырастила целое поколение следователей, судей, прокуроров, применяющих закон так, как диктует политическая атмосфера в стране. Остальных же ценят за то, что они знают, как законы обойти.
Редкие совестливые представители адвокатского сословия, впрочем, были бы достойны того, чтобы встать в один ряд с легендарными фигурами прошлого — защитниками уровня Софьи Каллистратовой, Дины Каминской, Бориса Золотухина.
Гуманитарное знание — сила. Ум приносит не только горе его носителю, но и беспокойство тем, кому легче управлять бездумной и агрессивно-конформистской массой. Полным провалом России стало бы поражение идеи университета — настоящего, автономного, свободного, не знающего границ. Пока этот редут до конца не сдан, государство все чаще будет иметь дело с умножающимся числом Егоров Жуковых.
Своим умом, образованностью, чувством гражданской ответственности они могли бы принести много пользы России. Но хватит ли ума государству как минимум не превращать их в своих врагов?
Андрей Колесников
Журналист
