3 октября 2017 года Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) удовлетворил жалобу нижегородского журналиста и правозащитника Станислава Дмитриевского, осужденного по ст. 282 УК за публикацию обращений лидеров чеченских сепаратистов Ахмеда Закаева и Аслана Масхадова. Мы уже писали об этом решении, но хотим обратить внимание на те моменты в постановлении ЕСПЧ, которые имеют принципиальное значение и для множества других дел об «экстремистских высказываниях».
ЕСПЧ подчеркнул, что, рассматривая жалобу Дмитриевского, задавался целью рассматривать не саму ч. 2 ст. 282 УК, а лишь ее применение в этом конкретном случае. Однако он отметил, что закон должен быть написан таким образом, чтобы было понятно, какие именно действия он запрещает, и какие последствия может повлечь его нарушение. Формулировка закона может быть и общей, ведь некоторые нормы неизбежно содержат не вполне четкие термины. Качество такой нормы, как ч. 2 ст. 282 УК может считаться удовлетворительным, если суды применяют ее точно и последовательно. Интерпретация ее может вызывать затруднения, и дело судов на практике выявить все неясные положения и разрешить сомнения относительно их толкования. Однако на момент, когда Дмитриевский опубликовал указанные статьи, ч. 2 ст. 282 УК была сравнительно новой нормой, практика ее применения не была накоплена, а соответствующие разъяснения Верховного суда были сделаны пятью годами позже. Таким образом, и публикатору статей, и суду не на что было ориентироваться. Следовательно, определяющим при рассмотрении жалобы оказался вопрос о том, привели ли национальные суды относящиеся к делу и достаточные для признания вины Дмитриевского основания, и не была ли при этом нарушена ст. 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (Европейской конвенции по правам человека), гарантирующая право на свободу выражения мнения и устанавливающая ограничения для этого права.
В ответ на заявление российских властей о том, что вмешательство в осуществление права на свободу выражения мнения в случае Дмитриевского было предпринято ради защиты «прав и интересов многонационального населения России», ЕСПЧ заметил, что поскольку не было указано, о каких же правах и интересах идет речь, и учитывая, что российские власти ссылались еще и на сложные отношения с Чеченской Республикой и сепаратистские тенденции в регионе, следует предположить, что это вмешательство было совершено скорее в целях упомянутых Россией и оговоренных в ст. 10 Конвенции государственной и общественной безопасности, территориальной целостности, поддержания общественного порядка и предотвращения преступлений. Но и эти понятия требуют разъяснения, как и то, каким именно образом распространение информации в данном случае могло всему этому повредить.
ЕСПЧ указал, что, рассматривая дело Дмитриевского, опирался на следующие общие соображения, выработанные при рассмотрении других дел той же направленности.
Право на свободу выражения мнения является одной из важнейших основ демократического общества, одним из основных условий его развития и самореализации индивида. Это право распространяется не только на такую информацию или идеи, которые принимаются благосклонно, рассматриваются как безвредные или не привлекают внимания, но и такие, которые вызывают отторжение, потрясение, волнение. Пресса играет в демократическом обществе важнейшую роль. Она не должна преступать границы, защищающие жизненно важные интересы государства, такие как предотвращение беспорядков или преступлений. Но ее долг – обнародовать информацию и идеи, имеющие общественное значение, в том числе и те, что затрагивают спорные политические вопросы. А у общества есть право эту информацию получать. Свобода прессы позволяет обществу узнавать об идеях и установках политических лидеров и составлять о них мнение, и ради этого прессе дозволены определенные преувеличения и даже провокации. Вмешательство в осуществление права на свободу прессы допустимо лишь в том случае, если суд устанавливает, что такое вмешательство соответствует неотложной общественной потребности, а это должно быть убедительно доказано. Свобода усмотрения государственных властей здесь ограничена заинтересованностью демократического общества в поддержании свободы журналистики.
ЕСПЧ рассматривает вопрос о том, оправданно ли вмешательство государства в осуществление права на свободу выражения мнения, принимая во внимание обстоятельства дела в целом, включая содержание высказываний, послуживших поводом для обвинения, и контекст, в котором они прозвучали.
ЕСПЧ считает, что для вмешательства в осуществление права на свободу выражения мнения по политическим вопросам требуются очень веские основания, поскольку подобные ограничения в частных случаях наносят ущерб уважению права на свободу выражения мнения в государстве в целом. Рамки возможной критики в отношении правительства шире, чем в отношении частных лиц, включая политиков. Демократическая система предполагает, что действия или упущения правительства должны подвергаться тщательному расследованию, не только силами законодательных и судебных органов власти, но и силами общественности. Кроме того, правительству следует проявлять сдержанность, прибегая к уголовному преследованию противников за необоснованные нападки и критику в свой адрес, по возможности избирая другие варианты ответной реакции. Тем не менее, у государства как у гаранта общественного порядка есть возможность устанавливать нормы, в частности, и в области уголовного права, направленные на то, чтобы адекватно и пропорционально реагировать на подобные высказывания.
Рассматривая дела о высказываниях, способных спровоцировать насилие, проявления ненависти или нетерпимости или оправдывающих таковые, ЕСПЧ учитывает общественный и политический контекст, в котором прозвучали рассматриваемые высказывания, и устанавливает, содержат ли они прямой или косвенный призыв к насилию или оправдание насилия, ненависти или нетерпимости. Признавая за государством право на вмешательство в осуществление права на свободу выражения мнения, когда высказывания возбуждают ненависть к частному лицу, государственному служащему или какой-либо группе населения, ЕСПЧ подчеркивает, что если выраженное мнение не сопряжено с возбуждением ненависти, – то есть, не пропагандирует насильственные действия, кровную месть, не оправдывает совершение террористических преступлений во имя заявленных целей и не может быть истолковано как подстрекательство к насилию посредством выражения ненависти к конкретным лицам – государства не могут использовать защиту территориальной целостности и государственной безопасности, поддержание общественного порядка и предотвращение преступлений, как повод для того, чтобы ограничить общество в праве на получение информации об этом мнении.
ЕСПЧ также принимает во внимание форму высказываний и их способность прямо или косвенно повлечь за собой вредные последствия.
С точки зрения ЕСПЧ, публикация в местной газете статей Закаева и Масхадова, в которых они обвиняли российские власти в чеченском конфликте и критиковали их действия, была частью дискуссии, представлявшей интерес для общества. ЕСПЧ принял во внимание остроту этой дискуссии, сложность тогдашней ситуации в Чечне и то, что сепаратистские настроения в республике привели к серьезным столкновениям между российскими войсками и боевиками и закончились большими потерями, а также то, что Закаев и Масхадов были лидерами чеченских сепаратистов, и Россия обвиняла их в тяжких уголовных преступлениях. Но Европейский суд полагает, что сама по себе принадлежность высказывания предполагаемому преступнику не дает основания ограничивать публикатора в его праве на свободу выражения мнения. С точки зрения ЕСПЧ, обращение Закаева было выдержано во вполне нейтральном и даже примирительном тоне: хотя автор и возлагал ответственность за конфликт в Чечне на Кремль и Путина в частности, «избавиться от них» предлагалось путем выборов. Никаких призывов к насилию, восстанию, свержению власти, отрицания демократических принципов в какой-либо иной форме текст Закаева не содержал и ненависти не возбуждал.
Обращение Масхадова, по мнению ЕСПЧ, было более агрессивно и в более резких выражениях оценивало действия российских властей. Тем не менее, Европейский суд отметил, что право на свободу выражения мнения в случае поиска исторической правды относительно военных преступлений и преступлений против человечности ограничиваться не должно, даже при наличии резких и преувеличенных оценок роли официальной политики. Призывов к вооруженному сопротивлению, насильственному отстаиванию независимости Чечни или террористическим атакам и мести ЕСПЧ в этом тексте не нашел и в целом счел невозможным оценить его как призывающий к насилию, поскольку автор выражал сожаление в связи с описанной трагической ситуацией в республике и надежду на мирное урегулирование. Относительно утверждения автора, что Чечня будет «очищена от орд захватчиков» «любой ценой», ЕСПЧ заметил, что оно представляло собой важную информацию об установках стороны, противостоящей политике властей в регионе.
На основании всего этого Европейский суд пришел к выводу, что публикация этих текстов не могла оказать негативного влияния на деятельность по предотвращению беспорядков и преступлений в Чечне и других российских регионах, подорвать государственную или общественную безопасность и территориальную целостность.
Суд отметил и то, что обращения были опубликованы в областной газете с небольшим тиражом, и отклик на них не мог существенно повлиять на безопасность общества и государства. Даже национальный суд признал, что действия Дмитриевского не повлекли за собой серьезных последствий. Тем самым, необходимости во вмешательстве в осуществление права на свободу выражения мнения в данном случае не было.
Кроме того, ЕСПЧ указал, что решения национальных судов были целиком основаны на лингвистической экспертизе, согласно которой публикации содержали утверждения, направленные на возбуждение расовой, национальной или социальной розни, связанной с насилием. Таким образом, суды пришли к выводу о наличии в текстах элементов языка вражды, полагаясь на юридическую оценку текстов, данную экспертом-лингвистом, а не юристом. Такая ситуация недопустима и, в частности, противоречит постановлению Верховного суда РФ от 28 июня 2011 года.
ЕСПЧ также подчеркнул, что сами суды не предприняли попыток проанализировать рассматриваемые тексты и в решениях лишь воспроизвели заключение эксперта-лингвиста и формулировку ч. 2 ст. 282 УК. При этом, указав, что утверждения, которые распространял Дмитриевский, были направлены на возбуждение вражды и унижение достоинства группы лиц на основании их расы, национальности и принадлежности к социальной группе, суды даже не пояснили, о каких же именно группах идет речь. Точно так же не было разъяснено, какие высказывания – расистские ли, националистические, ксенофобные, дискриминационные или унижающие достоинство – содержались в обращениях Закаева и Масхадова, и какие именно из них связаны с насилием. Не было в решениях и попыток оценить возможный ущерб, который публикации могли нанести государственной и общественной безопасности, порядку и территориальной целостности.
С точки зрения Европейского суда, было нарушено право Дмитриевского на справедливое судебное разбирательство, гарантированное § 1 ст. 6 Конвенции, поскольку национальными судами не только не были приведены относящиеся к делу и достаточные доказательства его вины, но и все аргументы защиты были отклонены как несостоятельные с юридической точки зрения и представляющие собой «попытку избежать наказания».
ЕСПЧ также отметил, что суровость наказания, назначенного Дмитриевскому – два года условного лишения свободы с испытательным сроком четыре года за публикацию двух текстов – и сам факт уголовной ответственности, возложенной на представителя СМИ, могли оказать устрашающее воздействие и удержать прессу от освещения представляющих общественный интерес вопросов, прежде всего связанных с конфликтом в Чечне.
Таким образом, ЕСПЧ пришел к заключению, что российские власти вышли за рамки допустимого ограничения дискуссии по вопросам, представляющим общественный интерес. Приговор, вынесенный Дмитриевскому, не был продиктован насущными потребностями общества и не был пропорционален декларируемым законным целям. Следовательно, в данном случае вмешательство в осуществление права на свободу выражения мнения не являлось необходимым в демократическом обществе, и ст. 10 Конвенции была нарушена.
