«Для Путина Дума — это просто цирк»

Государственная дума шестого созыва завершила свою работу. За 54 месяца своей работы (с 4 декабря 2011 по 24 июня 2016 года) она приняла 1812 законов, а всего депутаты внесли в Думу 6012законопроектов.

Самым эффективным депутатом стал Валерий Иванов (ЕР): он внес 213 законопроектов, из них принято 148 (69%).

Самым неэффективным — Сергей Васильцов (КПРФ): 22 — внес, 0 — принято.

Лидер по количеству внесенных законопроектов — Олег Михеев (СР): 402 против 9 (2%) принятых.

Средний возраст депутатов — 54 года.

Самый пожилой — академик Жорес Алферов (КПРФ) — 86 лет.

Самых молодых двое — Александр Прокопьев (ЕР) и Виталий Золочевский (ЛДПР) — 29 лет.

Самая сексистская фракция — КПРФ: из 92 депутатов — 4 женщины (4,3%).

Самая феминистская — ЕР: на 248 депутатов — 42 женщины (16,9%).

25 депутатов развелись за время работы в ГД шестого созыва.

Выборам Думы шестого созыва предшествовала знаменитая рокировка: 24 сентября 2011 года мы узнали, что президентом снова станет Владимир Путин. Потом были протесты зимы 2011–2012 годов против фальсификаций на выборах. Насколько этот контекст определил работу Думы и ее эволюцию?

Михаил Зыгарь: Можно, конечно, представить себе, что между Кремлем и Думой существовал сговор: «Ребята, толпа требует вас разогнать, но мы вас все-таки поддержим и вы будете перед нами в долгу» — и все пять лет депутаты этот долг платили. Представить можно, но это было бы сильное упрощение. Они и без всякой Болотной готовы были делать то, что нужно.

Другими словами, Государственная дума не является субъектом политики?

Станислав Белковский: Да. Политическая система Российской Федерации во многом обусловлена личностью Владимира Путина. Путин как политик сформировался в начале 1990-х годов. И те комплексы и приоритеты, которые он приобрел тогда, когда из водителя частной машины «Запорожец», на которой он зарабатывал на жизнь, пересел в кресло первого заместителя мэра Санкт-Петербурга и стал формально вторым, а фактически первым лицом Северной столицы, — все это он сохранил в своей политике. В мэрии он отвечал за работу Законодательного собрания Санкт-Петербурга. Ничего более утомительного и нудного для него не было, он считал, что Закс не нужен, он только мешает принимать правильные решения. Это просто лишнее звено, состоящее из болтунов и всяких прочих бесполезных личностей, которые пытаются капитализировать свое случайное место в Законодательном собрании. Так же он относится и к парламентаризму в принципе. Он терпит парламент только по одной причине — ему свойственно соблюдать ритуал.

Зыгарь: Мне кажется, что отношения президента и Думы куда более близкие, почти родственные. Они — части одного и того же организма, и не было ощущения, что депутаты страдали, выполняя поручения Кремля, — напротив, делали то, что делали, радостно и с удовольствием. Предыдущий состав Государственной думы, еще сурковский, все-таки представлял какие-то слои населения, представлял базис того режима, который существовал до 2012 года, — средний, он же креативный класс. От имени среднего класса заявлялись политические инициативы. То, что у режима новый базис, что это не средний, а рабочий класс, было артикулировано уже после выборов. И депутаты — уже сидевшие к тому моменту в Думе — перенастроились, переоделись, изменили выражение лица в соответствии со своими и кремлевскими представлениями о том, как должен выглядеть рабочий класс, по ходу движения.

Царский цирк

Не является ли Дума еще и пугалкой для тех, кто следит за российской политикой? Глядя на то, что творят депутаты, невольно поверишь, что Путин — единственный европеец, подумаешь: уж лучше он у власти, чем эти, с Охотного Ряда?

Белковский: Для Путина Дума не имеет никакого политического значения. Для него это просто цирк. Борис Ельцин в свое время расстрелял парламент. А Путин просто коррумпировал парламент, демонстративно унизил и поставил на колени совершенно мирным путем, без единого выстрела. Это предмет его большой гордости.

Кто тогда стоит за законами, которые принимают депутаты? Где настоящие центры силы? И есть ли между ними конфликты?

Белковский: Мотивов законотворчества было ровно два. Первый — выполнение кремлевских поручений. Второй — пиар депутатов.

Зыгарь: Центр силы — Кремль. В разных лицах: просто разные головы из Кремля выходили и разные вещи вносили в Думу. Но, если считать, что ФСБ — филиал Кремля, то вот тогда…

Как можно ФСБ назвать филиалом Кремля, когда это основной институт власти?

Белковский: Нет, конечно, ФСБ — филиал Кремля, а не наоборот. ФСБ это чистый инструмент, ничего больше.

Зыгарь: Чистый инструмент — это как раз Дума. А те, кто пользуется этим инструментом, — субъекты политики. И ФСБ, наверное, субъект. Вопрос в том, каким мы считаем этот режим? Персоналистским или корпоративным?

Белковский: Это корпоративный режим, но не фээсбэшный. Это режим корпорации имени Ельцина, это династический режим, в котором есть семья Бориса Ельцина в самом широком смысле слова. Все люди, которые пришли к власти при Ельцине, при ней остались, и смысл существования Путина — поддержание стабильности корпорации.

Николай Патрушев при Ельцине был ничего не значащим начальником карельского УФСБ, а теперь он глава Совета безопасности. Сергея Иванова просто не было, его в разведке никто не замечал, а при Путине он был и вице-премьером, и министром обороны, а сейчас руководит администрацией президента.

Белковский: Целью операции «Преемник», в результате которой к власти пришел Путин, было сохранение контроля над политическими институтами со стороны семьи Ельцина в широком смысле. А семья Ельцина в широком смысле включает Владимира Потанина, и Михаила Фридмана, и Вагита Алекперова… Это люди, которые стали важными субъектами политико-экономической власти при Ельцине. Они все есть, они никуда не делись. Целью было сохранение статус-кво. Ради этого Путин был выдвинут во власть. Он решил эту задачу. А то, что он решил ее в том числе ценой интеграции огромного количества своих шестерок в структуры власти, совершенно не противоречит самой концепции транзита власти.

Зыгарь: Я не уверен, что сообщество людей, которые так или иначе имели отношение к власти в конце 1990-х, можно назвать корпорацией. И мне не кажется, что механизмы функционирования той псевдокорпорации сохранились до сегодняшнего момента. Принципы общения между людьми, принципы договоренностей внутри власти сейчас совершенно иные. Они стали куда более корпоративными, или даже сектантскими, потому что тут очень многое основано на невербальной коммуникации и на способности угадывать мысли друг друга, читать мысли начальства, сканируя.

Точки невозврата

Какие критические развилки прошли режим и Дума за последние четыре года?

Белковский: Во-первых, «арабская весна», хотя сами события, которые называют «арабской весной», происходили
до избрания этой Думы. «Арабская весна» во многом предопределила весь сценарий развития политической ситуации в России и политической системы после формирования Думы. И корректнее тут говорить даже не о развилках, а о родовых травмах. «Арабская весна» как родовая травма убедила Путина в том, что, если он уйдет от власти, страна рухнет. Плюс Болотная площадь, которая показала то же самое, только в варианте «лайт». Соответственно, вся Дума под этим знаком и существовала. В том числе очень важно было показать, что ни при каких обстоятельствах нельзя Думу делать политическим субъектом. Поэтому многие законы принимались, на мой взгляд, даже не с целью того, чтобы их положения были реализованы, а чтобы создать определенную репутацию этому парламенту, чтобы показать: эти люди готовы выполнять любые указания. Обычное «садо-мазо».

Были ли март 2014 года, аннексия Крыма и начало войны на Украине кардинальным поворотом, после которого нельзя отыграть назад?

Зыгарь: Я-то считаю, что всегда можно отыграть назад. Вспомним «Закон Димы Яковлева». Это важнейшая веха. Круговая порука, когда все подписались: «мы за людоедство». Но сказать, что после него невозможен возврат к каким-то более человеческим позициям, — нельзя. Крым кажется такой точкой, конечно, но и здесь возврат возможен. Я думаю, что после инаугурации нового президента США — даже если в новой Думе будут только токари и прокурор Наталья Поклонская — Кремлю стоит лишь намекнуть, что нужно жить по-другому, и Наталья Поклонская, взяв сумку Pradа, поедет в Вашингтон налаживать добрососедские отношения и станет интеллигентной креативщицей.

Белковский: Все возможные развилки и точки невозврата существуют только в голове Путина. Перед Олимпиадой в Сочи он был готов к западническому повороту. Он освободил Михаила Ходорковского, освободил Pussy Riot… Но потом произошел переворот на Украине. Путин твердо уверен — в силу особенностей своего мышления, что этот переворот был специально устроен под закрытие Олимпиады. И когда Барак Обама и Ангела Меркель еще и не приехали на Олимпиаду, он впал в ярость и устроил крымскую эпопею. Больше западный истеблишмент дела с Путиным иметь не будет. Пока Путин не уйдет, Запад не примет никакие его жесты, какими бы западническими они ни были и ни казались.

Путин это понимает?

Белковский: Нет. Он считает, что у него в запасе огромное количество времени. 21 января 2017 года уйдет Барак Обама. А в следующем году, возможно, Меркель проиграет выборы. И поскольку Путин никогда не жил в институциональной политике, он страшно гиперболизирует личный фактор, он не понимает, что на Западе все решают институты. Он считает, что Обама его не любит, потому что Обама в 2011-м делал ставку на второй срок Медведева. Меркель его не любит из-за Шрёдера и из-за того, что Путин был интегрирован в другую часть немецкой политической элиты. А вот сейчас они все уйдут, думает он, придут нормальные чуваки и чувихи, которые не настроены к Путину плохо, и он с ними легко договорится.

Политика в лицах

Эта Дума была гораздо более медийной, чем предыдущая. У вас есть любимые герои из числа депутатов?

Зыгарь: Большая часть всего того, что освещают российские СМИ, не имеет никакого отношения к действительности, и Государственная дума является важнейшим символом этого.

Ирину Яровую не любите, что ли? Как так?

Зыгарь: Она чем-то мне напоминает одного из руководителей НКВД, Генриха Ягоду (1934–1936 годы. — NT), только без усов. Яровая — это женщина-Ягода.

Белковский: Интересен мой старый друг Илья Пономарев. Я его не идеализирую, но определенная доля идеализма в нем есть. Он не является циником, и то, что он сделал, отчасти хотя бы честно. Он единственный голосовал против Крыма. Безусловно, интересен Дмитрий Гудков. И Яровая. Я их сейчас не ставлю в один ряд, эти люди интересны по разным причинам.

Зыгарь: Важное и очень печальное событие последних лет — смерть Валерия Зубова, которого надо бы назвать по имени, потому что это был один из немногих приличных депутатов.

В прощальном слове к депутатам 22 июня президент не раз подчеркивал, что Дума в принципиальных моментах (Крым, внешняя политика) сработала как единый организм. То есть фактически дал понять, что никаких конфликтов между партиями — даже имитации конфликтов нет, и делать вид, что они есть, не пытаются. В ходе избирательной кампании это слипание системных партий в неразличимый ком создаст какие-то проблемы?

Белковский: Нет. Путину все равно, какой будет структура Государственной думы следующего созыва. Он считает, что он будет контролировать Думу при любом раскладе.

Взрывное болото

В ЦИК Владимира Чурова заменили Эллой Памфиловой. Она готова работать с наблюдателями, и вообще все выглядит так, как будто власть старается избежать на сентябрьских выборах больших скандалов. Они что-то знают о ситуации, чего не знаем мы? Чего власть опасается?

Зыгарь: По-моему, они совершенно ничего не боятся. Среди кандидатов, которые участвуют в процессе, нет никого, кто мог бы быть независимым. Поэтому не нужны фальсификации, на этом уровне уже все задачи решены.

Каким вы видите политическое развитие России после выборов в Государственную думу? В 2018 году — выборы президента. Ждать ли усиления репрессий? Или будет такое же болото, как сейчас?

Белковский: Сам вектор развития, который выбрал Путин, — гибельный. И не потому, что демократии мало. Человечество перешло в новый этап технологической революции, когда новые технологии появляются каждый день, и тот, кто их создает и экспортирует, выигрывает. А тот, кто не создает и не экспортирует, как Российская Федерация, окажется на задворках. В этих условиях режимы типа Кубы или Северной Кореи могут существовать еще долго, но Россия — слишком большая, и у нее слишком много проблем.

Зыгарь: Я не верю в неторопливое болото. У нас даже в болоте что-то такое неожиданное все время происходило.

Белковский: Ситуация в России описывается пословицей «в тихом омуте черти водятся». Это болото, да. Но в какой-то момент оно рванет, это болото.

Иван Давыдов