Прецедентное значение «дела Дадина» шире, чем, собственно, его оправдание. Но и затянувшийся на три лишних дня процесс его освобождения указывает на «толщу» той системы, которая будет сопротивляться любым реформам
Когда-нибудь историки восстановят загадочный путь бумаги из Верховного суда об освобождении Дадина: на каком столе в какой момент она находилась с вечера 22 до утра 26 февраля. Но и сама эта бумага таит в себе загадку: ведь мотивировочная часть решения Верховного суда до сих пор «не отписана». Никто нигде этот процесс специально не тормозил, просто у госслужащих есть право на выходные, а тем более праздничные дни, такое же священное, как для евреев шабат, а на стороне граждан («неверных») есть одни обязанности, и главные из них — терпеть и трепетать.
Вот это-то как раз и надо привести в соответствие с Конституцией, но это будет труднее, чем посчитать, сколько дней не хватило до вступления в силу взысканий Дадину на дату его осуждения Басманным судом по ст. 212.1 УК РФ.
Только ли об этом будет написано в решении Президиума ВС РФ? Или же в его мотивировочной части будет и более полная ссылка на решение КС РФ в той части, что мирные акции, независимо от повторности, вообще не могут рассматриваться как преступление? Этот нюанс укажет на степень внутренней солидарности судей Верховного суда с судьями Конституционного суда, то есть на то, насколько глубоко данный конституционный сигнал уже проник «в толщу» обыденности правосудия.
Пока Верховный суд раскачивается после долгого «шабата», а Дадин думает, что бы такое еще отчебучить, обратимся к теме «формирования судебной (или — говоря шире — правоприменительной) практики», которая и образует «толщу».
Это возвращает нас к наукообразному спору о «прецедентах», который в личной и заочной форме шел между Верховным и Высшим Арбитражным судами РФ, пока не закончился упразднением последнего путем «объединения с Верховным» в феврале 2014 года. Практическое значение этого спора состояло в том, что ВАС РФ ежегодно в инициативном порядке пересматривал десятки решений нижестоящих судов с вынесением нового решения, а в практике Верховного суда такие «пересмотры» все последние годы носили исключительный характер.
Верховный суд предпочитает «формировать судебную практику», принимая так называемые «руководящие» для всех судей постановления Пленумов. Есть много хороших и аргументированных «пленумов», например, о неприменении заключения под стражу по «предпринимательским» делам, но их влияние на практику заведомо увязает в «толще» и, в общем, стремится к нулю: пока она формируется каким-то иным, неявным образом. Так было до «прецедента Дадина», но теперь это может принять иной вид.
Ведь, вынося решение об оправдании Дадина, Верховный суд РФ не только не совершил никакого прорыва, но его роль была тут и вовсе скорее технической. В силу поправок к закону о Конституционном суде, которые президент инициировал и подписал в конце прошлого года, КС теперь уполномочен создавать «прецеденты», давая обязательные толкования нормам закона, в том числе даже не признавая их неконституционными (как ст. 212.1 УК РФ в решении «по делу Дадина»). Статья 79 закона о КС в новой редакции устанавливает, что «применение… нормативного акта или отдельных его положений в истолковании, расходящемся с данным КС РФ», «не допускается», причем этот запрет распространяется также на все судебные решения, вступает в силу немедленно, а обжаловать его уже негде.
Тем самым КС не только приобретает некоторые черты законодателя в условиях крайней неопределенности думского законотворчества (например, своим решением по «делу Дадина» КС, не отменяя ст. 212.1 УК, сделал ее излишней и бессмысленной), но фактически становится и своего рода надзорной инстанцией над всей остальной судебной системой (правда, такая возможность зависит от конкретных жалоб и от их принятия или непринятия к рассмотрению в КС). Эту новая «надзорная функция» КС тоже в полной мере иллюстрируется «прецедентом Дадина»: вовсе не Верховный, а Конституционный суд, по факту, принял прецедентное решение о его оправдании.
Конечно, с юридической точки зрения корректнее говорить не о «прецедентах» (что уводит дискуссию в плоскость сравнения так называемых англо-саксонской и континентальной систем права), а о «прецедентном значении», каковым обладает, независимо от терминов, любое не шаблонное решение, тем более высших судов. Придав прецедентным по самой природе решениям КС еще и жестко обязательную силу с помощью недавних поправок, президент, похоже, имел в виду перенастроить всю систему формирования правоприменительной практики, вверив ключевую роль КС (но не лично Валерию Зорькину, который сменяем). Зачем? Ну так, наверное, на всякий случай, в порядке перераспределения власти — а судебная власть главная в смысле силы законного принуждения.
В условиях, когда закосневшую и набравшую чудовищную инерцию систему «судов и правоохранительных органов» уже десятки лет контролируют силовики, такой обходной маневр, наверное, надо назвать остроумным. Но дальше начинается «толща», по самой своей природе стремящаяся затормозить и исказить этот сигнал. Если Кремль хочет опереться на новый институт в государстве, которое он сам же последовательно и лишил институтов, придется почистить «толщу»: показателем серьезности намерений что-то изменить «в системе» можно будет считать только соответствующие кадровые решения.
Леонид Никитинский
обозреватель, член СПЧ
