Парадокс в том, что фактическая истина никому из прямых участников истории не нужна
Дом стоит с разрушенной серединой, вся жизнь наружу. Бетонные панели висят как картонки, чьи-то бывшие уютные обои видны с улицы. И мы в доме такой конструкции жили в Беляево. Почти все в России живут в таких домах или бывают в них в гостях у бабушки или у друзей.
Человек, живущий в похожем доме, человек, выходящий на похожую улицу, садящийся в похожую маршрутку, делает примерно то, что каждый день делают жители Магнитогорска и миллионы других людей. Кажется, то, что произошло в Магнитогорске, касается всех и выводы из произошедшего должны касаться всех.
Если это теракт, то цепочка ответственности одна, а если взрыв бытового газа, то другая. В первом случае это вопрос федеральных спецслужб, всей антитеррористической системы, в конечном итоге – логика борьбы с врагом, логика мобилизации, секретности и войны. Во втором случае это инфраструктурное ЧП, вопрос муниципальных и региональных властей, коммунальных служб, надзора за газовым оборудованием, в итоге – логика бытового обустройства, бюджетных отношений, качества управления, публичных отношений и мира.
Ненужная истина
То есть это прямо выбор между чрезвычайными полномочиями и повседневным управлением, между войной и миром. И вроде бы от ответа на вопрос о причине взрыва и гибели людей многое для всех зависит. Но парадокс в том, что фактическая истина никому из прямых участников истории не нужна.
Пострадавшим и их родственникам компенсации уже обещаны и будут выплачены. У людей нет стимула доискиваться истины – обсуждать слухи можно сколько угодно, но точно знать, что произошло, абсолютной необходимости нет, ведь от этого их собственная жизненная ситуация не изменится. Трагедия уже произошла, а деньги придут не в результате разбора фактов в состязательном процессе (как это было бы во многих других странах, где компенсации выплачивались бы по страховкам и по результатам судебных исков), а благодаря доброй воле государства и Магнитогорского металлургического комбината, корпорации, по сути владеющей Магнитогорском. Дом расселят или не расселят (и пока расселять не собираются, что поразительно) тоже по решению властей, а не суда.
Властям, принимающим политические решения, факты тоже не очень нужны. Для справки, может быть, и нужны, но факты еще требуется выяснить, а это трудно – учитывая конкурирующих силовиков, пытающихся продать начальству конкурирующие версии событий, непублично и публично, через разные медиа. В итоге ответ на вопрос, что именно произошло в Магнитогорске, в нынешней российской системе отношений не будет зависеть от расследования. Московские следователи и политики, стремящиеся не подпустить местные власти в области и городе к источникам информации, как-то взвесят конкурирующие версии и примут политическое решение – теракт или не теракт.
Слухи и сливы – о пассажирах сгоревшей «Газели», о найденном или не найденном взрывном устройстве – конечно, будут циркулировать и оставлять ощущение не до конца раскрытой истины. А это привычная среда, в которой взаимодействуют человек и государство в России. Итоговое политическое решение в тяжелых ситуациях становится результатом торга и борьбы тех, кому нужно «чрезвычайное» решение (в частности, теракт), и тех, кто пытается его избежать.
Двадцать лет назад, когда на экранах телевизоров у всех был очень похожий страшный образ – жилые дома с рухнувшими подъездами – решением был теракт. Взрывы домов в Буйнакске, Москве, Волгодонске тоже оставили после себя ощущение не до конца раскрытой истины. Тогда начался политический взлет Владимира Путина: его реакция на взрывы 1999 года определила тип легитимности власти, который Кремлю с переменным успехом удается поддерживать до сих пор.
Партия ЧП
Партия чрезвычайного положения с тех пор никогда не уходила от власти далеко. Чрезвычайные полномочия позволяют отменять действие законов, объявлять мобилизации, получать доступ к ресурсам. В нынешнем российском государстве без труда можно обнаружить действующие остовы институтов чрезвычайной власти, создававшихся с первых революционных дней начиная с ЧК.
Чрезвычайность в советское время оправдывалась необходимостью защищать идеологически чистое государство, существующее в кольце врагов. Поначалу большевики вообще намеревались заменить право революционным самосознанием, но позже написали для своего государства статутное право. Впрочем, сделано это было так, чтобы партия и ее «боевой отряд» могли оставаться над законом и распоряжаться им как инструментом.
Постсоветские власти после недолгих колебаний восстановили эту традиционную структуру, поставив на место утраченной идеологии «угрозы». Не Путин эту систему придумал, но он стал настоящим мастером использования угроз, реальных или вымышленных, для централизации политической системы. Под чрезвычайные ситуации начинались войны, отменялись выборы, принимались репрессивные законы, критики переводились в разряд иностранных агентов.
Но системе много лет. Манипулировать угрозами давно научились все кому не лень. Для большинства участников политических игр Путин – учитель. Найти управу на всех этих энергичных последователей, конкурирующих между собой, становится все труднее. Граждане, если верить опросам, устали от борьбы с врагами и заграничных военных операций. Гражданам нужна не столько сильная власть, сколько справедливость. Иными словами, не столько чрезвычайная власть, возвышающаяся над правилами, сколько «обычная», то есть работающая по правилам.
Но если совсем отказаться от чрезвычайной легитимности, то на первый план выйдет гигантская проблема стареющей массовой жилой застройки и советской инфраструктуры (только что случившееся затопление Тушинского тоннеля под каналом им. Москвы – новое напоминание об этом). А ее ключевая проблема в том, что вложения в новостройки вокруг городов в принципе опережают вложения в ремонт еще с советских времен, но после СССР этот разрыв увеличился. По подсчетам ВШЭ, по состоянию на 2012 год доинвестировать в существующий жилищный фонд и коммунальную инфраструктуру нужно было 22,6 трлн рублей, это 36% ВВП.
Несложно понять, почему рука вождя зависла над бумагой в нерешительности. Выбрать теракт или обычный «мирный» взрыв? Мир необходим хотя бы для того, чтобы сдерживать многочисленных сторонников чрезвычайщины, но и отказаться от чрезвычайной легитимности страшно.
Максим Трудолюбов
Обозреватель газет «Ведомости» и International New York Times, редактор InLiberty
