Юлию Леонидовну Латынину и тут и там, за нешироким исключением, мягко говоря, недолюбливают. Такое отношение к смелой и независимо мыслящей журналистке мне представляется крайне несправедливым и незаслуженным, хотя, признаюсь, что порой я и сам с неудовольствием реагирую на отдельные пассажи, содержащиеся в её как устных, так и письменных выступлениях. Смею думать, что главная причина априорно негативного отношения к публицистке заключается в особенностях её мышления, склонного к обнаружению и развенчанию закрепившихся в массовом сознании ложных (ошибочных) представлений об отдельных явлениях физической и биолого-социальной действительности. Мало кому из нас может понравиться, если кто-то берёт на себя смелость опровергать то, в чём мы обрели абсолютную уверенность. Жить проще — в соответствии с укоренившимися в нашей жизни штампами и стереотипами. И если нас вольно или невольно заставляют от них отказаться, мы так или иначе начинаем сопротивляться или, по меньшей мере, выражать своё неудовольствие. Это-то и наблюдается в формировании нашего отношения к творчеству Латыниной. Зная, что соприкосновение с ним ничего хорошего (приятного) нам не несёт, мы заранее отворачиваемся от всего, что пишет и говорит писательница и заготавливаем на этот счёт оправдательные объяснения. При этом хочется заметить, что Латынину в основном ругают не за то, что и как она сказала или написала, а за какие-то предполагающиеся (надуманные) у неё недостатки. А поскольку предположения подтвердить не удаётся, то разговор о её творчестве сводится к фразам типа: «Я ей не верю» или «Да все они продажные!». Получается сродни тому, что «не читал, но осуждаю». Одним Юлия Леонидовна не нравится тем, что, по их досужим догадкам, она является противницей существующего в стране политического режима (представительницей так называемой «пятой колонны»), а другим, что находится, опять же по каким-то конспиративным догадкам, в сговоре с этим самым режимом и тайно на него работает. В такой обстановке только и остаётся, что искать по-герценски убежища где-то на чужбине. Но и в изгнании, которое сегодня, как мы могли убедиться, не спасает даже в том же Лондоне, Латынина не затаилась, а очень скоро выступила с книгой, заставляющей коренным образом пересмотреть историю возникновения и эволюционного, а подчас и революционного, развития христианской веры.
Книга «ИИСУС» с подзаголовком «историческое расследование», изданная пятитысячным тиражом московским издательством «Эксмо», оказалась быстро распроданной, хотя некоторые книжные магазины отказались принять её в реализацию. Названная божьим именем, книга, скажем прямо, не только не религиозная, но, более того, идёт в разрез с христианством, не согласуясь ни с одной из его конфессий. А ведь времена сегодня такие, что за подобные отклонения от генеральных линий, не ровен час, можно попасть, как говорят «под фанфары», будучи обвинённым в нанесении оскорбления чувствам верующих. Наверно, из-за существования такой угрозы издательство предварило книгу словами о том, что не несёт ответственности за содержание авторских материалов и достоверность информации, точность перевода, цитирования, библиографической информации. На первой странице извещается также, что мнение издателей может не совпадать с мнением автора. Такую гиперстраховку можно воспринять ещё и как априорное проявление недоверия к уважаемой журналистке со стороны всего издательского коллектива, что само по себе сомнительно, поскольку ожидать единства мнений в большой группе мыслящих работников вряд ли приходится. Возможно, что кого-то из издателей мнение Латыниной, вопреки доминирующей оценке, вполне убедит и удовлетворит.
Как бы то ни было, первостепенное право на выражение того или иного мнения о книге остаётся за её читателями, а не издателями. Этим правом я и хотел бы воспользоваться. Но перед тем, как поделиться своим мнением о книге в публичном пространстве, читателю требуется передать, хотя бы вкратце то, что он вычитал в этой книге, как её понял. Ведь не секрет, что, читая одно и то же, мы очень часто видим разное. Бывает так, что что-то очень важное кем-то вообще в книге не замечается, и, напротив, видится то, что другой в ней под микроскопом не найдёт. Кроме того, у нас распространено оценивать книги, не читая их. Хвалить или ругать в зависимости от каких-то привходящих обстоятельств. Чаще всего от сложившегося отношения к автору. Если уж придерживаться библейской тематики, то можно вспомнить строки из Евангелия, передававшие презрительное отношение большинства жителей Иудеи к Иисусу: «Из Назарета может ли быть что доброе?» Руководствуясь лишь дурной репутацией места, евреи обывательски уже заранее давали каждому выходцу из него отрицательную характеристику. Нечто подобное происходит и с Юлией Латыниной, за которой в довольно-таки широких кругах закрепилась слава автора изданий, чьё содержание изобилует множеством ошибок и несоответствий с действительностью. Насколько справедливо такое мнение – не важно. Раз такая молва идёт об авторе, то её и нужно придерживаться. Что доброе может исходить от писательницы, которая когда-то и где-то сказала то и другое, что в голове у нас не укладывается? Не читали, и читать не будем. Подобных рассуждений можно услышать множество. Тем не менее, читанная и нечитанная, книга известной журналистки вызывает широкий общественный резонанс. Кто-то называет латынинского «ИИСУСА» маркетинговой книгой, стараясь этим лишний раз подчеркнуть своё пренебрежение к писательнице и этим самым отмахнуться от трудных, непривычных вопросов, которые она ставит.
Латынина, в отличие от множества атеистов, среди которых есть и величайшие умы человечества, не оспаривает и не отвергает реальности Иисуса Христа, пишет, что он был, и что факт его существования не является ни выдумкой, ни мифом. Однако радость у христиан это утверждение вряд ли вызовет
Для верующих Иисус Христос – это в первую очередь Бог (по меньшей мере одна из составляющих Божественной Троицы), лишь временно принявший человеческую сущность ради исполнения сложнейшего плана Всевышнего по спасению человечества от горестных последствий «первородного греха», когда новозаветный Сын приходит на смену ветхозаветного Отца. У Латыниной же речь об Иисусе идёт всего лишь как о некоей личности, появившейся в определённом месте в силу сложившихся культурных, религиозных и политических обстоятельств. По Латыниной, как реально существовали Давид с Соломоном, так такой же реальностью является и человек Иисус Христос, являющийся выходцем из самого знатного еврейского рода.
В книге отчётливо прослеживается мысль, что именно социально-психологическая обстановка, сложившаяся к началу новой эры в Израиле в результате широко распространённых мессианских ожиданий, приводят к неоднократному появлению личностей, причисляющих себя к высшим небесным силам и сулящих коренному еврейскому населению моментальное улучшение их политического и материального положения. Однако при этом, по мнению писательницы, реальный Иисус как личность лишь в каких-то маловажных чертах мог соответствовать тому образу, который старательно создавался церковью и закрепился в Новом Завете. К своему расследованию она привлекает канонические и апокрифические тексты, посвящённые Иисусу Христу, адресуется к работам о нём ведущих мировых историков, богословов, философов и религиоведов (Тацит, Иосиф Флавий, Ориген, Евсевий Кесарийский, Спиноза, Вольтер, Роберт Эйзенман, Роберт Эйслер и другие), оперирует материалами из религиозных источников, включая Талмуд и обнародованную часть Кумранских свитков, обращается к историческим корням иудейского милленаризма, разновидностью которого впоследствии и становится христианство. Автор подчёркивает, что поиск истоков новой религии ошибочно связывать исключительно с I веком нашей эры, а их нужно видеть в исторических событиях хотя бы не позднее восстания Маккавеев, то есть ещё со II века до нашей эры. Сама же Латынина углубляется к самым началам становления еврейской нации, обращаясь при этом к новейшим открытиям науки. Верующие могут по меньшей мере удивиться тому, что как отмечается в книге, «археология полностью опровергает всё, о чём сообщает нам Девтерономист (один из условных авторов Торы). Творцами первого развитого еврейского государства с могущественной бюрократией, письменностью и дворцами был не дом Давида, правивший в южной Иудее, а дом Омри (Амврия), правивший в северном Израиле». Казалось бы, малозначительное утверждение, но оно заставляет особым взглядом обозревать родословия Иисуса Христа, содержащиеся с существенными нестыковками в Евангелиях Матфея и Луки.
Нужно оговориться, что, признавая то, что «Иисус был», Юлия Латынина не даёт развёрнутой психологической характеристики его личности. В основном не соглашаясь с тем, как Мессия и основатель Церкви, пусть неоднозначно и противоречиво, представлен в Евангелиях, сама она не пытается описывать его в банально ясных и осязаемых чертах. Он у неё даже не всесильная личность, о которой учит христианство. Иначе говоря, Иисус в историческом расследовании Латыниной – это не только не евангельский богочеловек Иисус с его центральным этическим требованием любви к ближнему, а даже не одна из его многих и разнообразных альтернатив, часто возникавших в лоне христианства и обретавших, как правило, ярлык ереси.
Смею предположить, что автор не ставила перед собой задачу воспроизвести конкретный портрет реально существовавшей по её мнению и со временем обожествлённой исторической личности, а направила основные свои усилия на опровержение (разрушение) того образа, который закрепился в сознании христиан с помощью новозаветного канона и созданных на его базе церковных учений. С исторической точки, зрения, по мнению автора, такой Иисус не убедителен и не достоверен. Истинность сказанного о нём в Евангелиях не подтверждается научными знаниями. Отсюда, по-моему, и появление подзаголовка книги – «Историческое расследование». Он призван подчеркнуть мысль о том, что есть религиозный Иисус, но есть Иисус другой, открывающийся в свете научного знания. И они друг с другом мало в чём сходятся.
Как и многие учёные последнего десятилетия Латынина придерживается той точки зрения, чтобы считать Иисуса одним из нескольких евреев I – II веков, претендовавших на звание Мессии (Машиаха), пытавшегося избавить Иудею от римского владычества. Редкий учёный верит, что Иисус хотел положить начало новой религии. Можно с большой достоверностью предположить, что вернись он сегодня, то гораздо бы лучше чувствовал себя в синагоге, чем в церкви. Большинство высказываний Иисуса в Новом Завете соответствует учению иудаизма. Это неудивительно, поскольку в целом он придерживался фарисейского (раввинистического) иудаизма. Но по меньшей мере три новых установления, сделанных Иисусом, диаметрально противоположны еврейскому учению, что и обуславливает его резко расходящуюся с фарисеями политическую позицию.
1.Иисус прощает все грехи: «Сын человеческий имеет власть на земле прощать грехи (Матфей, 9:6).
2. Отношение Иисуса к дурным людям, «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую» (Матфей, 5:38-39).
3. Новый Завет гласит, что люди могут прийти к Богу только через Иисуса: «Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть Отца» (Матфей, 11:27).
Наряду с многими другими учёными писательница считает, что христианство на деле было основано другим евреем I века – Павлом. Ссылаясь на основателей тюбингенской школы Фердинанда Кристиана Баура (1792-1860) и Вильяма Вреде (1859-1906), Юлия Леонидовна пишет, что без пламенного апостола «последователи Иисуса Мессии так бы и остались одной из крошечных милленаристских иудейских сект».
Иисус Латыниной – это, скорее всего, лишь схема, каркас, в той или иной степени годные для реконструкции реального человека, выступавшего с мессианских милленаристских позиций в эпоху отчаянного сопротивления Израиля Римской империи. Таких личностей в ту пору могло быть и бывало множество. Да и в современном Израиле они по-прежнему встречаются и попадают в психиатрические лечебницы с распространённым диагнозом, получившим официальное нозологическое наименование «иерусалимского синдрома». Если сознание какого-то человека допускает, что Бог в человеческом облике может сойти на землю и вновь вернуться в божественные обители, то почему бы именно ему и не оказаться Богом. Мании, как есть сейчас, так были и раньше, и питались они царившими в обществе настроениями и ожиданиями. Господствующие мифы обусловливают рождение в массах многочисленных манифестаций себя в качестве героев этих мифов. Чем выше в обществе накал религиозного экстаза, тем больше появляется претендентов на роль божьих посланников, а то и самого Бога. И то, что в Израиле существовал не один Мессия, а некое их множество, никаким открытием, конечно, не является. Другой вопрос, как они проявляли себя и каким обладали влиянием на массы, как определялась их подлинность. Можно на него отвечать на основе религиозных учений, абсолютизируемых выборочными ссылками на Библию. Но такие ответы страдают множеством непреодолимых логических и исторических неувязок, устранение которых возможно лишь с привлечением новейших научных знаний.
Религиозная атмосфера, царящая в стране, обуславливает диагностику нарушений психического здоровья. Но и психопатологические явления далеко от правды жизни не уходят. Следуя логике, автор обращает внимание на то, что человек, объявлявший себя в Израиле Божьим посланцем и рассчитывавший завоевать симпатии местного населения, никак не мог носить греческое имя в силу резко отрицательного отношения евреев к необрезанным язычникам и элементарного незнания иностранных языков простыми людьми, к коим, будучи сыном плотника, принадлежал и евангельский Иисус. Называться Христом Иисус стал после того, как христианство получило широкое распространение в империи за пределами Израиля посредством переводов соответствующих текстов, названных впоследствии опять же по-гречески «евангелиями».
Поскольку греческие церкви быстро превзошли арамейские числом и влиянием, то и находящиеся у них в руках священные тексты писались на греческом языке и их смысл далеко не всегда соответствовал оригиналу. Евсевий приблизительно в 325 году, ссылаясь на записи Папия, сделанные около 100-го года, пишет, что автор первой книги Нового Завета Матфей составил «прорицания Господни, которые в дальнейшем были переведены на греческий язык «каждым, кто был в состоянии». Понятно, что эти «состояния» могли очень сильно разниться. Фантазии не только не исключались, но и были востребованы в силу различных жизненных обстоятельств. Безграничность веры, накалённость отношений между противоборствующими религиозными группировками подогревали человеческую склонность желаемое выдавать за действительное. Латынина даёт понять, что все новозаветные сочинения Библии являются в значительной степени греческой транскрипцией (переделкой) тех текстов, которые могли появиться по свежим следам событий, связанных с зарождением христианства.
Иисус Латыниной, представляемый ею с опорой на логику, исторический контекст и новейшие научные знания, настолько не согласуется (не эквивалентен) с привычным всем евангельским Иисусом Христом, что писательницу становится трудно обвинить в оскорблении чувств верующих, как это сегодня у нас то и дело практикуется. И коснись ей предстать перед любым судом (не накаркать бы чёрных туч на её голову!), она всегда может сослаться на зримую разницу между своим героем и тем, кто для миллионов и миллионов людей является абсолютно непогрешимым Господом Богом, Спасителем рода человеческого.
Иисус Латыниной (в описании ею конкретных событий в Израиле) – важнейший, но далеко не единственный из богов, которые то и дело заявляли о своём существовании вопреки монотеистическим корням иудаизма. В некотором роде, в некотором смысле они жили-были в непосредственном соседстве. А вот, что их заставляло становиться богами, умирая, воскресать, летать на небо и возвращаться назад, в Библии остаётся без мотивированных объяснений, ясных и осязаемых доказательств. Труд писательницы направлен как раз на то, чтобы восполнить этот пробел, показать прямую зависимость периодического появления библейских богов, в том числе и Иисуса Христа, от взаимодействия множества социальных и психологических факторов, от конкретных исторических процессов, происходивших в определённых культурно-территориальных пространствах. Становясь по необходимости историком, религиоведом, психологом, Латынина начинает видеть в вековом развитии христианства то, что находится за пределами вероучения, что очень часто вступает с ним в непримиримый конфликт. А начиная видеть, она начинает и говорить. И говорить вещи весьма неудобные для стандартных умов. Выполнение такой задачи быстрой благодарности не сулит. Правда Латыниной людей бесит. Одни раздражаются и брызжут слюной от того, что, как им кажется, писательница впадает в неслыханную ересь, опровергая очевидные, с их точки зрения, истины. Другие же в неменьшей степени раздражаются уже от того, что она излагает жеванные-пережеванные банальности. А куда деваться, если в христианстве всё путано-перепутано? И молящийся — греховен, и охальник – праведен.
Чтобы быть понятным большим людским массам («человейникам»), надо начинать с азов. Но тогда никакой книги не хватит. Целую многотомную энциклопедию нужно будет составлять. А это, как известно, одному автору, будь он даже семи пядей во лбу, не под силу. Тогда нужно будет касаться не только Торы, Талмуда и Нового Завета. Но также подробнее остановиться на древних греках, времени гнозиса, с которого фактически и вырастает христианство. Юнг пишет, что «архетип Бога-спасителя и Первочеловека стар, как мир, и мы просто не можем установить возраст этой идеи. Идея Сына, открывшегося Бога, добровольно или по приказу приносимого в жертву для искупления мира от зла (грехов), встречается уже и в Индии и в Персии. Латынина об этом не пишет, но можно понять, что она разделяет ту философскую и религиоведческую точку зрения, согласно которой в результате эволюции религиозного мышления инкарнация антропоморфного Бога-Отца (Всевышнего, Творца) в Сына позволяет ему (по Юнгу) стать о п р е д е л ё н н ы м и о п р е д е л я е м ы м. Что, в свою очередь, облегчает строить с ним отношения, как в индивидуальном плане, так и в социальном, приспосабливая Бога для выполнения экономических, культурных и политических задач. У такого бога появлялись колоссальные преимущества. О нём можно было писать непосредственно от его имени.
Прообразы личностей, претендующих на роль Спасителя человечества, присутствовали во многих гностических учениях. А скорее всего, во всех. Были они, естественно, и в Ханаане, являвшемся до поселения в нём евреев, провинцией Египта. И с ними происходили истории, похожие на историю с Иисусом. Формально религии менялись, но структурно и содержательно они сохраняли преемственность. Так что вполне обоснованно автор обращается и к сюжетам с ханаанскими богами, чьё влияние, несомненно, сказалось на древнееврейской вере и её дальнейшей трансформации в ортодоксальный иудаизм, а потом – в христианство и ислам. Ссылаясь на «Книгу стражей», Латынина пишет, что «…в мире существует два бога. Один – трансцендентный и всемирный, которого нельзя видеть. И другой его Слово, Мемра, Логос, исполнительный директор Всевышнего, доверенное лицо, которому поручено голосовать от имени Яхве на акционерном собрании мироздания. Этот-то исполнительный директор и сойдёт в мир по доверенности от бога и будет править обновлённой землёй».
У Юнга сказано так: «Поскольку реально люди не знали, что открылось им столь внезапно в «Сыне Человеческом», но лишь верили имевшимся в наличии толкованиям, то можно сказать, что многовековое последействие открывшегося было, собственно, не чем иным как постепенным развёртыванием архетипа в сознании, иначе говоря, его рецепцией в систему оставшихся от античности понятийных возможностей». Сказано витиевато, но если упростить высказывание, то вывод напрашивается без всяких загадок: мифы один от другого имеют свойство передаваться по типу спортивной эстафеты. Процесс этот, безусловно, длительный. Меняются субъекты (участники) эстафеты, но эстафетная палочка остаётся одной и той же. Ей и передаются в очередном порядке (по цепочке) спасительные мантры (символы веры), имеющие целью воздействие на пространственно-временной континуум. Эстафетчикам (носителям палочки) только то и надо, что приспособиться к кругу людей, ожидающих победы своих кумиров, носителей всемирного спасения. Вот только, к сожалению, палочка из рук спасителей через какое-то время неизменно почему-то выпадает. Цепочка рвётся. Выстроенная система символов веры рассыпается, не выдерживая напора рационального мышления. Это может произойти совершенно неожиданно, совсем не обязательно в какие-то критические моменты истории. И ожидавшиеся победы заканчиваются катастрофами. В этом нет ничего удивительного. По такой схеме существует (живёт) учение (идеология) и о коммунизме, лишь временами переходящее в латентное, но отнюдь не мёртвое, состояние.
Бессознательное неустранимо, какими бы великими ни были силы сознания. И что интересно, оно имеет свойство упрочиваться в связи с болезнями и возрастными изменениями в организме. Замечено, что с ослаблением сознания бессознательное занимает его место и оказывает существенное влияние на поведенческие акты личности. Отчасти этим можно объяснить феномен, при котором гениальнейшие учёные-рационалисты могут находиться под воздействием того или иного суеверия. Нужно считать большой ошибкой заключение, что сознание высокообразованного и интеллектуально развитого взрослого человека функционирует полностью независимо от окружающей среды. А бывает часто и так, что люди колеблются между верой и неверием, подобно Василию Розанову. И церковь это сильно пугает, поскольку все знают, что колеблющийся камень шатает башню. Кроме того, как отмечал Николай Рерих, «перед Новым познанием особо болит сердце». А кому нужны лишние боли?
Латынина обращает особое внимание на то, что ханаанские боги составляли с о в е т б о г о в – понятие, следы которого встречаются и в Танахе. Да только ли одно это понятие? По мнению писательницы, первоначальный яхвизм (поклонение богу Яхве) ничем не отличался от религий ближайших родственников евреев. Что легко объясняется сходными условиями внешней среды.
Тяга (влечение) к многобожию (разностепенному обожествлению предметов и живых существ) сохраняется и сегодня во многих религиях, называющих себя монотеистическими. Существует и аргументация того или иного обожествления, связанного со склонностью мифологически понимать и объяснять видимое. Латынина замечает, что современник Иисуса Христа Филон Александрийский б о г о м называл и Моисея на том основании, что Моисей видел Бога. Получается, что всякий видевший Бога, уже и сам Бог. Причины придания предметам или каким-то их частям божественной (чудодейственной) силы очень разнообразны. У восточных народов по сохраняющимся издревле верованиям такой силой обладает, например, борода. Судья Самсон обладал чудодейственными волосами, с помощью которых побеждал любого врага. И, когда из-за козней жены-язычницы он лишился волос, то тут же потерпел сокрушительное поражение. Обычай носить бороды и длинные волосы сохраняется у священников многих религий. Не стриглись и не брились ессеи, к которым очень часто относят Иисуса и его крестителя Иоанна. К этому склоняется и Латынина, указывая также на сходство их мировоззренческих взглядов с позициями кумранитов, находившихся в жёсткой оппозиции по отношению к представителям официального иудаизма – фарисеям. Конечно, при этом писательница выходит за рамки канонических библейских текстов, поскольку они не могут служить единственным основанием для составления характеристики основателя христианства даже в силу того, что ни одно утверждение не может доказывать само себя. А доказывать-то как раз и приходится.
Централизация власти в Израиле, осуществлённая на основе реформ царя Езекии, вызывает необходимость устранения из иудаизма элементов многобожия, хотя осуществить этот процесс до конца так и не удалось. Прямо об этом Юлия Леонидовна не говорит, но понять её как-то по-другому вряд ли будет правильно. В течение всего нескольких десятилетий Яхве превращается в единственного бога, борющегося за полное искоренение из религии элементов языческого многобожия.
Не без смысла подчёркиваемая автором книги «ИИСУС» нерасторжимая связь христианства с иудейским монотеизмом более-менее образованной личности никакой новостью не является, хотя в массах православных верующих существуют, а часто и господствуют, точки зрения, согласно которым Иисус Христос — фигура, резко противопоставленная и даже враждебно настроенная к еврейской культуре и иудаизму. Нет-нет, да и услышишь, что у нас свой Бог, а у евреев – свой. При таком взгляде, как отмечает Юлия Леонидовна, «огромное количество важных смыслов, героев и пересечений» для истории христианства теряется. И «тогда некоторые действия героев приобретают принципиально другое значение».
Даже детям известно, что поднимать вопросы достоверности утверждений веры во всех религиях запрещалось. Это касается и биографии земной жизни Иисуса Христа. Латынина в своём расследовании идёт путём доказательности. Для неё Иисус и исторический иудаизм – две стороны одной и той же медали, что вполне укладывается в преемственную связь Нового и Ветхого заветов Библии. Но в отличие от многих богословов, часто упускающих эту связь ради сохранения определённого образа Иисуса, писательница старается строго придерживаться правды исторического и культурного контекста, в котором вынужден был действовать любой житель тогдашнего Израиля. Даже называя себя Богом («Я и Отец – одно»), он был вынужден соблюдать установленные в государстве законы и правила, учитывать настроения, сложившиеся в обществе. Это же касается и лиц, сопутствовавших Иисусу и в той или иной степени, отразившихся в его судьбе. И если допустить, что Иисус, в какой-то мере революционизирует (изменяет) социальную среду, то действия его окружения должны совершаться в строго установленных рамках. А они-то как раз при их описании в Евангелиях грубо нарушаются, на что аргументировано и указывает исследователь. Спорить в этом случае с ней, конечно, можно, но только не на исключительно теологической почве, законсервировавшейся с помощью установок, далёких от науки и логики. И не будет ошибкой сказать, что Латынина, будучи, скорее всего атеистом по своему мировоззрению, стремится вписать христианского Бога в гармоничную систему, для которой одних только книг Нового Завета оказывается совершенно недостаточно. Не по этой ли причине сегодня один и тот же Иисус имеет сущностные различия в зависимости от той среды, где он исповедуется?
Кому-то из современных христиан покажется странным, что древние евреи почитали «с о в е т б о г о в, председателем которого был Господь. Писательница напоминает читателям об этом, ссылаясь на книгу Иова, где об этом совете говорится как о «сынах Божиих», в числе которых пребывал и сатана, а также на ряд псалмов, в частности, на псалом 81 «(Бог стал в сонме богов»).
Понимая, что сегодня совершенно излишне настаивать на беспрецедентности и внеисторичности Евангелия, на его исторических и психологических предпосылках, Латынина усиливает показ этой зависимости с привлечением примеров, взятых из исследований последнего времени, с заметным акцентом на те данные, которые были получены при знакомстве Кумранскими находками. Обнаруженные в пещерах Вади Кумрана на западном берегу Мёртвого моря свитки со списками на пергаменте принадлежали секте (Латынина называет её «Четвёртой») ессеев и имеют неизмеримое значение для исследования первоначальных текстов как иудаизма, так и христианства.
Евангелия не дают прямых и ясных объяснений тому, что Спаситель (Мессия) появляется именно в то, а не какое-то другое время. Почему бы ему ни придти раньше или позже и не куда-нибудь ещё, а вот же к «погибающим овцам Израиля»?А разве другие особи человечества не погибали? Спросить негде и не у кого. В Библии, объявленной Церковью исчерпывающим Божьим Словом, не подлежащем ни добавлениям, ни изъятиям, не говорится, чем руководствовался Всевышний, выбирая место и время командировки своего посланца в мир. Молчит об этом и он сам (у Латыниной «доверенное лицо» Яхве, его «исполнительный директор»). Однажды Иисус, правда, замечает, что он пришёл исполнить Закон. «Не думайте, что я пришёл нарушить Закон (Тору) или пророков», — говорит он ближайшим ученикам. «…Истинно говорю вам: доколе не прейдёт небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдёт из Закона, пока не исполнится всё». Эти слова находятся в полном соответствии с учением фарисеев и фундаментальными основами иудаизма. В данном случае Иисус заявляет о своей первостепенной приверженности Закону. Что вполне допустимо и объяснимо, если вспомнить слова Юнга, писавшего в своём «Ответе Иову»: «… коллективные и в особенности явственно архетипические идеи никогда не могут быть выведены из актива личности». И в действиях религиозных фанатиков всегда наблюдается обращение к неким издревле существовавшим принципам общественного устройства. И когда сегодня коммунисты ссылаются на Энгельса, Маркса, Ленина, Сталина и прочих как на своих отцов-основателей, то они попросту не осознают, что ими совершаются попытки воскрешения первобытных форм социальных отношений и подтверждается религиозный, фанатический характер коммунистического учения. Кто-то скажет, что и в житейском плане такое поведение является вполне разумным. Дескать, ночью – Луна, днём — Солнце. И даже глупый устраивает свою жизнь по этим светилам.
Переданный народу через Моисея и, как воздух, необходимый теократии, Божий Закон, действительно, нарушался напропалую так же, как, по единодушному признанию и христианства и иудаизма нарушается и поныне. Закон не соблюдался в течение всего существования Израиля и его ритуального поклонения Яхве. Какие же обстоятельства вынудили Бога принять экстренные и радикальные меры для сохранения Закона, не оказывающего существенного влияния на поведение людей? Верующему человеку эти вопросы ставить совсем не обязательно, а то и предосудительно. Вера, как читаем у апостола Павла, это «осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Некоторые утверждения веры, настолько неправдоподобны, настолько противоречат всему нашему в трудах добытому знанию о реальности мира, что мы вправе – с необходимым учётом психологической и психиатрической практики — сравнить их с бредовыми идеями. Потому вера не только не нуждается в доказательствах, но всячески бежит от них. Это не наука. Считая себя верующим, лучше излишне не любопытствовать в целях сохранения самого себя и своей веры. Верующий стопроцентно уверен в сказанном кем-то и когда-то. И если сказанное нереально, не соответствует человеческому разуму, то тем хуже для реальности, для разума. Слепота – это один из важнейших оплотов веры. Теряя слепоту, верующий теряет и веру.
Тертуллиан поучал: «Верую, ибо это абсурдно». Такова природа религиозной, архетипической уверенности. Историк и религиовед такой формулой описания исторических событий ограничиваться не может. Он даже богам обязан задавать вопросы и пытаться раскрыть причины и мотивы особенностей их поведения. Изречение «Пути Твои, Господи, неисповедимы» историка не устраивает. У историка боги не могут действовать в отрыве от насущных нужд людей. Историк-религиовед обязан находить объяснение тех или иных действий богов (Бога), исходя из их сообразования с царящими в обществе настроениями и идеалами. И Латынина остаётся верной этому правилу.
Боги (верить или не верить в них) действуют в мире людей и во взаимодействии с ними. И исторический Иисус (опять же, вне зависимости от того, Бог он или нет) должен был действовать в реальных, а не выдуманных жизненных обстоятельствах. И если историку будет нужно заявить, что некий человек в такое-то время и в таком-то месте при стечении большого количества свидетелей поднялся, как птица, в небо, то ему потребуется сослаться на конкретные исторические источники. Когда же их нет или они, называясь источниками, друг с другом не согласуются и вступают в противоречие с историческим контекстом, то и сам факт полёта не может наукой признаваться. Книга Латыниной предметно раскрывает несогласованность большинства новозаветных утверждений о жизни Иисуса Христа и становлении христианства с добытыми наукой знаниями об определённых исторических эпохах. Возможно, в чём-то автор и допускает серьёзные ошибки в изложении исторического материала, но то, что её произведение носит научный характер, и то, что оно открыто для полемики с позиций науки, не оставляет никаких сомнений. Безусловно, труд Юлии Леонидовны – не богословское сочинение, и если оно и заслуживает какого-то анализа, то, прежде всего, с позиций науки и требований к жанру публицистики. Поскольку её книга – это не только результат исторического расследования, но и работа, адресованная к массовому читателю, который ждёт преимущественно стройного и доступного пониманию изложения материала.
Во главу угла своего расследования Латынина ставит добытые (принятые, подтверждённые) наукой исторические сведения (отнюдь не сенсационные) о той эпохе с её мессианскими обетованиями и ожиданиями, в условиях которой непосредственно и зарождалось христианство. Об их исторической обусловленности и соответствии действительности, безусловно, можно спорить. А как иначе? Наука без споров редко обходится. И Латынина, как исследователь, тоже спорит, но при этом совсем не настаивает на том, чтобы её мысли и выводы воспринимались за истину в последней инстанции. Ещё многое и многое в истории христианства остаётся для нас настолько недоказуемым, настолько же и неопровержимым. Для науки очень важно не вставать на путь некритического (безусловного) согласия с евангельскими и церковными сведениями, особенно тогда, когда они коренным образом расходятся с логикой и историческими фактами. Ни для кого секретом не является, что, к сожалению, Евангельские тексты как плоды миссионерского рвения – предельно скудный источник для попыток исторической реконструкции. Вместе с тем, им есть что сказать о психологических реакциях цивилизованного мира того времени.
Рассуждения о том, насколько сегодняшние исторические научные сведения сходятся (или не сходятся) с тем, что описано в Евангелиях (преимущество отдаётся Евангелию от Марка) и других книгах Нового Завета, и составляют повествовательную канву книги «ИИСУС». Но одновременно, что несколько затрудняет чтение книги, автор вынужден обращаться также и к многочисленным апокрифам. При этом, она заранее оговаривается, что «Пятикнижие Моисея не было продиктовано Моисею лично Господом на горе Синай» (кто бы из въедливых историков в этом сомневался!?), что «ещё в XIX веке великий немецкий библеист Юлиус Веллльгаузен доказал, что оно состоит из четырёх текстов, которые когда-то были разрезаны и склеены друг с другом». Последнее весьма примечательно для дальнейшего повествования ещё и с той точки зрения, что эти части, представляющие собой не что-нибудь, а великую Тору, обнаруживают существенные различия между собой, касающиеся, прежде всего, отношения к языческим формам поклонения. Достаточно для этого обратить внимание также и на то, что в одних местах Моисеева повествования говорится о строгом запрете Бога на него смотреть, а в других описывается, как люди, всё-таки, с Богом вполне безопасно общались («Они видели Бога, и ели и пили»).
Если читать внимательно Ветхий Завет, то можно придти к выводу о том (а это важный момент!), что строгие монотеистические табу появляются в иудаизме далеко не сразу. Категорический монотеизм присутствует не во всех книгах. В жизни патриархов язычество процветало пышным цветом и строго не осуждалось Богом, как стало наблюдаться гораздо позднее. И только уже при Моисее религия меняется в сторону строгого соблюдения запретов на всякого рода языческие ритуалы. Один и тот же автор не мог бы писать столь различно, представляя требования одного и того же Бога. В достаточно отдалённых друг от друга отрезках времени так называемое Слово Божие дорабатывалось, и понятно, что не одним автором. Примечательна в этом плане история с потерей и дальнейшим обнаружением книги, получившей в русском переводе название «Второзаконие». Как бы то ни было, не претендуя на научную целостность своего труда, Латынина придерживается сомнений библиологов в достоверности единоличного авторства Пятикнижия, что, конечно, идёт в разрез с религиозными взглядами и что не может не вызывать критики со стороны богословов.
Менялась общественно-политическая и демографическая ситуация в стране, менялись в соответствии с ней и священные тексты. И то, что они редактировались, у историков давно не вызывает никакого сомнения. Тайны в этом давно уже нет. Её лишь хранят дремучие церковники, выдающие пастве религиозные представления за божественные откровения. Латынина с историческими примерами и ссылками на выдающихся авторитетов в области исследования Библии обращает первостепенное внимание на то, что святые книги в связи с необходимостью той или иной их интерпретации время от времени подвергались редакции. И если Ветхий Завет существенно редактировался в целях утверждения монотеизма, то почему не могли редактироваться в своих особых целях также книги Нового Завета? Тем более что далеко не все тексты удовлетворяли ту и или иную церковь, которых поначалу было немало, и которые, как мы уже можем узнать из посланий Павла, одна от другой отличались и учениями и стоящими перед ними задачами. Какие-то церкви продолжали тесную связь с иудаизмом, а какие-то с ним шли на резкий разрыв, не очень-то стараясь сохранять суть Авраамова завета. Тому, как происходило и могло происходить редактирование евангелий в зависимости от образующихся обстоятельств, автор уделяет много внимания, особенно в свете конфликтных отношений апостола Петра и сторонников Павла, о которых тоже не очень-то принято распространяться.
Значительная, если не большая часть книги Латыниной посвящена описанию той культурно-политической обстановки, которая царила в Израиле непосредственно перед «явлением Христа народу» («пришествием») и в хронологически близко примыкавшие к нему периоды. Именно в логике раскрытия характерных черт этого времени автор объясняет появление Мессии, его действия, духовные и этические принципы, согласно которым он объявляет себя Господом и объясняет устройство царства, которое он должен возглавить. Автор не настаивает на беспрецедентности и внеисторичности Евангелий, как это делают многие атеистически мыслящие библиологи, и, более того, подчёркивает их значение для раскрытия отдельных исторических и психологических загадок. По мнению Латыниной, и на основании Евангелий уже можно судить о том громадном недовольстве существующими порядками, которые царили в то время в Израиле. Общественная жизнь в стране была расколота на множество течений, как это было в России во время известных революционных событий начала XIX века. Но если Россия являлась самостоятельной державой, то Израиль находился в иностранной военной и политической зависимости. И это следует учитывать при реконструкции той социальной и психологической обстановки, повлиявшей на рождение новой авторитетной религии. В изменившихся условиях Яхве уже не мог сохранять себя, как ему это удавалось длительное время при независимом еврейском государстве. Как выход из создавшегося положения актуализируется (востребуется) едва обозначенная в иудаизме идея Сына, на которого возлагается миссия спасения сначала одной богоизбранной нации, а потом и всего человечества. При этом усиливается и роль Яхве, который всё чаще и чаще зовётся Отцом, что, в общем-то, находит своё логическое оправдание.
У Латыниной показывается, что Закон, считавшийся вначале (на первых ступенях Яхвизма) абсолютно верным и универсальным средством, впоследствии обнаруживает свою неспособность (несостоятельность) решать как насущные потребности человека, так и выстраивать его будущее. В связи с этим возникает настоятельная потребность непосредственного вмешательства в жизнь человека. Попытки этого вмешательства получили название заветов. Завет с Авраамом, с Моисеем, и вот новый завет – завет (соглашение) с Сыном Отца. И хотя Сын заявляет, что он «пришёл не нарушить закон, но исполнить», на самом же деле, вопреки этим словам, начинает «преступать» закон, что подтверждается неоднократным подчёркиванием им в Нагорной проповеди совсем иного отношения к закону: «Вы слышали, что сказано древним…а Я говорю вам». Фактически исподволь Иисус Христос, не всегда последовательно, но идёт, если не на полную отмену закона, то уж на значительную его реконструкцию – точно, допуская тем самым смешение старых и новых элементов вероисповедания. По некоторым позициям он пытается даже ужесточить существующие правила. К примеру, господствующая школа Гилеля учила, что развод разрешён по любому поводу, а школа Шамая разрешала развод только в случае супружеской измены. Иисус Христос в Новом Завете придерживается правил Шамая, что позднее позволило историческим христианским церквям установить жёсткие юридические нормы, фактически запрещающие разводы.
У писательницы об этом прямо не говорится, но и без слов из её повествования явствует, что от имени «Сына Человеческого» происходит обновление религии с учётом поиска эффективных путей решения насущных проблем, вставших перед нацией. Новый бог требует праведности, которая бы превосходила праведность иудейской законности, потому что она была бы внутренней, а не внешней; спонтанной, а не законной; измеряемой человеком, а не каким-либо кодексом. В этом случае вся ответственность за положение дел в стране уже возлагается исключительно на человека, а не на Бога и не на Божий закон. Закон, вроде бы, и сохраняется, и выполнять его нужно. Вместе с тем, его роль для жизни становится почти нулевой. Бог перестаёт наказывать людей за нарушения закона, но он же перестаёт их спасать в катастрофических ситуациях, вне зависимости от того, кто они – праведники или нарушители закона. Бог не отвечает за Холокост, хотя уже и не может прямо заявить, что мировая катастрофа еврейства явилась наказанием за повальную грешность народа, как это было в случаях с Всемирным потопом и уничтожением городов Содом и Гоморра, в которых не обнаружилось и пяти праведников для их спасения. В вопросах блудодейства, очень болезненных во многих религиях, Бог не сам наказывает нарушителей, как это случилось во время сорокалетнего странствия евреев по пустыне, а требует, чтобы человек сам себя наказывал, противостоял соблазну путём отрубания руки или удаления одного из глаз.
Останавливаясь подробно на отдельных обрядовых деталях, имеющих важное значение для обозначения зримых границ между религиями, мы, вместе с этим, должны иметь в виду, что не они играли главную роль в достижении той или иной личностью высокого уровня популярности и его выдвижении в главные исторические герои. Популярность можно было заслужить в первую очередь делами, а уж потом демонстрацией духовных заслуг. В Евангелиях много говорится о врачебной практике Иисуса, о совершении им множества чудес по излечению больных тяжёлыми и неизлечимыми болезнями и состояниями, а в ряде случаев даже о возвращении умершим жизни. Но вряд ли только это приковывало к нему внимание огромных людских масс. Наверняка было что-то другое, что заставляло толпы, в которых насчитывалось, опять же по евангельским свидетельствам, по пять тысяч только мужчин, отправляться в пустыню и что-то там делать. Одного того, чтобы лишь накормить такое количество людей, требовалось обладать огромным материальным и финансовым потенциалом. Чудеса превращения пяти булок и трёх рыбок в массу продовольствия с запасом, считай для целого города, оставим за скобками реальности. В них уже не верят даже самые преданные Христу верующие. Надежды собиравшихся вокруг Христа людей, надежды на их общую с ним победу заключались, прежде всего, в учёте его реальных возможностей, а не в информации о том, как он превращал воду в вино или гулял по штормящему морю «ако посуху». То, что потом будет именоваться «Славой Господней», имело под собой реальную физическую почву, а совсем не сказочные чудеса. Не надо думать, что евреи в те далёкие времена были поголовно дураками и могли толпами ходить за своим предводителем по безжизненной пустыне. Религиозная вера, конечно, глупит людей, но, тем не менее, питаться одними иллюзиями даже фанатики веры не склонны.
Извечный и наиглавнейший, хотя и остающийся без разрешения вопрос: кем Иисус видел себя, обязательно ли Мессией или кем-то ещё? Наши сомнения проистекают от его сомнений. Он и сам, как мы читаем в Новом Завете, выяснял у своих учеников, за кого его принимают в народе. Видимо, в чём-то колебался относительно своего происхождения и предназначения. Хотя следует помнить, что вначале нашей эры слово «Мессия» заключало в себе совсем не то значение, которое закрепилось в сознании верующих впоследствии. Латынина, хотя прямо и не говорит, но. можно догадаться, что она держится той точки зрения, согласно которой Иисус как реальный человек на весьма ранней стадии исчезает, скрывшись за эмоциями и проекциями своего ближайшего и более дальнего окружения. Он был немедленно и почти без остатка ассимилирован окружавшими его психическими «системами готовности (по Юнгу) – религиозными системами — и тем самым преображён в их архетипически оформленное выражение. И потому вопрос о том, кем он был в действительности, не имеет смысла.
Современные верующие обычно думают о Мессии как об исключительно духовном существе. Но в эпоху, когда в Спасителе проявлялась особая жажда, это понятие означало в первую очередь профессионального военного вождя, готового освободить евреев от иноземного (римского) владычества, вернуть их всех в Ханаан со всех четырёх сторон света и положить начало эре всеобщего мира и благополучия. Желание сбросить римское иго превалировало в национальном сознании евреев. Не менее возмутительным для Иудеи было также узурпирование римлянами права назначать первосвященника. Потому понятия «мессия» и «вождь» тесно смыкались в своих значениях. Принимали же спустя век после Иисуса многие евреи военачальника Бар-Кохбу за Мессию, хотя его самый ревностный сторонник, раби Акива, никогда не говорил о его духовном величии. Вот и Юлия Латынина исходит из той точки зрения, что Иисус вместе со своими сторонниками представлял серьёзную военно-политическую силу. И противопоставить её мнению что-либо более логичное очень трудно. Именно прямая, а вовсе не только ассоциативная связь понятия «Мессия» с военным содержанием заставила оккупационные римские власти признать Иисуса опасным повстанцем и распять его. Римляне, если верить евангельскому кодексу, повесили над телом Иисуса табличку, издевательски говорящую о сути его преступления – «царь иудейский» — что опять-таки обнаруживает военную и политическую подоплёку (существо) его деятельности. Иисус, как вытекает из рассуждений Латыниной, явился предтечей Великого восстания зелотов («Четвёртой секты»), считавших, что для достижения победы над Римом хороши любые средства. Ревностная вера зелотов (ессеев, «Чётвёртой секты», а в дальнейшем отрядов сикариев) явилась основой борьбы с оккупантами. Борьбы, окончившейся разрушением еврейского государства.
Если Иисус и считал себя Мессией, то исключительно в националистическом духе, что нашло отражение в Евангелиях. Когда женщина хананеянка с криком просила его помочь её больной дочери, то он сначала долго молчал и лишь в результате её материнской настойчивости ответил, что «послан только к погибшим овцам дома Израилева… не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Такой принципиально выраженный национализм мог исходить от личности, радикально недовольной имперскими порядками в стране, которую евреи считали исключительно своей и за которую следует бороться, не щадя ни врагов, ни себя. Да и вряд ли человек с иными взглядами мог бы в то время завладеть симпатиями толпы. Разделяли ли мыслящие люди того времени понятия «мифа» и «факта», сказать трудно. Но тот, кто вёл за собой народ, должен был понимать, что массы за ним пойдут только при том условии, если он убедит их в необыкновенных своих способностях, докажет свою власть над неизлечимыми болезнями, над природными явлениями. Конечно, быть только еврейским реформатором Иисусу было мало, и он думал о себе как о владыке земли и личности мирового масштаба.
Для этого проповедь Мессии не должна быть только провозглашением новых идеалов, а появлением новой силы, наглядным и осязаемым её подтверждением. Для себя такой человек мог и не быть мифом, но быть мифом для других его вынуждали взятые на себя функции. Вот говорят, что Сталин считал себя богом. Но это не совсем точно. Себя он, скорее всего, богом не считал, но делал всё, чтобы другие его считали богом. Не будучи глупым, он прекрасно понимал разницу между человеком и сотворённым мифом. Сталин понимал, что его сила будет сохраняться до тех пор, пока другие будут видеть в нём бога. Есть рассказ о том, как он однажды позвал к себе в кабинет своего сына Василия, на буйство, неуправляемость и хамство которого («Я – Сталин, а вы здесь кто?..») в очередной раз пожаловались школьные учителя. Поставив его перед собой, вождь сделал долгую паузу, а потом спросил: «Значит, ты – Сталин». Пауза… Опять долгая пауза… «Значит, ты думаешь, что ты – Сталин?» Пауза… «Или ты думаешь, что это я – Сталин?». Пауза… Решительный жест рукой в сторону стены. Фраза, словно вколачивающая последний гвоздь: «Нет! Это он – Сталин». Рука диктатора указывала на его собственный портрет, висевший на стене».
Одно дело верить в собственное предназначение. И совсем другое, что о тебе думают люди. Сегодня приводится много примеров трусости Сталина, что никак не может являться подтверждением того, что он считал себя богом. Богом, смелым и мудрым он был не для себя, а для других и потому, зная свои слабости, усиленно их скрывал. Репутация изверга его так не расстраивала, как чьё-то мнение о его слабостях, болезнях, интеллектуальной и физической недостаточности. Никто не должен был сомневаться в его божественной природе. Сомневающихся, если они обнаруживались, немедленно ликвидировали. Василий Аксёнов в одном из своих романов пишет, как Сталин хотел расстрелять врача, вылечившего его от длительного кишечного запора. Кем-кем, но засранцами боги не бывают.
Евреи трезво оценивали мощь Рима. Согласно их массовому сознанию, чтобы одолеть Рим с его видимым могуществом, были необходимы не человеческие, а божественные силы. Требовались чудесные целенаправленные действия, совершаемые не кем-нибудь, а именно самим Господом. Была необходима несгибаемая вера во Всемогущего Бога Саваофа, способного стереть с лица земли любого, кто осмелиться выступить против него, могущего, если возникнет необходимость, остановить для победы над врагом солнце и луну. Наступил тот исторический момент, когда, как никогда, требовались чудеса. Требовалась личность, наделённая сверхъестественными силами, являющаяся или сама Богом, или непосредственно выступающая от его имени. Требовались также люди, фанатично верующие в чудеса, в Бога. И такие люди в Израиле были. В предисловии к своей книге Юлия Леонидовна пишет, что в начале I века нашей эры в Палестине существовали два религиозных течения. Одно из них, по мнению писательницы, представляло умеренных верующих, старавшихся жить по закону Моисея в согласии с теми историческими обстоятельствами, сложившимися в стране. А вот другое течение олицетворяла «страшная и могущественная «четвёртая секта» … — зилоты и сикарии. Это были террористы, которые фанатически соблюдали иудейский закон, проповедовали джихад, устраивали теракты и, в конце концов, развязали Иудейскую войну. Короче, это был еврейский ИГИЛ». В этом-то и заключается главный гвоздь программы, представляемый писательницей.
Говорить что-либо о зелотах (Латынина пишет это слово с буквой «и») не имело бы никакого смысла, если бы главный герой книги и сам им фактически не являлся. Но, если бы фигура Христа была только человеческой и исторически верной, она бы в дальнейшем не оказывала бы такого всеохватывающего воздействия. Религия делает из человека фигуру п р е д в е ч н у ю, стоящую вне истории. И для этого убираются многие детали подлинной биографии. Только при таком условии она способна нести свет миру. Лишняя информация не нужна. Она может только мешать вере. Исследователю только и остаётся, что задумываться о том, что в существующем образе Иисуса Христа было затронуто благой вестью и что осталось от подлинной истории. Все отрицательные потенциалы об Иисусе религия тщательно отфильтровывала в процессе редактирования имеющихся текстов. Доминантой же образа сохранялась и упрочивалась легенда о взятии на Небо со всеми вытекающими из этого последствиями. Наиглавнейшим из которых является победа над смертью, ибо смертные – ничтожны и слабы, и только Бог – всесилен. Теология зелотов как раз и предусматривала обучение верующих хождению на Небо, в обитель вечной жизни.
Замечу, что само слово «зелот» писательница пишет сравнительно редко. Но даёт понять, что употребляемое ей часто понятие «четвёртая секта» обозначает объединение тех самых непримиримых евреев, которые вели борьбу как с оккупантами, так и с фарисеями, занявшими коллаборационистскую позицию в отношениях с властью, сложившейся в Иудее. И если, по словам Иосифа Флавия, саддукеи, фарисеи и ессеи появились очень давно, то «четвёртая секта» («они же сикарии и зилоты») – родились, как отмечается у Латыниной, «только что», что обусловило их нелигитимность, поскольку, по её шутливому замечанию, «религия – это не какой-нибудь вам iphone, который должен быть обязательно последней модели». У религий другой мировоззренческий аргумент — новому солнцу не быть. Существует даже такой критерий, согласно которому религиозное учение тем правильнее, чем древнее книга, где оно изложено.
В современном каноническом переводе Нового Завета на русский язык слово «зелот» отсутствует, хотя Латынина и ссылается на книгу «Деяния». Но по указанному ею адресу говорится, если быть точным, о «ревнителях веры». Зелоты, действительно, так себя и именовали, будучи, как сегодня сказали бы, радикалами и фундаменталистами, готовыми на всякие опасные действия. Их отличает «ничем не сдерживаемая любовь к свободе». У Иосифа Флавия написано»:«Идти на смерть они (зелоты) считают за ничто, равно как презирают смерть друзей и родственников, лишь бы не признавать над собой главенства человека». В дальнейшем христианство всячески старалось дистанцироваться от зелотов и сикариев, подчёркивая своё родство скорее с ессеями и подчёркивая у последних мирный характер их деятельности. Писательница отмечает, что Иосиф Флавий приписывает ессеям все те характеристики – любовь к ближнему, миролюбие и покорность властям – которые впоследствии будут приписывать себе христиане. Но тогда возникает вопрос: «Почему римляне, в целом терпимо относившиеся к религиозным различиям только то и делали, что преследовали мирную секту, представлявшую собой образец поведения подданных империи?
Путаница между зелотами и ессеями – факт богословской литературы. Похоже, что и автору книги «ИИСУС» её также не удалось преодолеть. Во всяком случае, в показе существа их различий между собой. Вот и в Кумране мы не можем точно сказать, кто жил: ессеи или зелоты? Приверженцам христианства хотелось бы при чтении Кумранских находок найти подтверждение мирного характера существовавшей на берегу Мёртвого моря секты. Увы, ожидания не оправдались. Реконструкция жизни обитателей Кумрана на основании найденных текстов говорит о воинственности его жителей. А это идёт вразрез с богословскими утверждениями об их мировоззренческой и этической близости к Мессии. На это-то и указывает писательница, обращая внимание на логическую достоверность связи Иисуса с пустынножителями, как их ни называй – ессеями или зелотами.
Нерелигиозные читатели Нового Завета обычно спотыкаются о многие неразрешимые противоречия в высказываниях и поступках главного героя этой части Библии. Приходится только удивляться тому, что они не были устранены в целях сохранения целостного образа главного героя крупнейшей мировой религии. Чтобы не допускать дискредитации основателя христианства богословы обычно ничего лучшего не находят, как заявлять, что Иисус хотел, чтобы его наставления были простыми для тех, кто к ним был готов, и невразумительными для тех, кто противится Богу. В зависимости от этого он одни свои притчи рассказывает толпе, а другие – ближайшим ученикам.
Выходит, что тот, кто усматривает противоречия в высказываниях Иисуса, тот просто не готов (не способен) верить в него. Как реагировать на такие богословские заявления, не знаю. А ведь речь идёт не столько о вере или неверии в Иисуса, сколько о вере или неверии в канонизированные тексты о нём. Путать одно с другим означает ни что иное как отказ от элементарной логики. И если Латынина отвергает многие евангельские заключения о Мессии, то это совсем не значит, что она отвергает исторического Иисуса. С чем она только категорически не соглашается, так это с монополией священничества на освещение христианской истории. Можно не испытывать уважения лично к писательнице по всяким реальным и надуманным причинам, но в стремлении к правде ей никто не вправе отказывать. Отказывая в этом ей, мы отказываем в том же самом и другим людям, в том числе и себе. Безусловно, исторические параллели – дело рискованное. Но в науках риск – обычное дело. И если исследователь в конечном итоге жестоко ошибается в сделанных заранее допущениях, то и в этом случае для тех, кто идёт за ним следом, расчищается исследовательское поле, сужается круг для совершения ошибок. Так или иначе, историк, касающийся психоаналитики, обязан изучать (исследовать) человеческую реальность, которая скрывается и за религией, и за нерелигиозными знаниями. Чем, в принципе, Латынина и занимается.
Допуская с огромной долей вероятности принадлежность Иисуса и его приверженцев к ессеям и зелотам, писательница руководствуется историческими сведениями, логически указывающими на эту связь. Так этические установки Иисуса во многом напоминают те принципы жизни, которых придерживались указанные еврейские общественно-религиозные группы. Эти секты уместнее всего охарактеризовать как аскетические и дисциплинированные группировки древних «хиппи», что также вполне согласуется с описанием жизни Иисуса и его сподвижников в Евангелиях. Считая городскую жизнь растлевающей, и те и другие удалялись в безлюдные части Израиля, в частности в пустыню около Мёртвого моря. Большинство их общин состояло из холостяков, что требовало постоянного притока новообращённых. В отличие от фарисеев и саддукеев, ессеи не хотели иметь ничего общего с Храмом, поскольку считали его осквернённым саддукейскими священниками. Такую же неприязнь к восстановленному при Великом Ироде Храму проявлял и Христос. В среде ессеев царила конспирация, их жизнь во многом была тайной. Конспиративно действовал и Сын Божий. Даже рассказывая притчи, которые сами по себе представляли собой законспирированные идеи, одни из них он предназначал толпе, а другие – ближайшим ученикам. Как и ессеи, первые христианские группы не терпели инакомыслия (не говоря уже о каком-то критическом мышлении) и изгоняли из своей среды нарушителей правил общины, жившей на основе обобществлённого имущества. По господствующему мнению как богословов так и светских исследователей, это наказание было равносильно вынесению смертного приговора. В том, как такое происходило, можно лучше всего убедиться при чтении новозаветной книги «Деяния».
К ессеям были очень близки, а вполне возможно, что и едины с ними те, кого сегодня относят к секте Мёртвого моря, с учётом того, что это ответвление «ревнителей веры» отличалось ещё более высокой степенью воинственности и радикализма.
Как бы то ни было, но существование таких общественно-религиозных групп, как ессеи и зелоты, в значительной мере приготовило великое еврейское восстание, начавшееся в 66-м году нашей эры и приведшее к величайшей катастрофе в еврейской истории. Безусловно, восстанию способствовала и безумная политика римских властей, подогретая императором Калигулой, объявившим себя в 39 году божеством и приказавшим воздвигать свои статуи во всех храмах империи. Евреи оказались единственными во всей империи, не подчинившимися этому приказу. И хотя эти события произошли по истечении достаточного времени со дня голгофской казни, они явились следствием и развитием той ситуации, которая существовала при жизни Мессии.
Читая Латынину, можно уловить прямую связь между 37-м годом (предполагаемой датой распятия) и исторической датой начала восстания. Более того, кто-то из тех, кто был близок Учителю и видел его смерть, мог выжить и участвовать, и даже предводительствовать в вооружённых действиях против римлян. Евангелия об этом молчат, поскольку для них всего важнее показать не историю, а, по мере изобразительных способностей, представить чудесную фигуру Христа как можно более впечатляюще. На этом сосредоточивается и апостол Павел, описывающий не реального человека из Назарета, а некую догматическую метафизическую конструкцию. Историк не может этим ограничиваться. Он ищет зримых, логичных, вполне осязаемых и конкретных доказательств истории. На этом пути возможны всякие ошибки. Но если вовсе ничего не искать, а довольствоваться одной лишь догматикой, то ничего и не обнаружишь. Латынина это понимает и ищет, если и не окончательной правды, то хотя бы правдоподобия. Чего не могло быть при данных исторических обстоятельствах, того и не было. Как бы её ни упрекать, но она стремится в своих рассуждениях добиваться историчности Иисуса и окружавшего его мира. Большинству верующих евангельский Иисус ценен и дорог. И пусть так и будет. Но есть и другой Иисус, в большей мере согласующийся с исторической действительностью. И почему кто-то считает для себя возможным вводить на него запреты?
Часто ссылаясь на тексты из свитков Кумрана, Латынина обращает внимание на то, что у ранних христиан необыкновенно популярными были книги, в которых главным действующим лицом выступал Енох. Фарисеям и саддукеям он не нравился. А вот кумранские сектанты (те же ессеи, зелоты) взяли его на вооружение, передав духовные симпатии к этим текстам и христианам. Как замечает Латынина, эти книги считались каноническими даже такими общепризнанными столпами христианства как Афинагор, Климент Александрийский и Тертуллиан. Получил Енох известность и в исламе в качестве второго после Адама пророка, сохранив подтверждение о том, что был вознесён живым на небо. В Новом Завете он упоминается тоже, но как-то вскользь, отголосками мощной мифотворческой симфонии, имевшей некогда широкое распространение в Иудее. В послании «К евреям» написано, что «Верою Енох переселён был так, что не видел смерти; и не стало его, потому что Бог переселил его. Ибо прежде переселения своего получил он свидетельство, что угодил Богу». Христиане обычно редко уделяют внимание этим словам, но для евреев они имели большое значение. Енох у них до сих пор почитается в качестве выдающегося изобретателя, основателя письменности, астрономии и арифметики. И его возвращение на землю ожидается хотя бы с той целью, чтобы исполнить долг перед природой – умереть, как положено каждому живому существу. Но перед смертью, как мыслилось, он должен был вызволить богоизбранный народ из языческого рабства. Енох легко ассоциируется с Христом, и потому его слишком наглядное присутствие в христианстве мешало бы абсолютизации идеи спасения человечества за счёт принесения Богом в жертву «Своего Единородного Сына». По мнению Латыниной, «необыкновенная теологическая дисперсия (я бы сказал «измельчение») литературы про Еноха» объясняется тем, что в написанных от его имени или от имени пророка Цадока (Праведника) текстах, пропагандируется революционная идея спасения души, которая в дальнейшем не нашла согласования с Павлинской идеей воскресения тела («если воскрес Господь, то и мы все воскреснем»).
Книга «Иисус» не может быть не полемичной. Хотя бы по определению. Многие высказывания её автора относятся к разряду предположений. Но высокая степень вероятности их правдивости обосновывается как логикой, так и многочисленными указаниями на знания, добытыми исследователями христианства как в лоне различных церковных организаций, так и за их пределами. Завершая свою первую книгу о Христе, Латынина пишет, что «Вере в Иисуса Мессию в том виде, в котором её исповедовала первая радикальная генерация мессианистов, был нанесён чудовищный, сокрушительный удар». Но и в дальнейшем мессианство не перестаёт меняться и подстраиваться к неуклонно меняющемуся миру. Не лишено оно и склонности смотреть не только в прошлое, но и в будущее. Надо думать, что об этом писательница и будет рассказывать во второй книге, которую она обещает скоро выпустить. Не знаю, станут ли исторические расследования Юлии Латыниной артефактом истории христианства. Не уверен я и в том, что её книги переживут века. Но то, что они нужны сегодня, в условиях сохранения и преумножения всяческих табу, не сомневаюсь ни капельки. Правда, что бы там ни говорили, может и не всегда рождается в спорах, но в отсутствии споров ей вообще никогда не быть. В «ИИСУСЕ» Латыниной можно найти немало ошибок и неточностей. Но кто ничего не делает, тот и не ошибается. Давайте исправлять эти огрехи, если их обнаружим, со знанием и культурной деликатностью, не отвергая вместе с ними целиком всё произведение.
