Как устроена экономика современного футбола
Чемпионат мира по футболу стоил России 883 млрд рублей (более 14,2 млрд долларов) — и этот спортивный праздник стал самым дорогим в истории. На клубном уровне в ведущих европейских лигах вращаются сотни миллионов евро. Клубы зарабатывают на телетрансляциях, продаже билетов, абонементов и фирменной атрибутики, а также спонсорских контрактах. Суммы постоянно растут: знаковым стал трансфер 33-летней звезды мирового футбола Криштиану Роналду в «Ювентусе» за 112 млн евро. Сейчас итальянский клуб отчитывается: каждую минуту продается по одной футболке с фамилией Роналду за 100 евро, а всего будет продано около миллиона. Параллельно развивается гигантская букмекерская отрасль — объем рынка только в России оценивался в 677 млрд рублей. Корреспондент «Новой» встретился с учеными на профильной научной конференции, проведенной Российской экономической школой (РЭШ) и Высшей школой экономики (ВШЭ), чтобы обсудить, как сегодня устроена экономика футбола.
«Вместо футбола деньги пошли бы на танки»
Константин Сонин
экономист, профессор Чикагского университета:
— Влияние на экономику инфраструктурных расходов для подготовки к ЧМ в любом случае положительное: заплачены деньги за работу и за стройматериалы, все это записано в ВВП как проделанная работа. Но это влияние, хотя оно много значит для людей и для футбольной отрасли, не может быть большим в масштабах российской экономики: $10–15 млрд для страны, которая каждый год производит $1 трлн — это слишком маленькая величина. Другое дело, что эти расходы могут быть экономически неэффективны в том смысле, что лучше было бы использовать эти деньги как-то по-другому. Критики говорят, что если бы правительство не построило семь новых стадионов, то оно потратило бы больше денег на здравоохранение. Лично я в этом не уверен — подозреваю, что деньги пошли бы на производство танков или на какую-то другую еще менее продуктивную деятельность. А танк — это еще дополнительные расходы, он всегда убыточен. А стадионы все-таки с большой вероятностью будут окупаться.
Для финансовой стабильности футбольного клуба нужны продажи телевизионных прав, продажи билетов и спонсорские контракты. Российские клубы отстают от европейских в финансово-организационном плане гораздо сильнее, чем в плане футбольном. Ведущие европейские лиги, которые сейчас зарабатывают огромные деньги, прошли через стадию джентрификации, когда после 1980-х на футбол стали ходить буквально другие люди: средний класс и семьи с детьми, и появились доходы от сезонных абонементов.
Возможность увеличить доходы от продажи ТВ-прав и спонсорства связана с фундаментальным фактором: насколько люди любят смотреть футбол. Чемпионат мира показал, что есть возможность привлечь больше болельщиков и денег не просто за счет повышения качества футбола, о чем обычно все любят говорить, а просто за счет улучшения сервисов, которые футбол сопровождают. В российских городах есть десятки и потенциально сотни тысяч людей, которые готовы смотреть на футбольное зрелище, если оно правильным образом упаковано. Даже не самые качественные матчи на ЧМ были большим праздником для тех, кто приходил на стадион.
Ключевая проблема современной экономики футбола в России состоит в том, что основная часть спонсорской поддержки клубов идет от государственных компаний. Это не специфика российского футбола, а специфика российской экономики в целом, в которой госкомпании играют непропорционально большую роль даже в тех отраслях, где на это нет никаких причин. Многие клубы поддержка государства портит — в том смысле, что они не считают нужным заботиться о коммерческих доходах, предпочитая добиваться денег от госкорпораций или региональных властей. Деньги частных инвесторов с точки зрения экономических стимулов для клубов всегда лучше. Непонятно, почему российские клубы не должны заключать контракты с Coca-Cola или с McDonald’s, продукцию которых потребляют миллионы россиян.
В Европе есть сотни клубов, которые самоокупаются. В Англии две лиги, в которых все клубы прибыльные. В других странах такого нет, но в больших лигах клубы либо прибыльны, либо безубыточны. Вопрос перехода наших клубов на безубыточность без господдержки пока не стоит, но движение в правильном направлении идет. Есть «Зенит» и «Спартак», которые получают большой доход в день матча и по охвату вышли на европейский уровень. Если регионам удастся хотя бы повторить то, что эти клубы делают в плане работы с болельщиками, продажа абонементов и эксплуатация стадионов — вне матчей, то это уже будет большим успехом.
«Нужно исследовать долгосрочные последствия ЧМ»
Владимир Андрефф
преподаватель экономики в университете Париж-1 (Сорбонна), экономический советник министерства спорта Франции:
— Сначала экономика спорта развивалась без какой-либо связи с футболом. Первые публикации на эту тему появились в США в 1956 году и касались рынка труда для игроков в бейсбол. Экономика футбола появилась позже — примерно в конце 1970-х. Главным толчком стало правило Босмана, которое в 1990 году либерализовало рынок труда для футболистов (европейский закон, разрешающий футболистам по истечении контракта перейти в другой клуб без выплаты денежной компенсации. — Ред.).
Есть несколько особенностей, которые делают футбол привлекательным объектом для экономистов. Во-первых, это командный вид спорта, в котором в отличие от бейсбола или баскетбола действует система открытых лиг. То есть клубы переходят в высшую лигу, если выигрывают чемпионат, и наоборот. Во-вторых, футбол абсолютно глобализирован: игроки могут свободно перемещаться по всему миру. В-третьих, футбол — это самый богатый вид спорта, который по деньгам обгоняет даже Формулу-1.
Я давно связан с футболом, поскольку в молодости играл во втором французском дивизионе. Потом по системе распределения профессоров меня отправили преподавать в небольшой город Лимож, где мы открыли первую в Европе лабораторию экономики спорта.
В экономике спорта есть как минимум две ветви. Одна из них исходит из того, что большое количество спортивных данных можно использовать для того, чтобы тестировать некоторые положения экономической теории. Мои коллеги таким образом протестировали несколько теорем из теории игр, используя данные о пенальти, желтых карточках и так далее. Второй способ, который практикую я, состоит в том, чтобы использовать знание экономистов — теоретическое и эконометрическое — как инструмент для того, чтобы сказать что-то про спорт и давать советы по регулированию этой сферы.
Сейчас я работаю с французским министерством спорта. В Париже в 2024 году пройдут Олимпийские игры. В одном выступлении наш министр спорта поставила задачу удвоить количество медалей французских спортсменов. Я тут же позвонил в правительство и сказал: «Остановите ее кто-нибудь, это же невозможно!» Дело в том, что мы с моей женой построили модель, которая с большой точностью предсказывает распределение медалей по странам на основании ряда параметров: от ВВП до спортивной специализации страны. И согласно этой модели такой вариант был невозможен математически.
Кстати, такую же модель я строил для Олимпийских игр в Сочи. В 2011 году меня пригласили в один из университетов в России, чтобы презентовать эти результаты. Согласно модели, Россия должна была занять 4-е место. Вице-ректор университета сказала мне: «Вы, конечно, выдающийся ученый и все такое, но я не верю в этот результат. Россия будет первой, потому что президент Путин дал соответствующие поручения». И вот в 2014 году Россия действительно занимает первое место. Но 2 года спустя 11 спортсменов были дисквалифицированы из-за скандала с допингом, и Россия опустилась на 4-е место. Получилось, что моя модель стала естественным экспериментом на тему того, как допинг искажает спортивные результаты.
Спортивные мероприятия в целом оказывают положительное влияние на экономику. Но здесь нужно сравнивать выгоды с издержками: во Франции, например, есть возможность сбалансировать стоимость будущих Олимпийских игр и выйти в небольшой плюс. Проблема в том, что для комплексной оценки нужно применять специальную методологию, которая учитывала бы все эффекты на больших отрезках времени. МОК, который много критикуют за большие расходы и слабый экономический эффект, сейчас делает акцент на долгосрочном наследии спортивных мероприятий. Но пока что исследования на этот счет практически не проводились.
«Выводить футбол в новые регионы»
Шломо Вебер
ректор РЭШ, профессор:
— Я не уверен, что в случае ЧМ мы побили рекорд. С точки зрения вложений, чемпионат мира в Бразилии сопоставим с российским. Бразилия потратила $13 млрд, были построены стадионы, в стране появилась новая инфраструктура. Катар тоже все строит с нуля, но там будет меньше стадионов, и там преследуются другие цели. Но в целом чисто экономический подход — куда лучше вложить $13 млрд — в данном случае не работает. Развитие спорта, улучшение жизни населения в городах — это вещи долгосрочные, которые трудно измерить. Барселона потратила много денег на Олимпиаду 1992 года, но это определило дальнейшее развитие города и повысило его статус до мирового уровня.
— Наверное, есть разница в том, как проведение чемпионатов мира влияет на развитые и развивающиеся страны?
— В развитых странах другой подход: инфраструктуру просто меняют, дополняют и используют дальше. Поэтому чемпионат мира в США, думаю, окажется дешевле — там уже почти все есть. А страны БРИКС использовали эту возможность для развития инфраструктуры и улучшения имиджа, неэкономический аспект в данном случае был более важен.
Дмитрий Дагаев
заведующий лабораторией исследования спорта ВШЭ:
— В этом состоит политика ФИФА: выводить футбол в новые регионы, вызывать приток инвестиций туда, где он еще не очень развит. Благодаря ЧМ в Африке и Латинской Америке произошел всплеск интереса и увеличение инвестиций в футбол. А если бы смысл был только в том, чтобы максимизировать прибыль, то стоило бы проводить соревнования там, где все условия для этого есть заранее.
— Во многих странах люди протестовали против проведения крупных спортивных мероприятий из-за зашкаливающих расходов и коррупции чиновников. В России не было предпосылок для подобного?
— Швейцария регулярно устраивает референдумы по таким вопросам, и очень часто население высказывается отрицательно. Люди реально сравнивают тот эффект, который они получат от ЧМ, с тем, который можно получить от инвестиций в другие сферы. Если они считают, что зрелища им нужны меньше, чем образование, то принимают такое решение. Но для этого нужен уровень развития, при котором каждый человек может сходить на футбол и без ЧМ.
Вебер:
— В развитых странах, скажем, в США или Великобритании, гражданская позиция проявляется гораздо сильнее. Часто протестуют экологические активисты, которые считают, что такие мероприятия наносят вред городу. В России, я думаю, люди проголосовали бы за проведение ЧМ. Экономическое сознание у нас еще не на таком уровне, чтобы люди понимали, что за все это платят налогоплательщики. В Монреале, где люди до сих пор расплачиваются за Олимпиаду, прошедшую 42 года назад, связь личного кармана с тратами государства осознается намного четче.
— Почти все положительно отнеслись к тому, как был организован ЧМ в России. Но было ли что-то, что можно было сделать существенно лучше?
Вебер:
— Главная неудача — это то, что сюда не попали США. С политической точки зрения это могло бы привести к серьезным сдвигам. Но то, что США на отборочном этапе проиграли Тринидаду и Тобаго, — это не вина организаторов ЧМ. Хотя интерес со стороны американцев все равно был огромный, это вторая страна после России по числу приобретенных билетов.
— У нас есть основания сомневаться в окупаемости спортивной инфраструктуры в отдельных регионах?
Дагаев:
— Здесь надо иметь в виду, что существенную часть доходов от ЧМ получает ФИФА. Это событие, за счет которого ФИФА живет следующие 4 года. Все деньги от прав на трансляцию, доходы с продажи билетов получает Федерация. Когда мы говорим о том, что Россия получила, речь идет о косвенном эффекте от потраченных здесь деньгах болельщиков. Возьмем конкретный пример: стадион в Калининграде очень большой по меркам России, а играть на стадионе сможет «Балтика» из ФНЛ. Очевидно, что трибуны не будут заполняться. Но во время ЧМ они были забиты, поэтому если рассматривать стадион как атрибут чемпионата, то ничего лишнего действительно не построено. Но если смотреть на долгую перспективу, то вопрос в том, как использовать арену, нужно задавать еще на этапе проектирования.
Вебер:
— И для властей это дорогое дело: содержать стадион в Калининграде стоит 220 млн рублей в год. Это серьезный вызов. Катар извлек для себя уроки России, они с самого начала планируют строить стадионы не сами по себе, а как часть программы развития регионов.
Зарплаты звезд и финансовая прозрачность
— Многие эксперты критикуют экономику российских футбольных клубов, указывая, что в финансовом плане они сильно отстают от западных стандартов окупаемости. В чем состоит основная причина отставания?
Дагаев:
— Пока что принятие решений в российской футбольной индустрии во многом опирается не на экономическую целесообразность, а на ситуативное видение, политический контекст или просто на настроение инвесторов. Когда мы начнем исходить из грамотных управленческих подходов, то тогда перейдем к качественно новому рынку. Недавно «Спартак» впервые опубликовал свою финансовую отчетность. Это очень важный шаг на пути к прозрачному рынку, надеюсь, этому примеру последуют и другие клубы.
Вебер:
— Проблема в том, что в России практически нет рынков в футбольной отрасли и что недостаточно частных инвесторов. Очень многие решения принимаются без необходимого анализа, даже когда у клуба есть деньги. В пример часто приводят «Динамо», которое вылетело из премьер-лиги, потратив перед этим 100 млн евро. Во многих российских клубах сейчас нет даже нормального учета доходов и расходов. Экономист, работающий в футбольном клубе, в этом плане может сделать много полезного: подсказать, за сколько имеет смысл покупать игрока, какой контракт с ним заключать, как построить ценовую политику на билеты, как разбивать стадион на ценовые зоны, и так далее. Квалифицированное принятие решений — это главная цель, которой мы добиваемся. И помочь в этом может экономист, даже если он никогда в жизни не притрагивался к мячу.
— Футболисты, как и многие другие звезды, получают астрономические гонорары от клубов и рекламных спонсоров. На днях рабочие завода Fiat, который является спонсором «Ювентуса», объявили забастовку против приобретения клубом Криштиану Роналду. Годовая зарплата Роналду составит 31 млн евро. Как экономисты объясняют такое неравенство в доходах?
Дагаев:
— Это обычная пирамида: когда мы говорим о сверхвысоких зарплатах, речь идет о небольшом количестве суперзвезд. Если спуститься во вторую лигу, то там зарплаты ничем не будут отличаться от тех, которые люди получают в других отраслях экономики. Суперзвезды оказывают большое влияние на игру, команды конкурируют за них и готовы платить большие деньги. В других отраслях тоже есть члены советов директоров, которые получают сопоставимые деньги. Просто футболистов еще и много показывают по ТВ, поэтому об их зарплатах широко говорят.
Вебер:
— Да, свои звезды есть в любой индустрии. В университетах тоже есть профессора, которые получают в 10 раз больше остальных, хотя это не так бросается в глаза, как в случае с футболистами. Понятно, что это создает определенные социальные дисбалансы, но это происходит всюду и везде, так устроен рынок. Это связано еще и с тем, что в последнее время произошел взрыв трансферного рынка: с тех пор, как Неймара купили за 222 млн евро. До этого размах был поскромнее. Вероятнее всего, скоро будет перейден порог в 300 млн евро — например, если Мбаппе перейдет в «Реал Мадрид».
Дагаев:
— Футбольная индустрия растет гораздо быстрее, чем мировая экономика в среднем. Номинальная стоимость самого дорого футболиста каждые 20 лет увеличивается в 10 раз. Такому росту не в последнюю очередь способствуют новые технологии: трансляции в интернете, возможность посмотреть детализированную статистику и так далее. К тому же резко разрушились границы между странами, болельщикам стало проще передвигаться. Это главные причины, которые обусловили всплеск интереса к футболу.
Технологическая революция в футболе
— Есть несколько известных историй, в которых футбол особенно тесно сближается с новыми технологиями. Например, несколько лет назад «Арсенал» купил компанию StatDNA, которая занимается анализом больших данных. Или банк Goldman Sachs, который с помощью нейросети делает вероятностные прогнозы итогов матчей ЧМ. Насколько быстро это направление развивается на Западе?
Дагаев:
— В любом западном клубе сегодня есть отделы, которые состоят из ученых со степенями в области компьютерных наук, экономики и математики. Эти люди помогают принимать точные решения практически по любому вопросу. Университет MIT каждый год проводит конференцию по спортивной аналитике. Хотя входной билет на нее стоит дорого, туда съезжаются тысячи людей. Рынок спортивной аналитики на Западе очень развит.
— И как именно проявляется технологическая революция в футболе?
Дагаев:
— Наверное, вы видели, что многие тренеры сейчас ходят с наушниками. Они находятся на связи с аналитическим отделом, который по ходу игры помогает определять, какой игрок устал и меньше пробежит, или же они могут обнаружить какую-то закономерность в стратегии соперника, чтобы тренер точнее подстроил свою схему. Компьютерная аналитика подсвечивает то, что человеческий глаз может и не заметить. Самый частый упоминаемый пример — это пенальти. По каждой команде, по каждому игроку сейчас есть детализированная статистика, как они бьют пенальти. В РФПЛ, например, можно увидеть четкие тренерские установки: некоторые команды бьют по нижним углам, некоторые — только в одну сторону… Если вы к этому готовитесь, то повышается вероятность, что ваш вратарь отобьет удар.
Вебер:
— Еще эти системы помогают делать замены игроков. Если вывести игрока на 70-й минуте, сколько он сможет пробежать, на каком фланге будет играть? Это важные решения, которые могут переломить ход игры. Такие компьютерные разработки отчасти заменяют интуицию.
Арнольд Хачатуров
корреспондент
