Демократию в обыденной жизни часто путают со многим таким, что к ней никоим образом не относится. И эта путаница (безразлично — сознательная или бессознательная) совсем не безобидна. Для политиков, как находящихся у власти, так и за неё борющихся, привычным делом является обращение к лозунгу «Вся власть – народу!». Подразумевается, что именно этот лозунг выражает всю суть демократии. Но он же, в зависимости от конкретного его понимания и воплощения в жизнь, вводит людей в опасное заблуждение. Оппозиция в политической борьбе, апеллируя к массам и возбуждая социальную активность граждан, первым делом стремится доказать им то, что все их беды и несчастья заключаются в отсутствии в руках народа реальной власти. В массах появляются красноречивые (харизматичные) лидеры (вожаки), которым при удобном для них стечении обстоятельств, используя кричащие выражения, удаётся под своим началом собрать значительное число поверхностно мыслящих людей, не довольных действиями лиц власть предержащих. На страну обрушивается плохо обуздываемая стихия, присваивающая себе имя «народ», а на деле — толпа, начисто лишённая здравомыслия и ответственности за свои действия. Возбуждаемая и подстрекаемая чарами вожаков, толпа на какой-то период может стать силой, определяющей жизнь общества и государства. Грабежи, разорение, поджоги, резня, погромы, голод, неконтролируемая денежная эмиссия и чехарда валют, расстройство управленческого аппарата, межнациональная рознь, конфликт между производителями и потребителями, неслыханные зверства, хаос и ужас, полная деформация реальности, заменяемая революционной необходимостью, – обыкновенные черты этой стихии. Вдобавок отдельные территории объявляют о своей независимости от других территорий. В истории тому есть немало примеров борьбы за свободу под названием «гражданских войн». И в Древней Греции это наблюдалось, и в Древнем Риме. Французская революция подчинялась крайне изменчивым настроениям улицы. И Великая Октябрьская революция, выросшая в условиях социально-политической напряжённости и диктата столичной уличной толпы, поначалу во многом подчинялась бунтарским настроениям. У «горлана-бунтаря» Маяковского читаем:
Эх, завод ты мой завод,
Желтоглазина,
Время нового зовёт
Стеньку Разина.
Период между февралём 1917 и осенью 1918 годов особенно отчётливо свидетельствует об эфемерности, призрачности власти в революционной России. Его следствием при дальнейшем развитии событий явились громадные разрушения и миллионные жертвы среди населения.
Положение, при котором кричащая толпа диктует условия жизни в громадном государственном социуме, получило название «охлократии». Следует иметь в виду, что политики редко обращаются к этому термину из-за опасения потерять народное доверие. Но от редкого употребления слова, само явление, скрывающееся за ним, не исчезает. Очень осторожно рвущимися к власти людьми произносится и слово «толпа», воспринимаемое по отношению к народу как оскорбление, как ругательство. Но именно толпа (охлос) порождает охлократию и на какое-то время захватывает власть в стране, влияет на действия политиков, склоняя их к принятию непродуманных, вредных в целом для общества и государства решений. Официальные власти резонно боятся толпы и стараются доступными для них способами (самый известный «хлеба и зрелищ»), в том числе и с помощью манипулирования массами, не доводить ситуацию до точки кипения, когда буйство толпы требует применения средств насильственного усмирения. Но стихийная власть (деспотизм) толпы, выступающей под лозунгами абсолютного равенства и превратно понимаемой свободы, страшна не только царям и другим владыкам. Она и самому народу приносит неисчислимые бедствия.
Но надо без ложного стеснения отметить, что толпа – это не народ. В толпе народ теряет свои лучшие национальные черты Толпа – это другая часть света. Ей закон – не закон. В ней царит «чумовая» обстановка. Люди, собравшиеся в толпу, в основном руководствуются эмоциональными началами и ничуть не настроены на разумный анализ обстановки. В толпе господствуют россказни и готовность к разрушительным акциям, лёгкость реакций на любые провокации. В толпе теряются, вынужденно подстраиваясь под некий общий стандарт, личности, нарушаются элементарные нормы человеческого поведения, возникает унифицированный язык общения, приспособленный для того, чтобы всех уравнять. Люди теряют самообладание. Толпа подчиняет всех себе, идентифицируя людей по жесткому принципу разделения на своих и чужих. «Чужие» подлежат уничтожению или, в лучшем случае, немедленному удалению из толпы. Какой-либо благосклонности к «чужакам» толпа не проявляет. При этом процветают благоговейное почтение к своим лидерам и их героизация. В толпе происходит аккультурация личности и ограничение её коммуникационных возможностей. В ней теряется понятие совести и начинают доминировать элементы буйной, непредсказуемой девиантности. Происходит разрушение исконных представлений о нравственности, правопорядке, внутренней самодисциплине. Начинаются самозахваты. Материальными ценностями овладевают те, за кем грубая сила. Призыв «грабить награбленное» становится наиболее желанным и популярным. Бесконечные петиции, митинги, пикеты, голосования в конечном итоге заканчиваются самоволием. Интеграционная функция толпы предусматривает фильтрацию поступающей информации: за правду принимается лишь то, что соответствует ожиданиям толпы в данный момент. Каналы общения с иносоциальной средой у толпы сужаются. Толпа предполагает равноправие всех людей на том месте, где она образовалась. На самом же деле она подчиняется вожакам и находится по отношению к ним в условиях повышенной внушаемости. Живое чувство юмора в толпе притупляется. На его место приходит агрессия. Пропадает всякая самокритика: толпа всегда и во всём чувствует себя правой. Кто с этим не согласен, моментально попадают в число предателей, подлежащих неумолимой расправе.
Выступая против различных видов деспотий, толпа сама по своей сути является мощнейшей деспотией. Толпа может обладать не меньшей властью и держать в руках не меньше судеб, чем самый могущественный диктатор всех времён и народов. Толпа мстительна и жестока. Если диктатор ещё может кого-то помиловать, то от толпы пощады уже не жди. Она страшней любого зверя. В ней совершаются самые гнусные преступления. Толпа снимает личную ответственность за преступления, совершённые внутри неё. Толпа — обязательная база охлократии.
Замечено, что представляющие огромную опасность для народов и государств охлократии устанавливаются в результате краха деспотических режимов, искусственно сдерживавших значительное время развитие демократических институтов. Охлократия – самое страшное, что правомерно ожидать в том государстве, где последовательно уничтожаются демократия и нарушаются права человека. В государствах такого рода политика кнута или страха перед наказанием какое-то время позволяет властям поддерживать общественный порядок и даже обеспечивать определённый уровень экономического и культурного развития. Но эта политика, какой бы она порой нерушимой, привлекательной и надёжной ни казалась, не в состоянии обезопасить государство от социальных катастроф и саморазрушения. Предельно жёсткие режимы Советского Союза и Югославии, ослабев экономически и идеологически, сами по себе спровоцировали появление в них охлократических явлений, которые во многом стали причиной государственных распадов. Энтузиазм и приподнятое настроение первых советских пятилеток исчерпали себя, остались позади. Попутно можно заметить, что слабость коммунистического руководства, характерная для 80-90-х годов, явилась, как ни странно, той силой, которая не позволила властям сопротивляться центробежным тенденциям и тем самым уберегла население от большой гражданской войны с массовым кровопролитием, как это имело место в результате Октябрьской революции. Тоталитарный СССР, выйдя из-под собственного контроля, развалился на куски, как колоссально разросшийся глиняный Голем. Но развалился, всё-таки, без крупных кровопролитий. Как говорится, всё могло бы быть гораздо хуже. Повального буянства – высшей стадии охлократии — удалось избежать.
Охлократии возникают не на пустом месте. Они имеют глубокие и прочные корни. Долгое время их нарождение и рост большинством граждан не замечается. Внешний мир ими воспринимается отстранёно. Многие любят козырять фразой: «Я политикой не занимаюсь». А кто-то, кто замечает, думает, что пронесёт, а если не пронесёт в общем масштабе, то уж именно его-то не вовлечёт в уничтожающий поток – жареный петух не клюнет. Для нашей страны не последнюю роль играет и обыденное русское «авось». Ещё раз следует подчеркнуть, что наиболее благоприятной почвой для охлократии является антидемократическая политика государства, введение всё новых и новых ограничений по отношению к гражданским свободам и правам. Бесконечно это продолжаться не может. В какой-то момент властям становится не по силам во всём государстве поддерживать даже относительный общественный порядок. Раздоры между людьми растут и растут. Созданные для поддержания правопорядка специальные органы теряют свою готовность выполнять профессиональные функции, а их персонал начинает заботиться исключительно о сохранении собственных жизней. Отдельные конфликты и инциденты на межличностном и межгрупповом уровнях, сами по себе естественные для любой социальной ситуации и ранее вполне разрешимые, могут вызвать неуправляемую цепную реакцию, безжалостно уничтожающую всё подряд и без разбора. Государство даже в минимальной степени перестаёт быть защитником своих граждан. Обращаться за помощью становится не кому. Власть захватывают охваченные злобой и находящие вооружение толпы, противоборствующие друг с другом. И такое может случиться в любую минуту.
Последнее время в широкий лексикон стало входить слово «триггер». Использовавшееся первоначально в электронике, оно уже приобрело и социологическое значение. Триггером стали обозначать отдельные события, которые вызывают мгновенные переходы общества из одного состояния в другое. Таких триггеров (спусковых крючков, пусковых кнопок) может быть и несколько. Они-то и меняют систему. И если система держится на неустойчивых элементах, то она с большей вероятностью даёт сбой. Социально-экономическая система России сегодня находится в крайне неустойчивом состоянии, и какой триггер может полностью её разбалансировать, остаётся только предполагать. Но развязка может случиться рано или поздно. Академик Рыжов, житейски мудрый человек, предупреждает о существовании угрозы безопасности для каждой квартиры. Стальными дверями не уберечься. Группы разудалых красавцев-матросов, бесчинствовавших в семнадцатом году, служат нам напоминанием и предостережением. Появиться новым боевикам у нас — раз плюнуть. События в восточной Украине – блестящий тому пример. А оружие, оказывается, можно приобрести в любом захолустном военторге. Никакие отряды нацгвардии и антитеррористические законы Яровой в этом случае не спасут население. Не защитят они ни элиту, ни обывателя. Репрессивных сил может хватить лишь на продление агонии. Вера в них – последнее дело.
Полицейщина, как тенденция и как способ поддержания в государстве стабильности и общественного порядка, не совместима с демократией. Спору нет. Но, борясь с ней, не следует забывать о реальном существовании другой опасной крайности, выражающейся в том, что власть в стране берёт толпа и на какой-то период устанавливает режим охлократии. Каким бы кратковременным он ни был, его результатом станут многочисленные жертвы и непоправимые разрушения.
Владимир Рослов
