Поиски происков

Советский социолог Борис Поршнев еще в середине ХХ века заметил, что «образ врага» — большая находка для человечества, поскольку способствовал его эволюции: мол, только окрестив «другими» — «врагами» — неандертальцев, люди и смогли выбиться в люди, вытеснив конкурентов с лица земли. Неизвестно, насколько эта гипотеза справедлива, но в российской политической теории и практике конструированию образа врага всегда придавалось большое значение. Работала известная схема: если уж собрался совершить рывок в будущее, сверься, кто твои «враги», и дальше действуй им назло.

Объем работ, который предстоит выполнить, большой: тут и «выявить генезисные основания фобийности», и «рассмотреть феномен россиефобии в контексте мировых фобийных систем», и «реконструировать стратегемы и практики россиефобии в государственной политике стран геополитических противников России», и «систематизировать эмпирический материал по внутрироссийскому преломлению россиефобии («смердяковщина», «пятая колонна»)», и, разумеется, провести различные анализы полученного материала — проблемный, факторный — с целью выработать «практические рекомендации». Сроки поджимают (видимо, быстро зреет российское возрождение), поэтому уже в октябре Минкульт ждет от исполнителей готового отчета. Понимая, что за такое время ни один институт в одиночку не подготовит серьезного исследования, «Огонек» решил помочь ученым, внеся свой скромный вклад в изучение феномена россиефобии. Авось пригодится — и наш текст войдет в эмпирическую выборку исследователей от Минкульта, поспособствовав выполнению госзаказа.

Выводы сделаны

Если вчитаться в преамбулу задания от Минкульта, можно обнаружить, что перед нами — искусственно утяжеленная диковатыми научными оборотами компиляция известных выступлений российских политиков и чиновников в последние месяцы. Системообразующей для авторов преамбулы, по-видимому, являлась валдайская речь президента Владимира Путина, поставившая ребром вопрос о «навешивании ярлыков и создании образа врага <…> властями стран, которые, казалось бы, всегда апеллировали к ценностями свободы слова». Сама постановка вопроса президентом сомнений не вызывает — что есть, то есть,— но вот дальше начались творческие интерпретации людей при и около власти, в которых каждый стремился внести свою особую лепту. Вскоре выяснилось, что почти у каждого российского министерства и ведомства есть свой взгляд на феномен русофобии и его «генезисные основания». Скажем, прямолинейное Минобороны в лице своего официального представителя Игоря Конашенкова считает, что все дело в нездоровом психическом состоянии командования вооруженных сил США, впавшего в «русофобскую истерию». МИД России стараниями Марии Захаровой видит в происходящем прагматический интерес: «Русофобия становится неплохим бизнесом, ведь НАТО увеличивает свой бюджет». Минкультуры и собственно его глава Владимир Мединский неоднократно заявляли, что истоки русофобии — ценностный конфликт России с Западом. Наконец, Госдума (в частности, глава международного комитета уходящего состава парламента Алексей Пушков) педалирует мысль, что русофобия «из настроения превращается в политику» и, по сути, является инструментом геополитического воздействия. Русофобия, короче, оказалась тем удобным термином, который каждый может склонять на свои лады, не противореча генеральной линии.

Задание Минкульта между тем поднимает планку дискуссии на новый уровень, требуя различать понятия «русофобия» и «россиефобия». Русофобия при этом трактуется как что-то частное и этнически окрашенное, а россиефобия — как, дословно, «результат столкновения исторических проектов, в хантингтоновской терминологии — конфликта цивилизаций». В общем, россиефобия — это фобия не столько перед русскими, сколько перед «русской цивилизацией», которую мы уже как-то приспособились называть русским миром. О россиефобии пока никто с высоких трибун не вещал, так что госзаказ Минкульта можно рассматривать еще и как заказ на внедрение нового термина в публичную речь, на предоставление ему «научного обоснования».

В подтверждение этого тезиса говорит тот факт, что ведомство умудрилось в техзадании к исследованию уже проговорить все необходимые выводы (начиная от различия русофобских-россиефобских настроений и заканчивая распространенностью последних), так что исследователям остается только подогнать под эти выводы необходимую базу — заметим, на это как раз хватит отведенных трех месяцев.

С одной стороны, прискорбно, что наше самое культурное ведомство не интересует глубокий анализ природы политических антипатий в современном мире, плодящих конфликты и напряженность. С другой стороны, попытка наконец-то доказать существование особой русской цивилизации, «русского проекта», обнаружив нападки на него «врагов», выглядит в целом изящно. А судя по количеству россиефобских высказываний, которые породил сам факт размещения такого госзаказа, можно считать, что шалость удалась.

Возможно, что все оно только ради этого и было нужно: породить волну. Во всяком случае, по информации «Огонька», заинтересованные в выполнении заказа исследователи на прошлой неделе столкнулись с тем, что принимать заявки никто не спешит, а конкурс могут еще и отменить. Минкульт, не исключено, просто провел небольшой социальный эксперимент по вбрасыванию нового термина — типа, как приживется, подхватят ли…

Систематизаторы фобий

По первому ощущению, «россиефобия», хоть имя дико, вполне способна оказаться востребованным понятием. Гораздо более востребованным, чем, скажем, понятие «россияне», которых тщетно пропагандировал еще первый президент страны. Чтобы назвать кого-то россиянином, нужно быть уверенным, что такое явление, как российская государственность, представляет собой реальную консолидирующую силу, а чтобы прозвать кого-то россиефобом, достаточно считать, что миром правят иррациональные фобии и что у России существует свой цивилизационный проект, отторгаемый враждебным (или просто недогадливым) миром. Второе нам всегда удавалось лучше первого.

Что касается фобий, то их политическое значение сегодня мало у кого вызывает сомнение, разве что у профессиональных исследователей.

— Я вообще противник употребления слова «фобия» при каждом удобном случае, потому что это уже диагноз психиатра,— поясняет Елена Шестопал, завкафедрой социологии и психологии политики факультета политологии МГУ.— То, что хочет исследовать Минкульт, лучше назвать страхами, которые совсем необязательно разовьются до иррационального ужаса перед Россией. Гамма «политических чувств» куда шире, чем «фобия» и «филия», и сейчас нам важнее было бы сосредоточиться как раз на оттенках и нюансах. Скажем, чем отношения к России зарубежных элит отличаются от отношений масс, что влияет на изменение этих отношений и прочее. Но то исследование, которое заказывает наше ведомство, просто в силу своего техзадания обречено быть поверхностным.

Впрочем, некоторые из экспертов уверены, что поверхностность — это тоже современный политический прием, позволяющий непротиворечиво описывать реальность и, отталкиваясь от абстрактных фобий (или даже «фобийных систем», как пишет Минкульт), формировать настроения граждан.

— В России существует такая вещь, как расширенное представление о фобиях,— уверен Эмиль Паин, генеральный директор Центра этнополитических и региональных исследований.— Скажем, если я недоволен своим коллегой из-за качества и стиля его работы и постоянно выдвигаю ему претензии, это еще не значит, что у меня в отношении него «фобия». При описании бытовых ситуаций это всем более или менее понятно, но при переходе на политический уровень что-то происходит — и россияне впадают в мистицизм. Проявления неприязни к нам со стороны иностранцев воспринимаются как нечто иррациональное, внушенное, навязанное. Возможно, так нам просто легче отмахнуться от всех претензий: мол, да что с ними говорить, их Госдеп зомбировал, что мы плохие. Мы сами при этом остаемся непознанными, загадочными и, безусловно, правыми — что выгодно. «Фобиеведы», поскольку это их хлеб, найдут тысячи способов любое рациональное недовольство описать в своих терминах, и спонсирование их деятельности, когда у нас и так с рациональностью плохо, представляется рисковым мероприятием.

Риск понятен: недруги только порадуются, лишись мы рациональности и окружи себя фобиями. Согласно популярной концепции, «нормальная Россия» как бренд стоит гораздо меньше, чем «нескучная Россия»,— будь то страна мечтателей и поэтов или варваров и медведей. Или страна с фобийным синдромом, верящая в «фобийные системы». Надеемся, впрочем, что культурное ведомство не состоит в масонском заговоре с мировой закулисой…

Без понятий

Цивилизационная составляющая понятия «россиефобия» не лишена проблем. Хоть Минкульт и поясняет, что «актуально видеть различие антикоммунизма во времена СССР и россиефобии», по сути дела, разделение русо- и россиефобий воспроизводит идеологемы холодной войны, позволявшие сочувственно относиться к простому народу из враждебного лагеря и ненавидеть капиталистическую или советскую систему, угнетающую этот народ. Иными словами, в рамках концепции россиефобии предполагается, что иностранцы борются не с русскими, а с русской системой, а мы соответственно противостоим не «пиндосам», а их дурацкой цивилизации, предлагая взамен свой альтернативный русский мир. В каком-то смысле это даже окультуривает полемику, стремительно нисходившую на уровень площадной этнической брани. Но если площадным русо- и американофобиям есть чем питаться — стереотипами, то противникам русской цивилизации еще нужно придумать, чему они противостоят. Потому что сами россияне как-то до сих пор внятно не описали свой проект.

— Антикоммунистические настроения в ХХ веке оправдывались тем, что СССР имел свой мессианский проект, который всем навязывался и который многим не нравился,— полагает Геннадий Козырев, профессор кафедры политической социологии РГГУ.— А вот чем оправданы сегодня россиефобские настроения — это большой вопрос, ведь мы же миру ничего не навязываем и только отстаиваем свой суверенитет. У нас, по сути, только один месседж окружающим народам: не суйтесь в наши дела. Удивительно, почему он всех пугает?

Удивлению профессора можно было бы найти простое объяснение, но содержания «российскому проекту» это не добавит.

Впрочем, и зарубежная общественность с трудом понимает, чему оппонирует. В речах западных ястребов причудливо сплетаются заимствования из риторики холодной войны, образы татаро-монгольского нашествия и предвестия геополитической катастрофы, к которой приведут действия России.

— Важный вывод, который можно сделать из текущих заявлений западных политиков, для нас утешителен: пестрый набор россиефобских, как мы теперь говорим, рассказов рассчитан больше «на продажу», чем для мобилизации населения,— считает Олег Матвейчев, профессор школы философии НИУ ВШЭ.— Это легко доказать. Когда «образ врага» используется для подготовки к открытому противостоянию, «врага» стараются представить жалким, расчеловеченным и лишенным будущего, в общем, ничего не стоящим, чтобы убедить народ, что с ним можно легко расправиться. Про Россию говорят иначе: страна не жалкая, а страшная и со своими видами на будущее. Такие «пугающие» образы парализуют готовность местного населения бороться с противником, зато увеличивают его готовность пополнять военные бюджеты. Так что коммерческого смысла у россиефобии пока куда больше, чем военного.

Что, в общем, тоже неприятно: Россией торгуют, а все дивиденды «им»… Но, по крайней мере, рационально объяснимо.

Столь же рационально объяснимо и другое: куда как проще не противостоять зловредным фобиям, а преодолевать их. Тем более что рецепты известны даже без тендеров на их изучение, то есть бесплатно.

— «Практические рекомендации проактивного противодействия россиефобии», которые надеется получить Минкульт, и так известны,— недоумевает Елена Шестопал.— Здесь всегда один и тот же рецепт: расширять контакты. Чтобы люди не демонизировали друг друга, нужно, чтобы они общались: мы приезжали к ним, они к нам, научная и культурная жизнь шла совместно… И наоборот: чем больше мы будем отгораживаться фобиями, тем более чужими станем.

Но такого простого поворота в трактовке генеральной линии ни одна чиновничья интерпретация, видимо, не предусматривает. Так что продолжаем идти заданным вектором. До получения новых вводных…

опрос

За четверть века отношение к России в мире переживало взлеты и падения

Каково ваше мнение о России? (в % от числа опрошенных)

Источник: Gallup

 

досье

Выявление русофобии стало популярным занятием среди особо активных граждан. С появлением «россиефобии» число фанатов этого вида досуга, видимо, возрастет. «Огонек» припомнил ряд громких инициатив

май 2011 года — адвокат Алексей Аверьянов создал сайт Русофобия.нет. Целями проекта были заявлены «сбор информации обо всех случаях проявления русофобии в России и за ее пределами, анализ этих случаев, привлечение к ним внимания государства и общества, актуализация оперативного гражданского реагирования на все случаи проявления русофобии, а также законодательного закрепления русофобии как противоправного (преступного) поведения». Сайт перестал обновляться в 2012 году (надо полагать, спрос на контент в то время был невелик), но не исключено, что грядет перезапуск — спрос возник.

апрель 2015 года — появилась информация о создании специального Центра по исследованию русофобии. Центр провозгласил в своем меморандуме: «Своим упорным сопротивлением русские сорвали триумфальное шествие Запада к мировому господству. Это главная причина западной русофобии». Эксперты центра обещали принять «исчерпывающие меры» по искоренению русофобии, не уточняя, впрочем, какие.

сентябрь 2015 года — в столичном «Президент-отеле» была проведена международная конференция «Русофобия и информационная война против России». Организатор, глава фонда «Народная дипломатия» Алексей Кочетков, предложил «бороться с русофобией, как с антисемитизмом». Директор «Центра русских исследований» Андрей Фурсов провозгласил более конкретную цель: создать для борьбы с русофобией аналог Антидиффамационной лиги, противостоящей антисемитизму по всему миру. С похожими предложениями выступали другие участники, в том числе тогдашний спикер РПЦ Всеволод Чаплин и сенатор Игорь Морозов.

июнь 2016 года — депутат Госдумы нынешнего созыва от «Справедливой России» Олег Михеев (фигурант нескольких уголовных дел) наконец-то предложил конкретные меры борьбы с русофобами: введение уголовной ответственности «за дискредитацию России или ее органов власти». В пояснительной записке депутат указал, что похожая статья уже существует в УК Белоруссии. Но причем здесь русофобия, не разъяснил.

досье

Число стран, где Россию воспринимают скорее хорошо, чем плохо, можно пересчитать по пальцам

Источник: Pew Research Center, 2015 год