Мнение социолога Григория Юдина о поиске третьего варианта — не триумфа и не трагедии
За последние десять лет российская политика подверглась радикальной историзации. История стала базовым языком разговора о политике, так что стало сложно сделать политическое высказывание, чтобы оно не было немедленно перекодировано в историческую оценку («уж не хочешь ли ты, мил человек, поставить под сомнение нашу великую Победу?»). Обратной стороной этого стала политизация истории: для профессиональных историков академические дискуссии превратились в минное поле, на котором неаккуратная формулировка может стать поводом для политического скандала и даже уголовного преследования. В короткие сроки практически вся российская политика стала исторической политикой.
Основное противостояние в этой области дублировало основную политическую оппозицию. С одной стороны, центральной точкой истории была объявлена Великая отечественная война, и публике предоставлялись широкие возможности заново переживать это событие, отождествляя себя с государством и противопоставляя себя внешним врагам. С другой стороны, критично настроенная к государственной политике часть общества в качестве ключевого эпизода истории выставляла сталинские репрессии, предлагая каждому поставить себя на место раздавленных государственным сапогом тоталитаризма. Если суммировать не всегда последовательную стратегию государства, то оно старалось максимально педалировать первую тему и по возможности снижать значимость второй.
В итоге на выбор предлагались две модели отношения к истории. Одна из них — триумфалистская, в которой история предстает как победный марш «нашего» государства, век за веком сражающегося с врагами. Другая — трагическая, в которой история выглядит чередой репрессий, требующей скорби и коллективного раскаяния.
Но что если обе эти схлестнувшиеся модели слабо отражают преобладающее отношение к прошлому в России? Российское общество в последние годы меняется — меняется как политическая повестка (внешняя политика постепенно уступает место внутренней), так и отношение к правящим элитам. Параллельно меняется и способ восприятия прошлого.
Такие выводы позволяет сделать проект «Путь к общей истории», проведенный нами в 2019-2021 годах при поддержке Фонда президентских грантов. Проект состоял из социологического исследования и серии проектно-дискуссионных групп в разных регионах России, и оба этапа позволяют посмотреть на историческую память вне рамок противостояния между триумфализмом и трагизмом. Задача социологического опроса состояла в том, чтобы поставить перед респондентами выбор между разными вариантами отношения к истории.
Как мы считали ↓
Сначала был проведен телефонный опрос по общероссийской выборке в 1610 человек, а затем — в восьми регионах страны (1823 респондента — 228±3 в каждом регионе).
В первую очередь хочу отметить общую готовность раскрывать исторические факты и предавать их публичному обсуждению. Показательна реакция на предложение закрыть гипотетическую выставку, на которой представлены имена организаторов репрессий: 82% возражают против такой идеи, и результат устойчив по отдельным регионам (в Красноярской области показатель доходит до 88%). Вместе с этим высока и готовность к реинтеграции общества, поддержка жестов прощения: 64% понимают готовность простить тех, кто ранее был на другой стороне баррикад. Впрочем, в некоторых регионах склонность к реинтеграции ниже: скажем, в Ростовской и Архангельской областях доля неготовых простить доходит до 35%, а в Новосибирской — даже до 40%.
В городской библиотеке открылась выставка, посвященная репрессиям 30-х годов. Постоянный читатель обнаружил там документы, в которых раскрыты имена организаторов репрессий. Он потребовал закрыть выставку, опасаясь, что потомки этих людей могут пострадать. Как вы считаете, нужно или не нужно закрыть выставку?
Да, нужно закрыть 13,5%
Нет, не нужно закрывать 82,2%
Затрудняюсь ответить 4,3%
Выборка — 1610 человек, телефонный опрос проведен в июне 2019 года. Источник: Путь к общей памяти
Во время репрессий одна из дочерей под давлением дала показания против своего арестованного отца и публично от него отреклась. Отца расстреляли. Позже дочь раскаялась, но ее сестра, хоть и прошло уже много лет, не может этого простить. Как вы считаете, можно или нельзя простить сестру, которая отреклась от отца?
Да, можно 63,9%
Нет, нельзя 26,6%
Затрудняюсь ответить 9,6%
Выборка — 1610 человек, телефонный опрос проведен в июне 2019 года. Источник: Путь к общей памяти
Однако общая склонность к реинтеграции и всестороннему освещению прошлого соседствует с опасением, что в чуланах истории могут оказаться сеющие рознь призраки. Это особенно хорошо видно, когда вопросы касаются взаимоотношений с близкими людьми — соседями, друзьями. Желание сообщить знакомым о тяжелой истории отношений между предками не находит поддержки у 61% респондентов, а в Новосибирской области эта цифра доходит до 70%. Показателен недавний случай в Томске, где потомок сотрудника НКВД заявил в полицию на Дениса Карагодина, который расследует убийство своего прадеда и предает гласности имена соучастников. От реакции правоохранительных органов может зависеть судьба многих исторических исследований такого рода.
В 30-е годы главу семьи арестовали по доносу и расстреляли. Позже его внуки узнали, что донос сделал сосед, с родственниками которого они сейчас дружат. Один внук хочет рассказать друзьям, что это их дед написал донос, а другой говорит, что этого делать не надо. Как вы считаете, нужно или не нужно рассказывать об этом друзьям?
Да, нужно рассказывать 30,9%
Нет, не нужно рассказывать 60,9%
Затрудняюсь ответить 8,2%
Выборка — 1610 человек, телефонный опрос проведен в июне 2019 года. Источник: Путь к общей памяти
Возникает запрос на модерирующую инстанцию. Она, с одной стороны, должна поддерживать нейтральный подход к истории, при котором каждый может найти себе и своим предкам достойное место в истории страны. С другой стороны, она должна гарантировать гражданский мир и запрет на месть. Кто должен выступить в этой роли? Естественный кандидат — государство с его формально-юридическим аппаратом. Можно видеть, что в сложных случаях респонденты склонны уповать на суд, который решит такие конфликты.
Молодой человек узнал, что его прадед был арестован и без суда и следствия расстрелян офицерами НКВД 80 лет назад. Он сам провел расследование, и теперь хочет назвать имена убийц по телевидению. Старшая сестра против, и считает, что, прежде чем назвать кого-то убийцей, нужно идти в суд, пусть даже никого из участников уже давно нет в живых. Как Вы считаете, нужно ли добиваться судебного решения, прежде чем публично называть имена убийц?
Да, нужно 69,1%
Нет, не нужно 25,7%
Затрудняюсь ответить 5,2%
Выборка — 1610 человек, телефонный опрос проведен в июне 2019 года. Источник: Путь к общей памяти
Однако, судя по материалам наших дискуссий, государство пока не очень справляется с этой задачей. Более того, исторические активисты ждут от государства «модерации» не столько в формате судов, сколько в формате экспертной поддержки. Отсутствие достаточного количества информации о репрессиях в регионах, все еще закрытые фонды архивов, дефицит научных публикаций создают пространство для возможных фальсификаций и манипуляций историей. Нередко повторяющаяся фраза «пусть государство не помогает, лишь бы не мешало» отражает суть напряжения вокруг сегодняшней исторической политики. Исторические активисты обычно исходят из того, что проекты, которые не вписываются в основную линию государства, имеют мало шансов на поддержку. Поэтому значительная часть исторической памяти сегодня производится помимо государства — без его участия, методами горизонтальной координации и с опорой на локальную историю. В результате «насыщенность» памяти происходит в тех регионах, где есть сильные сообщества, заинтересованные в продвижении тех или иных версий истории, коммеморации «своих» и обсуждении проблем региона. Без значимой поддержки государства и в отсутствие сильных местных сообществ памяти работа над историей в части регионов практически не проводится. Проблемы, однако, начинаются, когда государство препятствует этой деятельности, что происходит всё чаще — в этом случае оно вместо роли медиатора берёт на себя функцию отбора того, какая память имеет право на существование, а какая — нет.
Интересно, что подобно тому, как основные политические разногласия в сегодняшней России проходят между возрастными группами, взгляды на роль государства заметно различаются у молодых и старших. Старшие группы заметно более склонны обращаться к государству за решением в сложных ситуациях, в то время как молодые сильнее верят в возможность самостоятельного и неформального решения конфликтов и формирования оценок.
В России предложен законопроект, согласно которому искажение или фальсификация отечественной истории оскорбляет память и считается преступлением. Историки выступают против законопроекта, потому что считают, что каждый имеет право на собственную оценку исторических событий. С какой позицией Вы скорее согласны — государство должно определять, что является искажением истории, или каждый имеет право на собственную оценку исторических событий?
Всего 18-35 36-55 55+
Государство должно определять 26,5% 36,6% 48,4% 38,4%
Каждый имеет право на
собственную оценку 68,1% 55,6% 45,8% 55,2%
Затрудняюсь ответить 5,3% 7,8% 5,9% 6,4%
Выборка — 1823 человека в 8 регионах России, телефонный опрос проведен в октябре 2019 года. Источник: Путь к общей памяти
В годы репрессий знаменитый ученый был по приговору суда обвинен в измене Родине, заключен в тюрьму и лишен всех наград и званий. Сейчас именем этого ученого предложено назвать проспект в его родном городе. Однако некоторые жители города считают, что сначала необходимо выяснить в суде, был ли ученый на самом деле невиновен. Как вы считаете, нужно или не нужно иметь решение суда о невиновности, чтобы именем учёного можно было назвать проспект?
Всего 18-35 36-55 55+
Да, нужно иметь решение суда 45,1% 43,8% 57,4% 49,3%
Затрудняюсь ответить 0,6% 4,4% 3,3% 3,0%
Выборка — 1823 человека в 8 регионах России, телефонный опрос проведен в октябре 2019 года. Источник: Путь к общей истории
Внук репрессированного хочет увековечить память о своем расстрелянном деде и установить на том доме, где дед жил и был арестован, памятную табличку. Однако сосед возражает и считает, что это государство должно решать, какие таблички следует устанавливать, иначе табличек станет слишком много. Как Вы считаете, могут ли жители дома решить, установить ли памятную табличку на доме в честь его родственника, или же решение об этом должно принимать государство?
Всего 18-35 36-55 55+
Могут жители дома 54,1% 46,1% 30,8% 42,4%
Должно решать государство 43,6% 52,0% 64,6% 54,6%
Затрудняюсь ответить 2,3% 1,9% 4,6% 3,0%
Выборка — 1823 человека в 8 регионах России, телефонный опрос проведён в октябре 2019 года. Источник: Путь к общей истории
Эта ситуация указывает на необходимость поиска новой модели исторической политики для современной России. Оба предлагаемых сегодня подхода не вполне адекватны запросам. Один из них вообще отрицает, что у России есть свое «трудное прошлое», чем немедленно лишает собственной памяти огромную часть граждан, чьи предки в тот или иной момент трудного ХХ века оказывались «не на той стороне» истории. Другой предлагает взять за образец немецкую модель, понятую как разделение на жертв и преступников с последующим раскаянием — что, с точки зрения значительной части общества, не дает позитивной перспективы и угрожает реальным расколом. Оба подхода сходны в том, что создают группы «предателей» или «палачей», которые вычеркиваются из общества.
Поиск новой модели де-факто идет уже сейчас, и можно зафиксировать несколько ее элементов. Во-первых, это признание разнообразия собственной истории, акцент на правовой оценке событий в противовес обвинению/оправданию. Именно этим объясняется нейтральное или уважительное отношение к таким одиозным фигурам, как Иосиф Сталин. В этой перспективе любая часть истории страны достойна почтения — что не противоречит всестороннему ее анализу. Во-вторых, это внимание к информации и фактам, а не к историческим оценкам. Многие наши собеседники указывают на то, что в коммеморативных проектах необходимы взвешенные комментарии экспертов, чтобы помочь аудитории узнать об истории с разных сторон — а формирование оценок можно предоставить каждому индивиду. В-третьих, это опора на авторитетную инстанцию, которая обеспечивала бы взвешенное отношение к истории, не допуская чрезмерной поляризации. Недавний конфликт вокруг очередной попытки восстановления памятника Феликсу Дзержинскому на Лубянке показал, как велик запрос на умеренность, которая в итоге и отразилась в закрывшем эпизод заявлении мэра Сергея Собянина.
Россия — далеко не единственная страна, которой приходится искать формат отношения к собственному трудному прошлому. Редкая страна вышла из ХХ века без темных страниц в своей истории (этому посвящена недавняя книга Николая Эппле «Неудобное прошлое: Память о государственных преступлениях в России и других странах»). Единого сценария здесь нет, и понятно, что свой путь придется искать и России; однако важно и то, что российское общество тоже неоднородно.
Некоторые группы тяготеют к южноафриканскому сценарию, когда после апартеида государство выступило модератором и создало юридические механизмы преодоления конфликтов, а целью было не наказание преступников, но публичное обсуждение неоднозначных эпизодов. Другим ближе голландский вариант памяти о Второй мировой войне, который отличается от предыдущего неприятием идеи прощения и в то же время доверием к неформальным, несудебным механизмам вынесения решений. Третьим понятнее путь Испании после франкистской диктатуры: надежда в этом случае возлагается на государство, а стремление к реинтеграции общества сопровождается опасением, что слишком громкое обсуждение истории может возобновить конфликт. Четвертым больше подходит выбор Северной Ирландии, где после прекращения гражданского конфликта в 1990-е годы сформировались сильные низовые механизмы создания памяти. Наконец, есть и те, кто откровенно предпочитает «не ворошить прошлое» и предпочитает полностью отдать вопросы исторической памяти на откуп государству.
Наш анализ показывает, что размеры этих групп в России сопоставимы — все они составляют от 14 до 24%. Стоит повторить, что едва ли какой-то из этих сценариев сможет работать в России впрямую — однако их элементы могут облегчить поиск российского ответа.
Россия вырастает из старых политических координат и вместе с тем преодолевает прежние версии исторической политики. Как показали опросы и дискуссии в рамках нашего проекта, идет поиск более инклюзивного и менее конфликтного отношения к истории страны. Тот, кто сможет предложить сильный консолидирующий взгляд на общую историю, получит в ближайшее время важное политическое преимущество.
Григорий Юдин
Профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук (Шанинки)
