Современную Россию называют преемницей Советского Союза. Надо думать, не напрасно. Хотя можно и поспорить. А вот нынешний государственный российский гимн уже без всяких возражений — непосредственный преемник одной и той же мелодии и двух словесных редакций советского гимна. Родство очевидно. Впервые страна узнаёт о нём в новогоднюю ночь 1944 года, когда гимн транслируется по Всесоюзному радио. Идёт пока во всю война, под врагом всё ещё остаются обширные собственные территории, но вот вам новогодний подарок. На имевшуюся мелодию гимна большевиков, написанную Александровым ещё в 1939 году и любимую Сталиным, появляется текст гимна, предназначенный не только для членов партии, но уже для всей страны. Его авторами становятся Сергей Владимирович Михалков и Габриэль Эль-Регистан. Так везде и обозначается.
Сегодня текст гимна населением России в подавляющем его большинстве связывается единственно с Михалковым, в то время как второй его автор, если и упоминается, то крайне редко. О Регистане забыли. Справедливо ли это, нужно разобраться. Сергей Владимирович Михалков, проживший долгую жизнь, не очень охотно делился тем, как ему работалось в паре с известным в ту пору журналистом и киносценаристом, кем являлся Эль-Регистан. Он всё больше восхищался силой влияния на людей личности Сталина, который пригласил стихотворцев на беседу и по ходу её внёс значимую поправку в представленный ими текст. Поскольку инициативой во время этой встречи владел блистательный Регистан и в основном он вёл разговор со Сталиным, вождю даже пришлось укорить Михалкова в его молчании. Тогда автор «Дяди Стёпы» попытался оправдаться своим заиканием. Но всё говорит в пользу не заикания, а того, что главную роль в написании гимна играл не он, а его более активный и творчески одарённый коллега. Заикание никогда не мешало Сергею Владимировичу, когда ему требовалось добиваться чего-то своего и дело не дело красоваться на радио и телевидении со своими верноподданническими нотациями во славу любой власти.
Как детально складывалась работа по сочинению гимна, кто в сложившемся дуэте какую роль играл, сказать с точностью уже вряд ли удастся. Полная информация на этот счёт отсутствует. Но какие-то свидетельские крохи всё же дожили до наших дней, и если их собрать и обдумать, то по ним более-менее достоверные ответы о рождении нашей главной песни получить можно. В любом случае они позволят хотя бы исключить ряд закреплённых в народном мнении специально выдуманных невероятностей и просто пробелов о том, как и кем она создавалась.
В 1943 году, судя по всему, в его середине, когда уже обозначился коренной перелом в ходе войны и победа не вызывала уже никаких сомнений, Сталин вдруг обращает внимание на то, что страна не имеет своего гимна. Вместо него чаще всего используется общепартийный гимн, называемый «Интернационалом». Иногда для разнообразия ему в замену поются «Марсельеза», «Варшавянка» или «Беснуйтесь, тираны!» Песни все хорошие, коммунистические, но своего национального гимна всё же нет. Непорядок! Грубая политическая ошибка. В результате при Политбюро создаётся специальная комиссия по срочному написанию гимна, возглавлять которую поручается маршалу Климу Ворошилову, отвечавшему в Политбюро, несмотря на своё воинское призвание за развитие в стране культуры. Это поприще ему было доверено с учётом того, что он в молодости приобщался к искусству, пел в любительском хоре. Благодаря, видимо, маршалу, его главенству в работе над гимном в нём появляются и живут до 1956 года аннулированные в 1977 году строки неприкрыто милитаристского запала:
Мы армию нашу растили в сраженьях,
Захватчиков подлых с дороги сметём!
Мы в битвах решаем судьбу поколений,
Мы к славе Отчизну свою поведём!
«Решать в битвах судьбу поколений» со временем стало казаться не совсем удобно. Потому от них впоследствии, при зрелом брежневском социализме, отказываются. Но до этого ещё надо было дожить, дорасти.
Как удавалось Клименту Ефремовичу разрываться между одной из ведущих фронтовых ролей и руководством творческим процессом особой важности, но возглавляемая им комиссия получила порядка пятисот текстов и, вроде бы, все их внимательно рассмотрела в порядке, похожем на конкурс. По официальным данным Политбюро дважды утверждало гимн: первый раз — 28 октября, а второй — 14 декабря 1943 года. С текстом всё к этому времени было улажено. Понадобились в основном музыкальные доработки. Вторую дату, скорее всего, и следует считать днём рождения гимна, хотя, чтобы стать готовым музыкально-поэтическим произведением, его ещё нужно было исполнить и оценить эффект его воздействия на людские сердца. Довести, как говорится, до ума. «Песня и стих – это бомба и знамя», — писал поэт. То, как гимн прозвучал на радио в ночь на первое января 1944 года, руководству страны не вполне понравилось. Не удовлетворял градус духоподъёмности гимна, повысить который удаётся новой оркестровкой, в которой он и звучит в ночь с 17 на 18 апреля в исполнении хора и оркестра Большого театра под управлением Мелик-Пашаева. Эта версия прожила на радио до 1956 года, начиная с которого, гимн перестаёт исполняться со словами.
Слова в гимне, множественно заимствованные из его первого варианта, вновь появляются лишь в 1977 году в редакции Михалкова, закрепившим за собой единоличное авторство текста. С этого времени имя Регистана как одного из по меньшей мере равноправных авторов гимна перестаёт упоминаться, что нужно признать как вопиющую историческую несправедливость.
На музыку к гимну претендовало 170 композиторов. Но борьбы между ними не случилось. С музыкальной составляющей гимна было всё ясно — вряд ли бы кто мог поспорить со вкусами вождя, выразившего заранее предпочтение мелодии Александрова, сочинённой в 1938 году по другому поводу. А вот в отношении его литературной части какое-то время сохранялась интрига с подобием конкурса. К финальной стадии, как свидетельствуют архивные документы, было допущено сорок девять авторов, как маститых мастеров слова, вроде Михаила Исаковского и Василия Лебедева-Кумача, так даже и отдельных непрофессионалов. Каждый из авторов представлял свой текст, а то и несколько текстов, индивидуально. Регистан и Михалков, единственные авторы, сочинявшие один текст содружественно. Писали, сообразуясь с музыкой генерала Александрова, c которой гармонировал популярный для классического русского стихосложения четырёхстопный амфибрахий (- l -). Данный ритм как раз и ложился на музыку Александрова. Рамки, как говорится, уже имелись. И те авторы, которые в них не вписывались, заведомо обрекали себя на неудачу в конкурсе.
Конкурс конкурсом, последнее же и решающее слово принадлежало вождю. Скорее всего, оно состоялось до официального утверждения гимна Политбюро. Судьба или что-то другое, но на глаза Сталина в одном из кучи текстов попадаются строки, в которых подчёркивается имперская сущность осёдланного им государства. Именно они находят положительный отклик в его властной душе. Это то, что надо. Сегодня бы сказали: концепция, русская идея. Лучше не сказать, не придумать. И предугадать ожидания «великолепного генералиссимуса» удаётся не кому-нибудь, а Регистану. Об этом неоднократно свидетельствовала в своих воспоминаниях Валентина Григорьевна Галанина, вдова журналиста, дожившая до появления третьего, уже единственно российского варианта гимна. То, что Михалков подчёркивал своё исключительное авторство в его создании, вызывало у неё крайнее возмущение.
Вспоминая, Галанина пишет, что, когда они жили в гостинице «Москва», муж неожиданно проснулся среди ночи (она подумала в тот момент, что объявили налёт немецких бомбардировщиков) и, не найдя подходящего листа бумаги, лихорадочно на гостиничном счёте набросал карандашом:
Союз благородный республик свободных
Сплотила навеки великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз.
Этот стихотворный набросок, сделанный рукой Регистана и ставший фактически зародышем одного из главнейших символов советской, а затем и российской государственности, не пропал, и хранится в государственных архивах. С ним автор утром и появился в квартире Михалкова, жившим неподалёку, на улице Горького. С этой бумажки (гостиничного счёта) и пошла работа над текстом, понравившимся Сталину и в конечном итоге объявленным победителем конкурса. Две первые строчки идейно определили нерв всего произведения. Это очевидно.
Вопрос лишь возник по слову «благородный». Галанина пишет, что оно ей самой сразу же показалось неподходящим. В революционном народе всё, что касалось благородства, симпатиями не пользовалось. Но муж по свежим следам настаивал на том, чтобы именно этот эпитет сохранился. Переубедить его в те минуты не удалось. Похоже, что и Михалков, как соавтор текста, против слова «благородный» ничего не имел. Так с ним они и явились оба на высший, сталинский суд.
Как вырисовывается по нескольким воспоминаниям, вождь, текст в целом одобрив, эпитет «благородный» сходу забраковал, назвав ему в замену слово «нерушимый», что и закрепил тут же синим карандашом. Спорить с ним в любом случае никакого смысла не имело. Авторы, вынужденно, нет ли, с заменой согласились. Сталинское слово действительно было сильным. Сегодня можно иронизировать по поводу нерушимости Союза, — будущее не подтвердило её обоснованности, — но тогда она не вызывала ни малейшего сомнения и считалась абсолютной истиной. Сталин глядел в вечность и туда же тянул страну. Политика превыше любых сентиментальностей и украшений. И по тому времени слово «нерушимый» без промаха било в яблочко:
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь.
Эти слова, пусть и спорные в отношении художественности, но, тем не менее, бесспорные с точки зрения сочинения одним человеком, во втором варианте советского гимна можно сказать нахально присваиваются другим человеком. Развёрнутых, хорошо аргументированных сюжетов, посвящённых плагиату Михалкова, как, например, гипотетическому плагиату Шолоховым «Тихого Дона», пока нет. Но плагиат, тем не менее, налицо. В нём нет тех сомнений, какие имеются в обвинениях по адресу Шолохова, строящихся на не всегда доказательной базе, а часто просто на подозрениях и неприязненном отношении к личности одного из наших нобелевских лауреатов. Внимательное прочтение всех трёх текстов гимна (1943, 1977 и российского 2000 годов) убеждают нас в том, что они несут следы первоначальной задумки Регистана. И у Михалкова не было никаких оснований тянуть одеяло на одного себя. Он просто воспользовался своим авторитетом и властными полномочиями, чтобы присвоить себе труд и заслуги другого человека, рано ушедшего из жизни. И теперь этот обман господствует в народе. Кого ни спроси, каждый твёрдо автором текста гимна называет одного Михалкова. Михалков, и всё! А Регистана как будто бы никогда и не существовало.
А между тем, премия за написание текста гимна под любимую вождём александровскую мелодию была выплачена двум авторам. Кто-то пишет на двоих сто тысяч, а кто-то — каждому по сто. Сталин поинтересовался у авторов, что они хотели бы получить в награду. Михалков попросил новую квартиру, хотя и старая на улице Горького была хороша, а Регистан – синий карандаш, которым вождь внёс в текст известное исправление. Сталин выполнил обе просьбы, и то, что его карандаш и первый экземпляр текста оказались во владении Регистана, говорит о понимании вождём его приоритетной роли в написании текста. Их-то потом Михалков поспешил забрать у вдовы сразу же после смерти своего товарища.
Да, во второй вариант гимна, авторство которого приписывается лишь одному Михалкову, внесены значительные идеологические изменения: убран Сталин, ликвидированы славословия в адрес армии и, что особенно важно, акцентирована роль Партии, как силы народной, ведущей «к торжеству коммунизма». Но при этом совсем не тронутым остался первый куплет гимна, заслуга составления которого всецело принадлежит Регистану, если не считать самого Сталина, на правах редактора заменившего одно слово. Сохранилось и идущее от Регистана и перешедшее после в российский гимн «Славься, Отечество наше свободное». Эти слова на тот момент, как мы говорим, «выдержали испытание временем» и позволили обеспечить идеологическое существование СССР в течение какого-то исторического периода. И их одних уже достаточно, чтобы считать причастность Регистана и к тексту 77-го года вполне убедительной и логически обоснованной. Дойди дело до нормального суда, он объективно встал бы на защиту интересов автора.
Только какой советский суд мог бы в семидесятые годы решить что-то не в интересах одного из любимцев власти? Да и в наше время добиться справедливости по данному вопросу тоже не просто. Кому надо этим заниматься?
После того, как Михалков стал называть себя единственным автором всех трёх вариантов гимна, попыталась воспротивиться этому Ольга Ивановна Калакутская, вдова сына Габриеля Эль Регистана, известного советского поэта-песенника Гарольда Регистана. Она прямо заявила в 2001 году, что провластный литературный деятель лишил её наследственных прав на творчество одного из ближайших её родственников. По словам Калакутской, «взяв на себя ответственность за чужие слова, Михалков нарушил авторские права, не поставив об этом даже в известность наследников». Надо ли говорить, что данные заявления остались гласом вопиющего в пустыне. Удовлетворения они не получили. Но при всём сочувствии к наследнице, чьи личные права были грубейшим образом нарушены, более важным в настоящее время представляется вопрос о восстановлении подлинного авторства с точки зрения общественной и исторической. Роль Регистана в написании гимна должна найти подтверждение во всей её полноте и правдивости, а не предаваться неизвестности.
Гимн – один из главнейших символов государственности, и если нам дорога история нашего государства, то в той же мере мы должны дорожить и правдой о том, как и кем создавались её символы. Это не пустяки, как кому-то может показаться. Историю надо представлять такой, какая она есть, какой была. Вопрос об авторстве гимна – вопрос не частного порядка, а касается истории России на одном из этапов её существования. Допущенная ложь подлежит устранению. Это дело чести.
