Сращивание правящей элиты с институтами власти воспринимается как естественный порядок вещей
Согласно данным опубликованного на прошлой неделе опроса Левада-Центра, лишь 25% респондентов считают, что интересы власти и общества в России «определенно» или «скорее» совпадают. 72%, напротив, полагают, что у них «скорее» или «определенно» разные интересы. Среди скептиков больше половины (53%) высказали мнение, что «власти живут за счет населения, их мало волнует, как живет народ».
На первый взгляд такие данные кажутся тревожными для действующей власти. Можно сделать вывод, что они отражают подспудное недоверие к правящей элите, предполагают политические риски для нее. Однако Левада-Центр проводит такие опросы регулярно с 2007 года. Процент респондентов, ответивших, что интересы власти и общества «определенно не совпадают», в этом году самый высокий (30%). Но общая доля скептиков из раза в раз колеблется между 63% и 72%. Другими словами, подавляющее большинство граждан, с которыми беседуют социологи, последние 12 лет были уверены в том, что власть живет своей жизнью. Это практически никак не мешало успеху правящей элиты на любых федеральных выборах.
Почему столь заметный скепсис не находит отражения в электоральном или хотя бы протестном поведении граждан, почему акции и митинги остаются уделом явного меньшинства, а структура парламента или соотношение сил на президентских выборах никак не меняется? Это вопрос, на который могло бы ответить более тщательное социологическое исследование. Опрос Левада-Центра дает возможность лишь выдвинуть предположения. Например, о том, что опрашиваемые граждане могут понимать под «властью».
Наблюдения за повседневной политической активностью (точнее, пассивностью) большинства, привычками его сознания, паттернами реакций на происходящее позволяют заключить, что «власть» в глазах большинства – это не только правящая элита, Владимир Путин, его команда, его окружение, выстроенная им вертикаль. 16% из числа скептиков сказали социологам Левада-Центра, что у власти и населения «всегда разные интересы и цели». То есть речь идет о фактическом сращивании элиты и государственного аппарата. Причем это не воспринимается как аномалия. Это чуть ли не естественное положение вещей. Элита, получившая мандат на управление страной, должна подчинить себе государственные институты, они не воспринимаются как нечто независимое.
Представления о государстве у многих граждан России имеют многовековые корни. Европейского в них очень мало. Слова Маргарет Тэтчер о том, что у государства нет своих денег, в России звучали бы парадоксально. Здесь скорее считается, что человек должен быть благодарен власти за то, что у него есть деньги. Государство не воспринимается как проекция общественных желаний, договора между социальными группами, профессиональный исполнитель их воли. Оно выступает в роли «хозяина» общества.
Не приходится удивляться тому, что любой закон, ставящий интересы и удобство государства или отдельных ветвей власти, например полиции или спецслужб, выше интересов граждан, принимается беспрепятственно, не вызывает общественного ропота. Значительная часть социума, даже не будучи в восторге от такого порядка, не протестует, так как считает, что власть реализует свое естественное право. Такие представления затрудняют любую демократическую трансформацию. Если правящая элита перестает побеждать на выборах с гигантским перевесом, если вдруг в стране появляется политическая конкуренция, если различные институты начинают ограничивать друг друга, граждане могут начать думать, что сильной власти просто нет.
